Копье милосердия - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 67

— Неужто земляк? — спросил он недоверчиво.

— Почти… — Еврей широко улыбнулся. — Я купец из Берестья, а зовут меня Мордехай.

— Что ж, коли пришел, милости прошу, — немного разочарованный Трифон указал на диванчик, возле которого стоял резной столик. — Эй, кто там! — он хлопнул в ладони.

На его зов прибежал юный слуга по имени Елка.

— Гостю кальян и кахву! — приказал купец.

Елка обернулся шустро. В его сноровке не было большого секрета. Московиты всегда держали наготове два запасных кальяна и приборы для кахвы на случай появления таких вот незваных гостей, как Мордко (а это был он, верный помощник старшины берестейского кагала). Особенно часто московитов навещали османские чиновники. Некоторым из них — рангом повыше — приходилось давать мзду, но большинство обходилось неторопливой обстоятельной беседой за чашкой кахвы; всех интересовала таинственная и богатая Московия, где дорогие и высоко ценимые османами меха едва не на деревьях росли.

Какое-то время и Трифон, и Мордко молча отдавали должное ароматному напитку. Нужно сказать, что Елка на удивление быстро научился готовить его не хуже, а то и лучше, чем в самых престижных кофейнях Истанбула. Об этом и были первые слова Мордка после того, как он назвал свое имя:

— Удивительно! — воскликнул он, опять изобразив самую приятную и располагающую улыбку из своего обширного арсенала обольщения потенциальных клиентов. — Лучше кахвы пить мне еще не доводилось! Не продадите ли секрет приготовления?

— От добрых людей, да еще и почти земляков, мы секретов не держим, — сдержанно улыбнулся в ответ Трифон.

А в голове у него в этот момент вертелся один чрезвычайно назойливый вопрос: «Откуда мне известно это имя? Мордехай, Мордко… Убей Бог, забыл. Старею… эх!».

— Елка! — позвал он слугу. — Расскажи господину, как ты варишь кахву. Только, чур, без утайки! Смотри мне…

— Это очень просто… — начал хитрый отрок; по грозному тону купца он понял, что тот как раз подразумевает обратное: держи секрет при себе.

Мордко выслушал рецепт (который показался ему совсем диким, потому что Елка городил, что ему в голову взбрело) с большим вниманием, а затем щедро одарил юнца, дав ему полновесный левок.

— Не нужно баловать парня, — недовольно сказал Трифон, но потом смилостивился. — Поди прочь, шельмец, — сказал он Елке; и, обернувшись к Мордко, добавил, чтобы перестраховаться, если рецепт будет совсем уж негодным: — Должен тебе сказать, что ни у кого другого кахва не выходит столь отменной по вкусу. Он будто колдует над ней.

— Тем более мальчик заслуживает поощрения.

— Не буду спорить… Однако мне хотелось бы знать, какая необходимость привела тебя ко мне? — долго не мешкая, сразу взял быка за рога московит.

Он точно знал, что Мордко не будет на него за это в обиде; московские купцы могли долго торговаться, иногда по два-три дня, но предварительное бессодержательное словоблудие не входило в их правила. Тех же неписаных уложений, насколько Трифону было известно, придерживались и купцы Речи Посполитой.

— Слыхали мы, что Великий князь Московский Иоанн Васильевич шибко хворает… — начал издалека Мордко.

— Про то нам неведомо, — строго ответил Коробейников. — Нас не посвящают в такие высокие сферы. Мы люди маленькие — купил, продал, заплатил честную пошлину. А государевыми делами заведуют бояре и воеводы. Вот их и попытай.

— Так нашим людям как раз бояре и рассказали об этом.

— На чужой роток не накинешь платок. Мало ли кто чего говорит. Мой тебе совет: будешь когда в Москве, не вздумай с такими речами обратиться к незнакомым людям. Враз попадешь на дыбу.

— За совет благодарствую, учту, однако хвори вашего государя меня обходят меньше всего… пусть хранит его ваш Бог. Но мы деловые люди, потому я и пришел к тебе, Трифон Матвеевич, с интересным предложением…

— Ежели оно касается продажи наших товаров, то ты маленько опоздал, — бесцеремонно перебил его Трифон. — Мы уже все распродали. И ни в какие кумпанства входить не имеем намерений.

— Речь об этом не идет. Я хочу предложить тебе нечто такое, благодаря чему ты попадешь к своему государю в фавор. И это только потому, что я питаю большое уважение к московитам и хочу в будущем завести с ними торговые дела. Именно так, скрывать не буду.

Мордко смотрел на Трифона таким честным взглядом, что московский купец едва не раскрылся перед ним как ракушка моллюска. Берестейский купец знал, чем можно заинтриговать собрата по ремеслу. Что может быть престижней для купца, нежели приобретение какой-нибудь невиданной заморской диковинки? За нее можно и деньги выручить большие, способные оправдать дорогой вояж в чужие страны, и перед купеческим сообществом порисоваться своими успехами на торговом поприще, а еще лучше — сделать ценный подарок государю, который потом вернется к купцу сторицей.

Шаул Валь не ошибся, выделив Мордка из общей массы соплеменников, входивших в берестейский кагал. Несмотря на свой внешний вид рубахи-парня, к тому же не обделенного силушкой, что у евреев связывалось со слабыми умственными способностями, у Мордка были очень даже неплохие мозги. Он сумел понять, что стоит за устранением Ивашки Болотникова, затеянным слугой князя Радзивилла. Все выходило на то, что и великий маршалок литовский, и купцы-московиты охотятся за одним и тем же объектом. Очень ценным объектом. Но что он собой представляет, Мордко так и не смог выяснить. А попытать уже не у кого.

Проданный на галеры Болотников исчез, словно в воду канул. И спросить, куда он девался, Мордко боялся. Это опасно. Такие расспросы среди военных моментально перевели бы его в разряд иноземных шпионов, а с ними султан разбирался быстро — «аудиенция» у палача в пыточном застенке, а затем прекрасный вид с холма на бухту Золотой Рог, который открывался перед отрубленной и насаженной на кол головой.

Обломились и контакты с Ванькой. Этот хитроумный идиот чем-то проштрафился перед османами и не нашел ничего лучшего, как поменять веру. А затем нового потурнака, вопреки его страстному желанию остаться в Истанбуле на вольных хлебах, чтобы заниматься торговыми делами, записали в янычары и отправили к черту на кулички — сторожить какую-то окраину огромной Османской империи. Так что теперь Мордку до него — как дураку до неба.

Что касается князя Радзивилла, то здесь Мордко и его агенты дали маху. Они элементарно проспали маршалка. В одну из ночей князь погрузился на корабль — и был таков. Куда он направился, никто не знал. Можно было, подкупив асес-баши, «порасспрашивать» с пристрастием пирата, который тайно встречался с князем, — он явно что-то знал, но как удержишь ветер в ладонях? Пиратская шебека будто испарилась, ушла из порта так тихо и незаметно, что даже бдительная портовая стража осталась в дураках.

Походило на то, что только московиты в состоянии открыть Мордку тайну князя Радзивилла, ради которой ему пришлось совершить небезопасное и длительное путешествие в Истанбул. То, что страдали его торговые дела, об этом Мордко не сильно волновался. Шаул Валь всегда найдет возможность щедро отблагодарить своего верного наперсника за оказанную услугу. Но только в том случае, когда Мордко вернется в Берестье не с пустыми руками. Или, на худой конец, с ценными сведениями, которые в перспективе могут превратиться в бочонок с золотом.

— Что именно? — осторожно спросил Трифон.

А сам подумал: «Однако… Краснобай. Вишь, как ублажил меня своими речами. Я осовел, словно кур на солнышке».

— Сам увидишь, — ответил Мордко. — У меня не хватает слов, чтобы описать сию прекрасную и весьма полезную вещь.

— Когда и где я могу ее увидеть? — спросил заинтригованный купец.

— А прямо сейчас. Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, я привез ее с собой. Позволь моим слугам принести. Они ждут во дворе караван-сарая, возле фонтана.

— Хорошо. Елка! — позвал Трифон слугу.

Он объяснил ему, кого нужно позвать, и вскоре два молодых, бедно одетых еврея-романиота принесли большую деревянную шкатулку, расписанную восточными мастерами и отлакированную специальным лаком, который не боится воды. Свойства такого покрытия Трифон знал, потому что и у него имелся подобный герметично закрывающийся походный ларец.