Нет жизни никакой - Твердов Антон - Страница 2

«Полярный круг сжимался жестокими тисками. Этот бесстрашный человек один оставался против бешеной стихии и сумасшедшего холода. И угли давно погасшей страсти еще пылали в его глазах…» — привычно вспыхнула на мгновение в голове Турусова мысль — и тут же угасла, задавленная грузом повседневных забот.

Надо было еще решить — что делать с заметкой Багдадского. Журнал «Саратовский Арарат» последнее время страдал хронической нехваткой материала, и, принимая во внимание эту проблему, совсем неразумно было бы отказываться от заметки господина Багдадского, тем более что даже в сильно сжатом виде «По Саратову гуляют зомби?» заполнила бы недостающий объем. Но ведь как опубликуешь эту чушь?

Степан Михайлович даже покривился, припоминая содержание заметки.

Что-то там о московском криминальном авторитете со странным погонялом Шорох. Если верить Багдадскому, этот самый Шорох, прибыв с не известными никому целями в город Саратов, тотчас же устроил дебош в привокзальном ресторане — со стрельбой в потолок в качестве ответа на требование оплатить счет, с битьем посуды и лиц… и прочим — классический такой бандитский утренник с единственным отклонением от общепринятых для подобных мероприятий правил: в окошко вконец распоясавшийся Шорох выбросил не бутылку, не столик и даже не официанта а наряд милиции в полном составе, который явился в ресторан по вызову — арестовывать хулигана.

После этого бандит, конечно, бежал из ресторана. И целых два часа о нем ничего слышно не было. Но к полудню на след его напали постовые ГИБДД, заметившие, что за рулем автомобиля, принадлежащего прокурору области, сидит не тот человек, которому постовые привыкли каждый день отдавать честь, а какой-то другой — с совершенно уголовной харей.

«Да, — писал дальше Багдадский, отчего-то сбиваясь с беглого журналистского стиля на слог католического проповедника, — поистине неисповедимы пути Господни! Если бы Шорох угнал не машину прокурора области, а какую-нибудь другую, то карающая длань правосудия вряд ли настигла бы его!..»

— Нелепица, — вслух прокомментировал всплывшую в памяти целиком цитату Степан Михайлович. — Во-первых, из дальнейшего повествования известно, что карающая длань правосудия Шороха так и не настигла, а во-вторых, нет ничего удивительного в том, что этот самый Шорох угнал машину, принадлежащую прокурору области… Прокурору области принадлежит половина машин, в области бегающих…

Турусов усмехнулся и закурил еще одну сигарету.

— Нет, надо же подобную чушь написать? — продолжал размышлять вслух Степан Михайлович. — Если бы и вправду что-то такое случалось, то я бы знал. Я же все-таки журналист. Недавно вернувшийся из отпуска журналист, но все-таки… Кто-нибудь мне все равно сообщил бы. Такое громкое дело! Конечно, можно предположить, что данный факт опростоволосившиеся менты не хотят разглашать, и поэтому происшествие, официально не подтвержденное, обросло бессмысленными слухами, как это часто и бывает…

Тут Степан Михайлович оборвал сам себя и символически сплюнул на чистый паркетный пол.

— Ерунда все это, — сказал он. — Если первой части повествования Багдадского еще можно худо-бедно поверить, то уж вторая не лезет ни в какие рамки…

Постовые ГИБДД, как сообщает далее корреспондент, пустились вдогонку за угонщиком, который, в горячке погони не соблюдая правил дорожного движения, сбил в строгой последовательности трех старушек, учителя младших классов и бродячую кошку, а затем на чудовищной скорости влепился в аварийный трамвай, стоящий на запасном пути на окраине города. Патрульные покинули машины, стали разгребать еще дымящиеся металлические обломки, чтобы достать оттуда останки паскудного авторитета, но никаких останков не обнаружили, зато обнаружили самого Шороха — живого и невредимого, — правда, через два часа и на другом конце города, куда были вызваны разбирать последствия еще одной странной аварии — многотонный грузовик целенаправленно давил и опрокидывал чугунные ограждения вокруг Дворца спорта. Когда милиция окружила периметр, из опрокинувшегося грузовика выскочил все тот же неистребимый Шорох и собрался было дать стрекача, но его срезали меткой автоматной очередью. Подбежавшие милиционеры ожидали увидеть остывающий труп, но Шорох совершенно неожиданно вскочил на ноги, отобрал у оторопевшего старшего сержанта Иваси автомат и, перепрыгнув через повалившихся на землю милиционеров, скрылся в неизвестном направлении.

И больше никто его в городе Саратове не видел. Автор заметки не пытался как-либо объяснить необъяснимое поведение преступника, только добавил в финале своего рассказа еще один абзац, в котором говорилось, будто бы из исключительно компетентных и даже официальных источников стало известно, что криминальный авторитет Шорох погиб на разборках в подмосковных Мытищах две недели назад — и, следовательно, никак не мог оказаться в Саратове и натворить все то, что натворил. Тем более что, по словам Багдадского, такого пассажира не видел никто из проводников поезда «Москва — Саратов», на котором предположительно приехал Шорох.

«Ошибка, — далее писал Багдадский, — исключена. Криминального авторитета видели и опознали по фотографии множество саратовцев, в том числе и милиционеры, которые в силу служебных навыков ошибиться никак не могут. Шорох обладал довольно колоритной внешностью, и перепутать его с кем бы то ни было невозможно…»

Турусов потушил сигарету в стоящей на подоконнике пепельнице и вернулся за свой рабочий стол. Включил компьютер и, ожидая, пока загрузится программа, снова закурил. Через минуту он уже смотрел на мерцающий экран монитора, щурясь от дыма сигареты, зажатой в углу рта. По лицу его блуждали сине-зеленые отсветы, будто он смотрел в аквариум. Степан Михайлович еще раз пробежал глазами статью и остановился на последних строчках:

«Так что же, господа? То, что человека, которого знали под именем Шорох, нет больше на этом свете, — факт неоспоримый. Но тем не менее этот человек доказал сам, что жив, даже более чем. Кто он? Зомби или выходец с того света? Удачная мистификация или умелый обман? Ответа нет. Но видится мне, господа, — многозначительно заканчивал заметку Роман Багдадский, — что еще не раз увидим мы перед своими глазами это страшное лицо — косящие к переносице глаза и крестообразный шрам на правой щеке — страшное лицо бандита Шороха, страшное лицо нашего страшного века…»

Дочитав, Степан Михайлович задумался, подперев подбородок рукой.

Что же все-таки делать с этой статьей? Завтра — набор. Завтра с утра, значит, надо дать добро на публикацию или отказать. А если отказать — чем забивать пустые места? Опять бестолковыми иллюстрациями? Вроде бы и время предпраздничное, а рекламы в печатные издания никто не дает. Все норовят заявить о себе по радио или телевидению, предполагая, что потенциальные клиенты газет и журналов не читают. Да ведь и правда не читают — куда легче ткнуть в кнопку, чем трудиться, разбирая буквенные знаки…

Углубившись в дебри проблемы падения нравов, Турусов долго еще сидел за компьютером, глядя невидящими глазами в монитор. И очнулся только тогда, когда наручные часы его пропиликали полночь.

Степан Михайлович зевнул, потянулся и понял, что никакие вопросы решать сегодня не будет. Завтра — другое дело.

Не желая возиться с кнопками, он выдернул шнур из розетки, накинул на себя пальто, нарочито небрежно повязал шарф. Вышел из кабинета, запер дверь, спустился на первый этаж, с трудом растолкал спящего на вахте охранника Осипа.

Осип гаркнул, просыпаясь, утер с подбородка теплую со сна слюну и рванулся к двери, хрипло бормоча какую-то чушь о том, что денег вечно не хватает, вот и приходится работать на трех работах, да еще в ночную смену, тут поневоле закемаришь и ничего такого нет в том, что на секунду глаза прикрыл… и что-то еще такое… Степан Михайлович не слушал.

— Сейчас… сейчас, — давясь рвущейся из нутра зевотой, бормотал Осип, терзая сверкающие рычажки недавно поставленного дверного замка — замок не поддавался слабым от недосыпа рукам Осипа, но у того недоставало сил злиться, и он методично проделывал одну и ту же операцию открывания еще раз и еще… — Сейчас… денег-то нет… три работы и ночная смена…