Три тысячи лет среди микробов - Твен Марк - Страница 18

– Екатерина, а ты все понимаешь? – спросил я.

– Конечно, – кивнула она.

– Мне кажется, я тоже понимаю, но я в этом не совсем уверен. Как думаешь, кто вознесется в Обитель Блаженных?

– Нам не дозволено толковать текст, толкование искажает смысл.

– Ну, тогда не надо. Не стану притворяться, будто благоговею пред текстом, но все же я не хотел бы, чтоб с ним случилась такая неприятность. Но ты можешь сказать кое-что, не причинив ему вреда, можешь только кивать головой, я все пойму без слов. Сформулируем вопрос иначе: кому не дано вознестись в Обитель Блаженных? Спорадикам или доведенным до белого каления? Спорадикам? Не произноси ни слова, лишь кивни. Кивни или отрицательно покачай головой.

Но Екатерина была начеку: а вдруг кивок расценят как толкование текста, что категорически запрещено?

– Речь идет о животных? Уж это ты можешь сказать?

Екатерина была готова повторять формулировку снова и снова, сколько мне будет угодно, но строгие правила секты не позволяли ей что-либо добавить или выпустить, изменить порядок слов, ибо откровение Божие, им же облеченное в слова, – свято.

Я подумал, что неплохо бы применить это разумное правило к другому священному писанию и парализовать усилия ремесленников – тех, что выкинули животных из этого прекрасного милосердного творения.

– Послушай. Екатерина, – предложил я, – начни-ка все сначала, но медленно. Ты знай говори, а я буду засекать время. Как только я решу, что хватит, иначе мне не управиться без посторонней помощи, я дам знак, ты остановишься, а я, подхватив конец фразы, наведу порядок; потом ты выдашь еще одну часть и так далее и так далее, пока не доберемся до самого конца. Такой товар лучше всего продавать в рассрочку. Но помни: никакой спешки, медленно и внятно. Готова? Вводи мяч в игру!

– Какой мяч?

– Есть такое выражение. Начинай! Еще раз: готова? Ну!

Екатерина сообразила что к чему и прекрасно справилась со своей задачей. Однотонным металлическим голосом – так звучит молитва, записанная на фонографе, – но, по крайней мере, отчетливо Екатерина вещала:

– Что касается – данного вопроса, – то, как учит нас – по наитию – наша Основательница, – верность первозданной Истине – в сочетании и в зависимости от промежуточной и пролонгирующей, – будучи неизбежно под…

– Стоп! – сказал я. – На первый раз хватит. Посмотрим, что у нас на руках. Увы! Карты хорошие, но нет пары одной масти. Впрочем, партия не безнадежна. Промежуточная – пролонгирующая – чем не пара?

Ободренный успехом, я сказал:

– Валяй дальше, Екатерина. Сбрасываю три карты, беру прикуп.

Екатерина не поняла меня, и немудрено: с ее-то образованием! Я уклонился от объяснения, заявив, что объяснения запрещаются законами культа. Яд не возымел действия. Я часто жалил Екатерину ядовитыми шуточками только потому, что знал, как она устойчива к яду; он не причинял ей ни малейшего вреда. Я острослов по природе, а когда человек устроен таким образом, ему доставляет удовольствие слушать самого себя. А если окружающие поощряют его искусство, трудно сказать, каких высот он может достичь. Полагаю, что своим высокоразвитым чувством юмора я обязан почти исключительно дядюшке Эссфолту. Он любил меня слушать, и это побуждало меня оттачивать свое мастерство. Однажды я рассказывал ему про корову, которая… Я уже позабыл эту историю и не помню, что она вытворяла, эта корова, но что-то очень забавное, дядюшка Эссфолт едва не помер со смеху. Колики начались, по полу катался.

– Не ломай себе голову над прикупом, Китти, – сжалился я, – это тоже специальное выражение. С первой попытки нас постигла неудача, используем вторую. Пошла!

Но и вторая попытка кончилась неудачей. Она походила на снег в теплый день: снежинки – совершенство сами по себе – таяли прежде, чем ты успевал скатать из них снежок.

– Испробуем другой способ, – предложил я. – Порой глянешь на трудное предложение в иностранном тексте и сразу понимаешь смысл, а начни копаться в деталях – ты пропал. Будем действовать этим методом. Так вот – никаких запятых, тире или пауз; выпаливаешь все заклинание одним духом – в общем, Эмпайр экспресс, дуй без остановки в Олбани! Раз, два, три – в путь!

Вот это было зрелище! Издалека слышится шум экспресса, мгновение – и он показался вдали, мчится по рельсам с неистовой скоростью, как черт за христианином; еще мгновение – и он с ревом и грохотом пролетает мимо, выдыхая черный дым; еще одно мгновение – и он стремительно скрывается за поворотом, лишь носятся в воздухе листья, клубится пыль да сыплется сверху зола. Вскоре все успокаивается, и уж ничто не напоминает о происшедшем.

Когда мебель перестала кружиться у меня перед глазами и вместо целого хоровода Екатерин я увидел одну, я признал, что готов сдаться, если мне позволят сохранить личное оружие. Потом я ощутил горечь поражения и чуть было не ляпнул, что Основательница действительно подарила миру идею – бредовую идею, но вовремя сдержался. Зачем причинять боль Екатерине? Она беззащитна, бедняжка, потому что лишена чувства юмора, с моей стороны это было бы просто невеликодушно. На ее месте я бы мигом нашелся и язвительно отпарировал:

– У тебя самого бредовая идея!

Но такое немногим приходит в голову. Большинство сообразит, как надо было ответить, лишь на следующий день – вот вам и разница между талантом и подражателями. Талант дает ответ вовремя.

Я заметил, что Екатерину раздосадовала неудача: девушка искренне любила свою новую веру и с огорчением поняла, что она вовсе не имеет триумфального успеха, на который Екатерина рассчитывала. Выражение лица бедняжки было красноречивее слов, и у меня не хватило духу признаться, что я потерпел фиаско, пытаясь найти нефть в этой геологической формации; и тогда я слукавил: сказал, что как-нибудь на досуге я взорву скважину, и фонтан, по моим подсчетам, даст не меньше тысячи баррелей[32] в день. Лицо Екатерины озарилось такой радостью, что я немедленно увеличил выход нефти в четыре раза при тех же затратах. Потом я предложил Екатерине записать заклинание на мыслефон, что она не преминула сделать. Я объяснил ей, что, на мой взгляд, заклинание следует дезартикулировать, то есть разложить на первоначальные фонемы. Слова лишь искажают суть заклинания, нарушают ход мысли, вносят полную неразбериху в содержание; мыслефон же превратит словесную руду в кашицу, совсем как драга – золотоносную руду, и вот они перед тобой – крупицы самородного золота, захваченные ртутью, чистые четыре доллара прибыли, золото высочайшей пробы, высвобожденное из руды. Каждая золотая крупица цела-целехонька, выловлена из одиннадцати тонн жидкой грязи! Четыре доллара, и в каждом по сотне центов! Ничего, что монета еще не отчеканена, вы имеете полное представление о ее номинальной стоимости – вот что главное, а там, если пожелаете, чеканьте ее, выбивайте на ней профиль Генриха, и она будет ходить альпари[33] по всей империи Генриленд, а в своем первозданном виде – по всей планете из конца в конец!

Екатерина была в восторге, я даже пожалел, что не оценил заклинание в девять долларов. С минуту я колебался, но угрызения совести заставили меня воздержаться от прибавки. Это означало бы семьдесят шесть центов за тонну, а я был уверен, что эта руда не даст такой выход золота, даже с помощью цианида.

Я вздохнул, и Екатерина тут же пожелала узнать, что меня тревожит; она стала очень отзывчивой, потому что новая религия освободила ее от бремени размышлений о собственных бедах, впрочем, собственных бед у нее теперь не было.

– Мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь о животных, последуют они за нами в мир иной или нет, – начал я. – Видишь ли, Китти…

– Графиня! – крикнула Екатерина, подбежав к окну. – Вон там у пожарного крана дремлет брат Пьорский. Подойдите к нему, попросите его, пожалуйста, зайти сюда на минутку! – Екатерина объяснила: – Пьорский с удовольствием побеседует с вами на эту тему. Он очень славный. Помните, он как-то заходил сюда, собирал пожертвования? Не помните? С тех пор, правда, прошло несколько лет, но я думала, у вас на памяти этот случай. Пьорский – вроде священника, только называется по-другому: в его секте священников нет, а есть братья – так их прихожане называют. Он был моим духовником до того, как я стала прихожанкой Государственной церкви, или еще раньше… нет, пожалуй до того или примерно в это время.