Копье милосердия - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 27

Как надежное укрепление этот замок не выдерживал никакой критики. Стены его невысоки, он был небольшим, а жилые комнаты замка напоминали монастырские кельи. Эльжбета не раз жаловалась мужу, что в Несвиже чувствует себя монашкой. Бывшая княжна Вишневецкая привыкла к просторным светлым покоям, балам на вощеном паркете при свете громадных хрустальных люстр, пышным княжеским выездам в окружении многочисленных шляхтичей, шумным пирам, длившимся неделями…

Всего этого Николай Христофор Радзивилл предоставить ей не мог, хотя был не беднее Вишневецких. До начала 1582 года все его мысли занимала Ливонская война. Дома он бывал наездами — только для того, чтобы зачать очередного наследника. А когда вернулся с войны, главной его заботой стала долго незаживавшая рана.

Князь увидел, что ворота замка распахнуты, а во дворе царит суета. Недоумевавший Радзивилл бросил вопросительный взгляд на сопровождавшего его Яна Кмитича, но оруженосец лишь недоуменно пожал плечами. Когда они въехали во двор, то увидели, что возле коновязи стоит три десятка чужых жеребцов, и слуги усиленно работают скребницами и щетками, чтобы соскрести и смыть с лошадиных шкур дорожную грязь — в основном красную глину, въедливую пыль и соленый пот.

Кто бы это мог быть? — думал князь, поднимаясь по широкой лестнице в парадный зал, откуда доносился шум и чьи-то голоса. А когда встал на пороге, то очутился в поистине медвежьих объятиях дородного Богуша Тризны, вместе с которым Радзивилл воевал под Полоцком и жил в одном походном шатре.

— Пан Миколай… ах, пан Миколай… — Тризна смахнул со своих красных наливных щек счастливую слезинку. — Живой… Думал, не свидимся. Как несли тебя на попоне, то просил я всех святых, чтобы смилостивились. С виду ты был совсем не жилец. И откуда только взялся тот московит? Как из-под земли вынырнул. Хотел я достать его копьем, так он древко перерубил своей саблей, как тонкую хворостину, глянул на меня красными глазами, как волколак*, и сгинул, словно его нечистый прибрал.

— Это у него глаза были красные потому, что я рассек ему чело своей карабелой*, — ответил князь, освобождаясь из жарких объятий Богуша Тризны.

— Как бы судьбинушка нас ни крутила, а мы, слава богу, все равно живы, — сказал Тризна. — Вот… приехал тебя, ясновельможный пан Миколай, навестить, а то скучно стало в Вильне… — Он мигнул шляхте, которая приехала с ним, и луженые глотки прокричали князю «Славу».

В те времена чем многолюдней была свита у можновладца*, тем больший почет и уважение были к нему со стороны шляхты. Богуш Тризны имел не бог весть какие доходы, но его широкая щедрая натура не могла позволить, дабы обедневшие соседи-шляхтичи не то что обозвали его скрягой, но даже так подумали. За ним всегда тянулся хвост голодных клиентов, которые имели поистине богатырский аппетит.

Радзивилл вспомнил случай, когда под Полоцком отряд Тризны перехватил обоз московитов с продуктами. Когда возы наконец попали в королевский лагерь, то из съестного в них остался лишь корм для лошадей — овес и сено. Остальной провиант исчез по дороге — в бездонных желудках шляхтичей из отряда пана Богуша.

Пока гости отдыхали с дороги и приводили себя в порядок, дожидаясь приглашения к столу, на кухне кипела работа. Княгиня, обрадованная такому неожиданному множеству молодых галантных кавалеров, превзошла саму себя. Повара и служки с ног сбились, исполняя ее наказы. Столы ломились от еды и разнообразных напитков — князь Радзивилл угощал действительно по-княжески.

Конечно же, гвоздем застолья являлся запеченный в огромном камине годовалый бычок, начиненный медвежатиной и свининой, а также целыми фазанами, перепелами и дроздами. Вся эта услада желудка, это кулинарное великолепие, от которого глаза шляхтичей загорались, как у отощавших мартовских котов, было приправлено мальвазией, острым красным перцем, шафраном, можжевеловыми ягодами и имбирем.

Печень зайца, «пожененная» с печенью налима, копченые угри, фаршированные грибами и галантином из телячьей морды, пульпеты, фляки княжеские, жареные утки с грибами, гусиные полотки, щука с хреном, цомбер из кабанины в соусе из плодов боярышника, жаркое из баранины, начиненное ветчиной, бигос, тушенные в сметане с томатами и красным перцем цыплята, «пожиброда» — капуста с копченой грудинкой, «гес» — гусь с яблоками, «зраж» — мясо в сметанном соусе, фаршированная гусиная шейка, паштет из зайца, свиные котлеты «шабови», жаркое из дикого кабана, жареные карпы, лини и лещи под соусом, пироги с разнообразной начинкой, копченые колбасы, мясные рулеты, балыки и грудинка, разнообразные паштеты из дичи, кровяная колбаса «кашанка», соленые грибы…

Из похлебок повара готовили обязательный пивной суп — «фарамушку», «чернину» — суп из потрохов и гусиной крови, сметанный суп «зурек», а также кислые похлебки, очень способствовавшие быстрому отрезвлению: «жур» — из муки, заквашенной на воде, «квасницу» — из квашеной капусты и «баршч» — из квашеной свеклы. Последние три разновидности жидкой пищи были хлёбовом простолюдинов, но после попоек, длившихся по нескольку дней, шляхта готова была напиться хоть из грязной лужи, лишь бы прийти в себя и унять похмельные муки. А народные средства для снятия таких проблем считались самыми действенными.

Кроме мясного и рыбного разнообразия на столе присутствовали и кондитерские изделия: «перники», «маковцы», старопольские «бабы», пряное печенье, торуньские пряники «катажинки»… А уж горячительных напитков было — глаза разбегались! И добрые фряжские вина, и романея, и мальвазия*, и лонцкая сливовица, для изготовления которой венгерские сливы укладывали в бочки и закапывали в землю на три года, и пиво разной крепости и разных сортов, и наконец, древний хмельной напиток из пчелиного меда — «мидус», которым особенно гордились Радзивиллы.

Рецепт княжеского мидуса передавался из поколения в поколение, и хозяин Несвижского замка подозревал, что он достался его роду от жрецов-вейделотов, потому что этот «мидус», в отличие от обычного, варился в определенные дни недели, ночью, и только при чистом небе и полной луне, и выдерживался в дубовой бочке три года, три месяца и три дня, закопанный под столетним дубом.

Стремление выделиться и показать себя в пиршестве с лучшей стороны выразилось в причудливом застольном ритуале, не соблюдать который не мог себе позволить ни один шляхтич. Не стали исключением и дворяне, сопровождавшие Богуша Тризну. В начале застолья Николаю Радзивиллу пришлось выпить за здоровье каждого в отдельности гостя, который обязан были ответить тем же. После появления на столе горячих блюд церемония повторилась, но уже с обязательным тостом каждого гостя, за который все пили стоя. Витиеватость речей и щедрость пожеланий давали возможность возвысить не только гостеприимного хозяина, но и собственные таланты тостующих.

Обычно церемония с тостами, вперемежку с пальбой, трубами, барабанами и барахтаньем в снегу, если пир шел зимой, повторялась снова и снова. Не каждый богатырь мог выдержать такую нагрузку. Некоторые пытались хитрить, выплескивая содержимое кубков за спину или под ноги. Но вышколенные слуги мгновенно восполняли потерю; с целью разоблачения ловкачей они дежурили даже под столом. Редкому гостю удавалась покинуть застолье на своих ногах. Большинство падало замертво. Поначалу таких под смех товарищей выносили в опочивальню, но под занавес большинство оставалось на месте пиршества, пристроившись, где придется.

Нравы шляхты при всей ее фанаберии оставляли желать лучшего. Считалось хорошим тоном, когда кавалер, ухаживая на пиру за дамой, вытирал ее тарелку (перед тем как положить на нее еду) подолом своей рубахи, вытянутой из штанов. Мясо брали руками — так удобнее, а кости бросали в угол или под стол.

У Радзивиллов все пошло несколько по-иному. Гости князя поначалу старались не ударить в грязь лицом и вели себя вполне благопристойно. Князь, немало поездивший по Европе, завел в своем замке моду на столовые ножи, вилки и ложки. Поэтому пирующие шляхтичи оказались в некотором замешательстве от непривычных предметов обихода, разложенных на столе в определенном порядке. Они не знали, за что прежде всего нужно хвататься — за нож или за вилку, и в какой руке их нужно держать. К тому же княгиня, восседавшая вместе с мужем во главе стола, блистала не только драгоценными украшениями и красотой, но и умными речами, что совсем сбивало с панталыку молодых людей; их дамы были куда как проще и непосредственней.