Последний прыжок - Мильчаков Владимир Андреевич - Страница 9

За дастарханом, кроме Мияна Кудрат Хозрета и Абдурахима, сидели приехавшие с Мияном ишан и два всадника, местный мулла и десятка два самых богатых людей из Чаркесара и соседних кишлаков. Все время шел оживленный общий разговор, но как только начинал говорить Миян, все почтительно умолкали.

— Величественная идея газавата с восторгом встречена всеми правоверными, — закатывая от умиления глаза, слащавым тенорком напевал Мияну Кудрату мулла. — Мы отправили всеми нами уважаемому Насырхану-Тюре более пяти тысяч рублей добровольных пожертвований от жителей нашего кишлака.

— А сколько джигитов отправлено Насырхану? — непочтительно прервал муллу один из приехавших с Мияном всадников. — Пять тысяч рублей — это хорошо, но для того чтобы воевать, нужны люди.

— Восемнадцать самых уважаемых людей кишлака готовы встать под знамена газавата, — с готовностью сообщил мулла.

— Уважаемые люди… — недовольно проворчал черноусый. — А сколько послано простого мяса?

— Но почтенный Насырхан-Тюря не испытывает недостатка в мясе, — удивился мулла. — В любом кишлаке он может получить сколько угодно баранов.

— Уважаемых людей, вроде вас, дорогой мулла, не бросишь с саблями в атаку на красноармейские пулеметы, — насмешливо скосившись на муллу, процедил сквозь зубы усатый. — Для этого нужны одуревшие от водки, анаши и желания райских гурий простые джигиты и мясо.

— А-а-а! — догадался мулла и смущенно развел руками. — С простыми джигитами гораздо труднее говорить. Коммунистов в кишлаке всего шесть человек, но это очень вредные люди. Сейчас колхоз…

— Ясно, — пренебрежительно кивнул усатый. — И это везде так.

— Камчинбай говорил мне… — начал мулла.

— Я сам скажу… — перебил его Камчинбай, высокий, худощавый седой человек в простом темном халате, большой чалме и с четками на руках. При взгляде на Камчинбая трудно было понять, кто он — переодетый воин или фанатик, готовящийся поступить в дервиши. Во время разговора Камчинбай все время перебирал четки, словно молясь про себя, но говорил властно, отчеканивая фразы, как человек, привыкший командовать. — Мой родной кишлак Ашова по окончании полевых работ весь уйдет к Насырхану. Дома останутся только старики со старухами, женщины и дети. По воле аллаха нам удалось уберечь кишлак от коммунистической заразы. Мои односельчане ни о каком колхозе и слышать не хотят. Было два человека колеблющихся, но их по воле аллаха придавило камнями на горной дороге.

Внимательно следивший за разговором Миян Кудрат Хозрет удовлетворенно кивнул головой и отставил пиалу.

— Вы всегда были одним из самых лучших моих мюридов, мой верный Камчинбай, — милостиво улыбнулся он. — Но почему я не слышу голос Шадыбая? Все ли благополучно у вас в Кокташе? Нет ли каких новостей?

Шадыбай — плотный, угрюмый человек лет сорока, со шрамом от сабельного удара от уха до подбородка. Искоса взглянув на Камчинбая, он заговорил низким, глухим голосом:

— В Кокташе все благополучно. Когда наши джигиты уйдут под знамена славного Насырхана, в кишлаке останутся только женщины и старики. Мы подготовили семьдесят джигитов, но это не орда вроде ашавцев, которые пойдут с саблями и мултуками. Наши джигиты будут иметь винтовки, наганы, сабли и даже два легких пулемета. Они хорошо обучены воинскому делу потому, что большинство служило у Рахманкула.

— Хорошо, очень хорошо, — благосклонно кивнул Миян. — И все они кокташцы?

— Разные, — уклончиво ответил Шадыбай и, заминая неприятный вопрос, продолжил — Кроме того, в кишлаке Гава есть один мой человек. Он сейчас советский работник, и ему доверяют коммунисты. Но по первому моему сигналу он уйдет к Насырхану. С ним уйдут еще два человека. Их всего трое, но они унесут с собою три нагана и десять винтовок с патронами.

— Отлично, отлично, — еще более благосклонно повторил Миян. — Вижу, что святой ислам имеет в вас верных и ревностных защитников. Всех желающих принять участие в газавате необходимо держать наготове. К вам будут приходить люди от нашего славного Насырхана-Тюри. С ними вы будете отправлять джигитов. Остерегайтесь предательства. Доверяйте только тем, кто прибудет с письмом самого Насырхана, да и в этих письмах джигиты будут называться не воинами, а уракчами-жнецами. Допустим, в письме будет сказано: «Прошу прислать десять уракчи». Значит, вы посылаете десять джигитов в то место, которое будет указано в письме.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Прошу простить меня, святой отец, — почтительно вмешался в разговор Абдурахим. — Разве первоначальный план изменился? Ведь мы должны были послать джигитов в Кассан-Сай.

Миян Кудрат Хозрет помрачнел. Несколько мгновений он сидел молча, перебирая четки. Затем, понизив голос, заговорил:

— По воле аллаха не все сложилось так, как мы рассчитывали. Доблестный Насырхан-Тюря вчера в полдень победоносно занял Кассан-Сай. К вечеру его войска увеличились бы вдвое с подходом отряда курбаши Истамбека. Но красные дьяволы успели подбросить несколько тысяч красноармейцев. Джигиты доблестного Насырхана дрались, как львы, нанося врагу неисчислимые потери. Насырхан-Тюря несколько раз сам водил в атаку своих храбрецов. Но силы были слишком неравны. Доблестному Насырхан-Тюре пришлось отступить, а затем в Кассан-Сай ворвались красные дьяволы и начали свое кровавое дело. Они разграбили Кассан-Сай и зарубили множество правоверных, виновных лишь в том, что они родились мусульманами и приветствовали приход доблестного Насырхана.

— Ой, бой!.. — горестно воскликнул мулла.

Остальные молчали, подавленные неприятным сообщением.

— Где же сейчас находится Насырхан-Тюря со своими воинами? — первым нарушил тяжелое молчание Шадыбай.

— Воины газавата после жестокой битвы с неверными в полном порядке отступили из Кассан-Сая. Наши потери незначительны — человек пять-шесть, не более. Население Кассан-Сая со слезами на глазах провожало борцов за веру и почти поголовно хотело уйти вместе с ними. Но доблестный Насырхан-Тюря мудро разрешил присоединиться к своему отряду только тем, кто имеет оружие и хорошего коня. И все же его силы после боя значительно пополнились. Сейчас он находится в горах Хазретша и готовится к будущим победоносным боям.

Миян Кудрат Хозрет внимательно оглядел угнетенных собеседников и заговорил — теперь уже резко, властно:

— Победы и поражения неизбежны в той великой войне, которую мы начинаем. Пока что отряд доблестного Насырхана — всего лишь небольшой комок снега, но он лежит на самой вершине покрытой снегом горы. Сейчас этот шар начинает медленно катиться с вершины горы вниз, от него отлетают и пропадают бесследно целые куски. Но в то же время он сам с каждым шагом становится все крупнее, обрастает новыми пластами снега и в конце концов рухнет с гор в долины, сметая все на своем пути. Мы должны всеми силами наращивать величину этого снежного шара, ускорять его движение вперед, быстрее превращать его в лавину. Только эта лавина может спасти нас от неверия и красного разврата, грозящего полностью уничтожить ислам.

Ведь поражение Насырхана будет означать полную победу коммунистов в Ферганской долине. Вы, уважаемые люди, превратитесь в презренных париев, и ваш вчерашний батрак в награду за ваши отеческие заботы о нем плюнет вам в лицо. В кишлаках не будет дехкан, будут только колхозники. Не будет богатых, средних или маленьких хозяйств, будет одно колхозное хозяйство, куда войдут все земли, в том числе и ваши земли, уважаемые. Земли, доставшиеся от дедов или приобретенные в результате неусыпных трудов. Вы понимаете, что это значит? У вас не останется более правоверных прихожан, мой дорогой мулла. В вашем прекрасном доме, Шадыбай, разместится контора колхоза, а сам вы вместе с почтенным Камчинбаем, у которого тоже отберут сады и земли, будете высланы из Ферганы куда-нибудь на север, в холодную Сибирь.

По мере того как Миян развивал свою мысль, лица его собеседников стали принимать все более жесткое выражение, глаза загорелись недобрым огнем. А Миян, довольный произведенным впечатлением, продолжал: