Рассказы каменного века - Уэллс Герберт Джордж - Страница 13

Вдруг ночная тишина ожила. Юдена затаила дыхание. Мимо нее проскальзывали какие-то неясные существа, — одно, два, три, — какие-то осторожно крадущиеся тени… Это были шакалы.

Снова наступило томительное ожидание.

И вдруг, сразу прогнав все воображаемые ею звуки, в зарослях тростника послышались сильный шум и движение. Ломаясь затрещали тростники, и тотчас снова настала тишина, прерываемая лишь слабым шелестом листьев. Раздалось грозное прерывистое рычание, и снова все затихло. Казалось, что наступившей тишине не будет конца… Она затаила дыхание и с силой сжала губы, чтобы удержать крик. Что-то быстро задвигалось в кустарниках перед нею. Из груди ее невольно вырвался неудержимый вопль. А в ответ с холма раздался другой.

Какая-то сильная возня поднялась в зарослях тростника. Она видела, как там, в свете заходящего месяца, колыхались высокие стебли камышей и качались ветви деревьев ольхи. Она отчаянно забилась — ей подумалось, что в последний раз. Но никто не кинулся на нее. Казалось, целый десяток чудовищ боролись там в кустарниках под ольхами, и снова все умолкло. Луна скрылась за вершинами соседнего леса каштанов. Все вокруг нее окуталось мраком.

Но вот послышался странный звук, как будто чье-то прерывистое рыдание — то усиливающееся, то ослабевавшее. Снова молчание, неясные звуки и ворчание какого-то животного.

Далеко на востоке протрубил слон, и вновь все умолкло.

Прошло много томительных минут. Между стволами деревьев, на холме, снова засияла луна, и по тростниковой равнине протянулись две яркие полосы лунного света.

Он все более и более приближался к ней. Колебавшиеся стебли вдруг раскрылись перед нею сверху донизу. Это был конец…

Она в ужасе взглянула на то, что появилось из тростников. На мгновение ей показалось, что перед нею та самая ужасная голова и пасть, которую она ждала — но вдруг все это заколебалось и приняло новые очертания. Это было что-то темное, низкое, безмолвное, но это не был лев. Оно неподвижно стояло перед ней — все вокруг стало неподвижным.

Она не сводила с него глаз. Это было что-то вроде гигантской лягушки: две передние ноги и волочащееся по земле тело. Оно смотрело по сторонам, как будто искало чего-то в темноте.

Раздался новый шорох, и оно неуклюже задвигалось, словно пытаясь подняться. Глухой стон вырвался из его груди.

Кровь бросилась в лицо Юдены. Ее сердце прыгнуло от радости.

— Уг-Ломи, — прошептала она.

— Юдена, — нежно ответил он с страданием в голосе, напряженно вглядываясь в ольховую рощу.

Он сделал движение вперед из тени тростников и попал в полосу лунного света. Все его тело было покрыто темными пятнами. Она увидела, что он с трудом волочил ноги, но все же держал в руке свой топор — первый топор человека.

В следующее мгновение он с усилием встал на четвереньки и шатаясь подполз к ней.

— Лев, — проговорил он со странной смесью торжества и страдания. — Уау! Я убил льва! Собственными руками! Как убил большого медведя.

Для большей выразительности он попытался сделать рукою движение, но тотчас упал с криком боли. С минуту он оставался неподвижным.

— Освободи меня, — прошептала Юдена.

Он ничего не ответил, но поднялся с земли, придерживаясь за ствол ольхового дерева, и острым концом топора перерубил ее ремни. Из его груди при каждом ударе вырывались стоны.

Он обрезал ремни, обвивавшие ей грудь и руки, и его топор снова бессильно опускался. Он ударился грудью об ее плечо и, скользнув, упал около нее на землю.

Но теперь ей уже было нетрудно освободиться самой. С торопливой поспешностью распутала она свои ремни. Она сделала шаг вперед, но голова ее закружилась. Ее последнее сознательное движение было к нему. Она пошатнулась и упала. Рука ее коснулась его бедра. Оно было мягким и влажным и поддавалось под ее давлением.

Ее прикосновение заставило его вскрикнуть и забиться, но это было только на мгновение. Уг-Ломи снова лежал, как мертвый.

Из-за тростников осторожно показалась какая-то темная тень, что-то вроде собаки. Она в нерешительности остановилась, втягивая ноздрями воздух, но тотчас повернулась и снова исчезла во мраке.

Они долго лежали оба, безмолвные, неподвижные, облитые серебристым светом заходящей луны. Черные тени тростников медленно-медленно надвигались на них: они скоро окутали их ноги, и только грудь и лицо Уг-Ломи оставались залитыми лунным светом, как бюст, вылитый из серебра. Но вот тени заползли на его шею, на его лицо, и темнота ночи совершенно поглотила обоих…

Женщины и дети на холме почти не спали всю эту ночь, вплоть до того времени, как послышался крик Юдены. Но охотники были уже сильно утомлены и потому дремали, сидя на корточках.

Как только Юдена закричала, они почувствовали себя, наконец, в безопасности и поспешили занять у костра лучшие места. Только старуха радостно засмеялась, когда маленькая Си, подруга Юдены, начала плакать. Как только стало светать, все проворно вскочили и начали всматриваться в ольховые деревья. Они убедились, что там не было Юдены. Их охватило радостное чувство при мысли о том, что Уйя удовлетворен.

Но радость мужчин была омрачена мыслью об Уг-Ломи. Они знали, что он будет мстить. Старый мир вырос на мести, и они не могли придумать никакого выхода. Вдруг они увидели, что из чащи выскочила гиена и промчалась сквозь тростники. Ее морда и лапы были окровавлены. Все мужчины закричали, схватились за свои метательные камни и кинулись вслед за ней, так как при свете дня не найти более жалкого труса, чем гиена.

Охотники ненавидели гиену за то, что она таскала детей и, незаметно подкрадываясь, кусала тех, кому приходилось спать дальше от костра. Кошачья Шкура, метко бросивший камень, своим искусным ударом рассек бок гиены, и все племя принялось визжать от восторга.

Как бы в ответ на этот шум, из берлоги льва послышался взмах крыльев. Три белоголовых коршуна медленно взлетели на воздух и, описав несколько кругов, спустились на ветви ольхового дерева, внимательно смотря на берлогу.

— Господин ушел, — сказала старуха, указывая на птиц. — Коршуны получили свою долю Юдены.

Несколько минут птицы оставались на дереве, но потом — одна за другой — снова слетели в заросли тростника.

Над черневшими на востоке каштановыми лесами брызнули, возвращая миру жизнь и краски, первые лучи восходящего солнца. Дети в один голос радостно закричали, захлопали руками и пустились бежать по направлению к реке. Одна маленькая Си осталась позади всех и со страхом и грустью поглядывала на ольховые деревья, туда, где накануне виднелась голова Юдены.

Но Уйя, старый лев, уже не был более грозен. Он лежал на боку, без движения, не в своей берлоге, а в нескольких шагах от нее, в том месте, где была утоптана трава. Под одним его глазом виднелся маленький разрез — слабый первый укус топора. Около него по всей земле тянулась темно-красная полоса крови, и в его груди виднелась небольшая, но глубокая ранка, смертельный удар копья Уг-Ломи. Вдоль всего бока и шеи клювы коршунов уже оставили свои следы. Старый лев сбил Уг-Ломи ударом своей могучей лапы, а тот, лежа под ним, наудачу, изо всех сил вонзил в него свое ясеневое копье и, благодаря слепому случаю, попал прямо в сердце гиганта. Так окончилось владычество льва, второго воплощения Уйи-Господина.

С холма все яснее доносился шум сборов на охоту: зазубриванье копий и метательных камней. Никто не произносил имени Уг-Ломи из страха вызвать этим его появление. Все сыны Уйи одной большой гурьбой отправлялись на день или на два на охоту в речную долину. Целью охоты был Уг-Ломи, потому что иначе он сам начал бы охотиться за ними.

Но Уг-Ломи лежал безмолвный и неподвижный недалеко от львиной берлоги, а рядом с ним скорчившись сидела Юдена, держа в руке его ясеневое копье, все залитое кровью старого льва-людоеда.

ГЛАВА V

БИТВА У ЛЬВИНОГО ЛОГОВА

Уг-Ломи лежал неподвижно, прислоненный к ольхе, и его бедро представляло кровавую бесформенную массу. Ни один цивилизованный человек не вынес бы таких ужасных ран, но и он, и Юдена жили за пятьдесят тысяч лет до нашего цивилизованного времени. Она шипами терновника скрепила концы его ран и скорчившись сидела около него день и ночь. Днем она отгоняла от него мух веером из папоротника, а ночью, с первым топором в руке, прогоняла назойливых гиен. Через несколько дней раны стали понемногу заживать.