Копье милосердия - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 52

Многие евреи-романиоты полуофициально работали на монетном дворе, занимались откупом налогов, нередко выполняли различные посреднические функции между османами и иноземцами. Посещавшие страну европейцы считали евреев прирожденными переводчиками, без которых нельзя обойтись на переговорах. Евреи османской империи нередко говорили на четырех-пяти языках, но попадались и такие, которые знали десять-двенадцать. Но и греки-фанариоты в этом вопросе от них не отставали.

Так что Влахос испытывал некий пиетет не перед личностью Шмуэла Мизрахи, а перед его богатством — гость грека был лишь немного беднее покойного Михаила Кантакузена. Но, в отличие от бывшего султанского фаворита, Мизрахи не выставлял свое богатство напоказ. Он любил скрытность и считался в своей среде непревзойденным мастером интриги. А еще купец пользовался благорасположением янычарского аги, что в Истанбуле стоило дорогого.

Кальян на столе — настоящее произведение искусства — был разожжен и приятный аромат табака, смешанного с травами, щекотал ноздри Шмуэла Мизрахи. Но курение без серьезного повода (например, при встрече с официальными лицами или при заключении важных торговых сделок) он не приветствовал, потому пил мелкими глотками только отменно приготовленную кахву — это и впрямь был обязательный ритуал перед любыми переговорами.

Разговаривали на родном языке Влахоса; евреи-романиоты обычно говорили по-гречески. Разговор поначалу шел ни о чем (этот момент тоже считался ритуалом): о погоде, о ценах на продовольствие, регулируемых фирманами султана, о том, как наказали очередного обманщика — торговца свежеиспеченным хлебом.

Турские законы гласили: если хоть в одном хлебе отсутствуют против положенного веса десять драхм*, то торговца лишат одного пальца посланные для наблюдения за торговлей приставы, с которыми ходил и палач. Если обвес составлял меньше десяти драхм, то его наказывают палками по пяткам.

А еще говорили они о налогах, что было особенно близко и одному, и другому. Шмуэл Мизрахи как бы между прочим сообщил Влахосу приятную для общины романиотов новость, что с евреев сняли налог «касаплык» — на торговлю мясом. Он обуславливался необходимостью регулярного завоза мяса. Обычно скот доставляли в Истанбул из европейской и азиатской частей империи — Румелии и Анатолии, что требовало больших усилий и затрат, притом не гарантировавших успех. С наступлением зимних холодов скот погибал в дороге из-за бескормицы и мало кто отваживался на подобную коммерцию за собственный счет. Поэтому, чтобы все-таки обеспечить население столицы мясом, немусульманские общины обязали платить налог, который создавал ресурс для этой весьма рискованной торговли.

На эту новость Влахос отреагировал лишь кислой миной на своем морщинистом лице отъявленного плута и мошенника. Он знал, что если где-то что-то убудет, то в другом месте обязательно прибудет. В диване* заседают не дураки, чтобы терять такие большие деньги. Значит, теперь грекам и остальным немусульманам, за исключением хитроумных евреев, придется платить гораздо больший касаплык. Это несмотря на то, что и других поборов хватало.

Сообщение Шмуэла Мизрахи вконец испортило настроение Влахоса, и он замолчал. «Если так пойдет и дальше, — думал расстроенный хозяин харчевни, — придется искать другое приложение своим капиталам, и не исключено, что в другой стране». Купец лишь мысленно рассмеялся, глядя на впавшего в уныние грека. Он знал, чем можно его приободрить, поэтому решил, что сейчас настал самый удобный момент для делового разговора, ради которого уважаемому члену хасгахи — общинного совета — пришлось снизойти до мелкого торговца.

Шмуэл Мизрахи достал из кожаной сумки, которую носил на длинном ремне, увесистый кошелек и вкрадчивым движением положил его на стол перед Влахосом.

— Что это? — спросил дрогнувшим голосом Влахос.

Спросил больше по инерции. В кошельке явно находились левки. Много левок. Шмуэл Мизрахи не позволил бы себе предложить Влахосу аспры. Но за что? Какую услугу потребует от него купец? Влахос почувствовал, как внутри у него появилась дрожь вожделения. За такие деньги (если в кошельке и впрямь находились серебряные голландские монеты) он готов был нырнуть на дно морское.

— Деньги, уважаемый Влахос, деньги, — ответил своим мягким, бархатистым голосом еврей. — Много денег. Чистое серебро.

— Это я понимаю. Но моя кахва столько не стоит. И потом, со своих гостей — притом таких! — я денег не беру.

Купец дробно рассмеялся, словно горох по полу рассыпал.

— Люблю добрую шутку, — сказал он, продолжая приятно улыбаться. — Но это плата за одно небольшое, однако очень важное для меня дело. Оно не составит особого труда. Его главная особенность — быстрота и скрытность… — Заметив, что Влахос вознамерился сделать протестующий жест, еврей опередил его: — Нет, нет, ни в коем случае! Закон нарушать не нужно. Ну, может, слегка… Но ведь и плата немалая.

— О чем идет речь? — спросил изрядно обеспокоенный Влахос.

Он думал, уж не подстава ли это? Доходное место, где располагалась его харчевня, было лакомым куском для конкурентов, в том числе и евреев-романиотов. Ему уже предлагали ее продать. Он отказался наотрез. Но ведь существует тысяча способов разориться, и лишь один — нажить богатство. Что, если Шмуэл Мизрахи выступает сейчас в образе троянского коня?

Все сомнения, опасения и колебания грека купец читал на его лице, словно по раскрытой книге. Он и сам бы не поверил, приди к нему кто-нибудь с подобным предложением. Но настоятельную просьбу такого уважаемого единоверца и делового партнера, как Шаул Валь, которую передал ему Мордко, романиот не исполнить не мог.

— Я могу быть уверенным, уважаемый Влахос, что мои слова не покинут этих стен? — спросил купец.

— Как Бог свят, — торжественно ответил харчевник и перекрестился.

— В данный момент в харчевне сидит московит… — Шмуэл Мизрахи заговорщицки понизил голос.

Хозяин харчевни слушал его предложение и лихорадочно соображал. Конечно, если сильно не углубляться в процесс, он мало чем рискует; а если повезет, то вообще ничем. Но откуда Шмуэлу Мизрахи стало известно, что он уже проделывал такие штуки?! Правда, тогда он всего лишь пополнял ряды янычар, притом подданными империи… А тут — московит. Иноземец!

Влахос уже знал, что бравый молодец, который неоднократно захаживал в его харчевню и оставлял в ней немало денег, состоит в посольской свите. Ему стало известно и то, с какой целью прибыли с посольством из далекой заснеженной России купцы-московиты. В православных храмах уже третий месяц служили благодарственные молебны царю Московии Иоанну Васильевичу за его щедрость и материальную поддержку братьев по вере.

Опасно, очень опасно… Что, если клир узнает, какую роль в судьбе этого московита сыграл Влахос? О-о, об этом не хочется и думать! Его могут предать анафеме, и тогда или в море идти топиться, или принимать ислам, что еще хуже.

Однако деньги… Большие деньги! Они ведь на дороге не валяются. Шмуэл Мизрахи не поскупился. И потом поддержка столь влиятельного купца, состоящего в дружеских отношениях с янычарским агой, может поднять Влахоса на две-три ступени выше того положения, которое он сейчас занимает.

А, была не была! Семь бед — один ответ. Он постарается остаться — насколько это возможно — в стороне. Подручные у него, конечно, еще те негодяи, но если от них вовремя избавиться… Надо подумать об этом… позже.

— Я согласен, — ответил Влахос несколько изменившимся голосом. — Но если эта проделка станет достоянием гласности…

— То мы, любезный Влахос, вместе предстанем перед заплечных дел мастерами, — жестко продолжил Мизрахи. — Я тоже немало рискую в этом предприятии… — «Зачем?» — едва не спросил Влахос; да вовремя сдержался — это не его дело. — Поэтому понимаю и свою меру ответственности. Но если все сладится, как должно, то я готов оказывать тебе любое содействие в твоих торговых делах. Даю свое слово.

«Твое слово в рот не положишь и сыт им не будешь, — несколько скептически подумал Влахос. — Что-то я не слышал, чтобы романиоты строго придерживались своих обязательств. Но это мы потом посмотрим. А сейчас нужно действовать быстро, без промедлений. Иначе московит уйдет из харчевни и ищи его потом по всему Истанбулу».