Цепные псы церкви. Инквизиция на службе Ватикана - Бейджент Майкл - Страница 45

В плане противодействия ходу истории от новоиспеченной непогрешимости папы было мало проку. В начале сентября французская армия была разбита под Седаном: Наполеон III отрекся от престола, Вторая империя пала. В безнадежно запоздалой попытке отвратить катастрофу на театр боевых действий были брошены французские войска, защищавшие Ватикан. 20 сентября итальянские солдаты победоносно вступили в Рим. Заседания I Ватиканского собора были прерваны, а сам собор завершился двумя неделями позже. В июле 1871 года Рим стал столицей объединенного и секуляризованного королевства Италии. Монарх нового государства, Виктор Эммануил, обосновался в бывшем папском дворце на Квиринале. Двумя месяцами ранее – в мае – итальянское правительство издало закон о гарантиях. Согласно ему, папе гарантировалась безопасность и предоставлялся статус правящего суверена в Ватикане [51]. Город Ватикан – участок земли общей площадью примерно в 108,7 акра внутри древних стен самого Ватикана – объявлялся независимым владением, не являющимся частью итальянской земли. Не удовлетворенный этим, папа принялся изображать из себя обиженного. Отказываясь покидать Ватикан, он жаловался, что его держат в качестве узника. Оставаясь в добровольном заточении в своем игрушечном владении, он стремился предать забвению внешний мир, и есть некоторые свидетельства того, что к этому времени непогрешимость ударила ему в голову. По отчету одного комментатора того времени:

В течение последующих пятидесяти восьми лет папство продолжало упорно не признавать итальянское государство. На протяжении всего этого времени ни один папа не посетил Рим и не снизошел до того, чтобы ступить на итальянскую землю. Наконец, в феврале 1929 года был заключен Латеранский договор. Город Ватикан был официально признан и объявлен суверенным государством в соответствии с международным правом, а католицизм провозглашен государственной религией итальянского народа. Взамен папство официально признало итальянское правительство – правительство Бенито Муссолини. К тому времени папа Пий IX был уже давно мертв. Он умер в 1878 году. Он был одним из самых влиятельных пап современности, но также и одним из самых непопулярных. В 1881 году его тело было провезено во время пышной погребальной процессии из собора Святого Петра через Тибр и по улицам Рима. Толпы народа собирались на площадях и кричали вслед катафалку: «Да здравствует Италия!» «Смерть папе!» «Бросьте свинью в реку!» Вдоль пути следования процессии в катафалк летели камни, и шесть человек были арестованы полицией – по всей видимости, за то, что пытались схватить гроб с телом понтифика и бросить его в Тибр. Их обвинили в «нарушении отправления религиозного обряда», а правящий папа Лев XIII направил итальянскому правительству официальный протест по поводу «оскорбления» достоинства папства. Несмотря на подобную враждебность, однако, Пий IX оставил в истории неизгладимый след:

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

СВЯЩЕННАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ

За последнюю треть девятнадцатого столетия Церковь лишилась большей светской власти, чем за тысячу с половиной лет своего предшествующего существования. Но мало что можно было сделать, чтобы исправить ситуацию. В некоторых странах время от времени велись разговоры о создании Священной лиги, подобной той, что существовала в семнадцатом веке, которая объединяла католические державы Европы. Однако после 1870 года на европейском континенте осталось мало держав, которые официально считались католическими. Наиболее мощной из них была Австро-Венгерская монархия Габсбургов; но она, как позже скажет Роберт Музиль [52], «тратила на свою армию ровно столько, чтобы сохранять свое положение второй по силе из великих держав». Самой же слабой из всех европейских сверхдержав была недавно ставшая единой Италия, население которой по-прежнему оставалось преимущественно католическим, но чье правительство, в конце концов добившееся своей независимости от Церкви, едва ли было готово стать ее военным оплотом. Нельзя было надеяться и на то, что Италия вступит в союз со старым врагом Австрии. Как и Италия, Франция оставалась преимущественно католической страной; но Третья французская республика не отказалась от отделения Церкви от государства, провозглашенного прежним революционным правительством. А после катастрофических поражений, которые Франция потерпела в войне с Пруссией, французское правительство было не расположено бросать вызов недавно созданной Германской империи – Второму рейху, который теперь являлся главной военной силой на континенте. Испания и Португалия по-прежнему официально оставались католическими странами, но они больше не входили в число сверхдержав. Одновременно с этим на востоке возникла новая угроза. В течение столетий Восточная православная церковь играла с точки зрения светского могущества вторую скрипку после Рима. Но, будучи официальной Церковью все более укрепляющей свою международную силу царской России, она могла получить в свое распоряжение куда большие светские ресурсы, чем Рим; а в таких балканских княжествах, как Босния, она активно притязала на бывшие католические владения. Трения между Католической и Православной церквями усиливались. К 1914 году эти трения достигли немалого накала и были не в последнюю очередь причиной выстрелов в Сараеве [53], которые спровоцировали Первую мировую войну.

Однако если в секулярном мире Церковь была болезненно уязвима и беззащитна, то в других сферах она считала себя вооруженной новыми возможностями. Доктрина папской непогрешимости если и не давала ничего другого, то обеспечивала, мнилось, неприступную защиту от святотатственных поползновений науки. По крайней мере для верующих, папская непогрешимость упреждала и заранее лишала смысла любые споры. Не имея возможности справиться со своими оппонентами, Церковь уберегала себя от поражения тем, что предупреждала самую возможность столкновения. Для правоверных католиков папская непогрешимость образовывала новую «скалу» [54], о которую волны движимой инфернальными силами науки могли лишь тщетно биться.

По отношению к науке, таким образом, Церковь могла пребывать в состоянии своего рода постоянного сдерживания. По отношению к своему главному оппоненту в мире идей – то есть по отношению к исследованиям в области истории, археологии и библеистики – она считала себя в состоянии перейти в наступление. Это убеждение обернется унизительным конфузом католического модернистского движения. Модернистское движение выросло из совершенно определенного желания дать отпор опустошительным набегам на Писание комментаторов вроде Ренана и немецких библеистов. Посредством модернизма новая воинствующая Церковь – воинствующая в сфере идей – попыталась повести свое контрнаступление. Изначальным намерением модернистов было использовать строгость, систематичность и точность немецкой методологии не для опровержения Писания, а для его защиты и поддержки. Было целенаправленно и усердно взращено целое поколение католических ученых, чтобы обеспечить папство своего рода академической ударной силой, призванной подкрепить буквальную истину Писания при помощи всей тяжелой артиллерии самых современных критических методов и средств. Подобно доминиканцам в тринадцатом столетии, подобно иезуитам в шестнадцатом веке, модернисты были мобилизованы для крестового похода, имевшего целью отвоевание утраченных территорий. К стыду и ужасу Рима, однако, кампания обернулась против него же самого. Чем больше Церковь стремилась снабдить молодых клириков средствами, необходимыми для ведения борьбы на полях современных полемических баталий, тем больше эти самые клирики бросали дело, для которого они были призваны. Скрупулезное изучение Библии обнаружило множество расхождений, противоречий и двусмысленностей, которые были пугающе опасны для официальной догмы и выставляли доктрину папской непогрешимости в еще более сомнительном свете. Прежде чем кто-либо успел вполне осознать происходящее, как уже сами модернисты начали своими сомнениями и вопросами подрывать и опрокидывать те самые положения, которые они по своему статусу должны были защищать. Они также начали оспаривать идею централизации власти в Церкви. Так, например, Альфред Луази, один из самых видных и уважаемых модернистов, публично задавался вопросом, какие из доктрин Рима могут по-прежнему сохранять свою значимость после всех библейских и археологических изысканий современности. «Иисус провозгласил приход царства, – отмечал Луази, вторя великому инквизитору Достоевского, – но пришла Церковь». Луази продемонстрировал, что многие доктринальные положения оформились как исторически обусловленная реакция на определенные события, произошедшие в определенное время и в определенном месте. Их, следовательно, нельзя воспринимать как раз и навсегда установленные и непреложные истины, в лучшем случае их можно воспринимать как символы. Согласно Луази, такие базовые посылки христианского учения, как Непорочное Зачатие и божественность Иисуса, более не подлежали буквальному толкованию.