Последний прыжок - Мильчаков Владимир Андреевич - Страница 20

— Не понравилось?

— Да, климат не подходит. Да и русских здесь мало. Русского слова почти не услышишь.

— А вам-то что? Ведь узбекский язык вы хорошо знаете.

— За два дня язык не выучишь, — настораживаясь, ответил Гунбин. — Да и учить его я не собираюсь. Не для чего.

— Так ли? — усмехнулся Кадыров. — Ну вот что. Подумайте хорошенько и рассказывайте всю правду. Как видите, я эти ваши сказки даже в протокол не записал. Будете говорить правду?

— Я сказал то, что есть, — угрюмо ответил Гунбин. — Другого ничего сказать не могу.

— Ну, что ж. Придется, видимо, вам помочь. Итак, начнем. Во-первых, вы не Анисим Савельев, а Гунбин Игнатий, во-вторых, не русский, а татарин, в-третьих, родились не в Туле, а в деревне Комаровка в Татреспублике. Вы не красный, а бывший прапорщик царской армии. В Красной Армии никогда не служили. После гражданской войны, во время которой вы служили в белой армии, до приезда сюда вы арендовали буфеты на пароходах, плавающих по Волге. Правильно я излагаю основные факты вашей биографии?

— Никакого Гунбина я не знаю, — закричал арестованный, вскакивая со стула. Он был поражен, испуган, но старался скрыть это.

— Сидеть! — резко приказал Кадыров. — Вы на допросе, а не на совещании у Насырхана-Тюри.

— У какого Насырхана? — бессильно опустился на стул Гунбин. — Не знаю я никакого Насырхана.

— Может быть, вы и Миян Кудрат Хозрета не знаете? — насмешливо прищурившись, взглянул на Гунбина Кадыров.

— Не знаю, — запинаясь, прошептал побелевшими губами Гунбин.

— И это не вы оставили письмо и деньги в одном из тайников дома Мансурбая?

— Я никогда в глаза не видел Мансурбая, — на мгновение нашел лазейку Гунбин.

— Мансурбая не видели, это правда. А вот с сыном его Самигбеком вы последний раз дружески беседовали сегодня утром. Перед тем как пойти на вокзал.

Растерявшийся Гунбин молчал, пытаясь собраться с мыслями.

— Как видите, — продолжал Кадыров, — мы хорошо знаем, чем вы занимались в Ташкенте. Подробности вы нам сами расскажите. Особенно подробно попрошу описать вашу поездку к Насырхану-Тюре и переговоры, которые вы там проводили.

— У Насырхана-Тюри я не был, — начал Гунбин и, спохватившись, добавил: — Да и не знаю я, кто такой Насырхан.

— Ай-яй-яй! — укоризненно покачал головой Кадыров. — Даже об этом забыли. К счастью, мы имеем возможность восстановить то, что исчезло из вашей памяти. Тимур-ака, прошу.

Тимур, откинув портьеру, спустился с подоконника и подошел к Гунбину. Увидев Тимура, Гунбин долго и недоверчиво смотрел на него и вдруг, не веря собственным глазам, закрыл лицо руками.

— Не ожидали, господин Гунбин? — улыбаясь спросил Тимур.

Услышав голос Тимура, Гунбин снова пристально вгляделся в него. Вдруг лицо авантюриста искривилось в улыбке, с губ сорвался звук, похожий одновременно на всхлипывание и приглушенную икоту. Звук этот повторился несколько раз и неожиданно перешел в визгливый истерический хохот.

— Дай ему воды, Тимур, — приказал Кадыров. — Нервишки не выдержали у господина прапорщика.

— Насырхан, старый дурак, — сквозь истерический хохот и слезы с трудом выговорил Гунбин, — в свою личную охрану чекиста приспособил. Ну, додумался! Надежная охрана, дальше некуда!

— Враги Советской власти не могут обижаться на отсутствие внимания с нашей стороны, — вежливо ответил Кадыров и, не выдержав, звонко рассмеялся: — А уж с таких, как Насырхан, Миян Кудрат Хозрет или ваша милость, мы глаз не спускаем.

— Не стоит запираться, господин Гунбин, — улыбнулся Тимур. — Ведь если вы что-нибудь скроете, то вас поправят я, Миян, Байрабек, Мадумар, да и сам ляшкар-баши Насырхан-Тюря. Да, забыл, еще один мулла из Ак-су кое-что сообщит о вас. Я как раз сейчас поеду к нему в гости.

— Да и Самигбек, сынок Мансурбая, спасая свою шкуру, рассказал о вас очень интересные подробности, — дополнил Кадыров.

Арестованный, сникший и безвольный после припадка истерики, отдал Тимуру пустой стакан и устало проговорил:

— Да, я Игнатий Гунбин…

13. Операция «Жених»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ночь опустила свой черный полог над маленьким горным кишлаком Ак-су. Все жители кишлака давно уже спали. Тишину нарушали только порывы холодного осеннего ветра, срывающегося с горных вершин и жалобно воющего в оголенных ветвях тополей и карагачей, да несмолкаемый лай собак. Впрочем, жители кишлака не слышали ни воя ветра, ни злобного лая собак — свирепых пастушьих овчарок с обрезанными ушами. Тяжелый дневной труд налил такой усталостью тела аксуйцев, что их не мог разбудить привычный лай овчарок. А в кишлаке в эту ночь должны были совершиться два необычных события. Если о первом событии — о том, что мулла Амин-Ходжа, самый богатый житель кишлака, сегодня ждет к себе гостей и в честь этого зарезал двух жирных баранов из своего стада — аксуйцы все-таки знали, то о втором, о том, что беднейший из жителей кишлака Тохта-Назар тоже ждет гостей, причем очень большое количество гостей, — никто в Ак-су даже не подозревал.

А между тем Тохта-Назар ждал гостей нетерпеливо, ждал одновременно со страхом и радостью. Каждые полчаса он выходил во двор, по приставной лестнице взбирался на крушу своей мазанки и долго к чему-то прислушивался, не обращая внимания на холодные порывы горного ветра.

Но вот, наконец, ожидание Тохта-Назара кончилось. Он услышал, как подъехали к воротам муллы те, для кого готовил плов и шашлык Амин-Ходжа. Чуткое ухо Тохта-Назара различило топот верховых лошадей, звон удил и стремян, негромкий говор всадников, и он безошибочно определил: «Не меньше десяти верховых и две лошади под вьюками».

Теперь Тохта-Назар занял на крыше постоянный наблюдательный пост. Он сбегал в мазанку, притащил кусок старой кошмы и, накрывшись, лег на крыше так, чтобы слышать все, что доносится со двора муллы. В то же время он не оставлял без наблюдения дорогу, ведущую из кишлака в сторону равнины.

Хотя с крыши, на которой лежал Тохта-Назар, до стен двора Амин-Ходжи было не больше пятнадцати-двадцати метров, расслышать полностью все, что там говорилось, было просто невозможно. Но и то, что услышал Тохта-Назар, рассказало ему о многом.

Во-первых, чей-то голос прокричал, чтобы быстрее резали кур и готовили плов из курицы. Затем второй голос сообщил кому-то, что необходимо принести клеверу: «Здесь всего двенадцать снопов. По снопу на лошадь, а стоять будут целую ночь». Наконец, визгливый голос женщины, явно желавшей, чтобы ее услышали находящиеся в доме, начал расхваливать привезенные подарки: «Такое богатство только жених невесте подарить может, да и то, если жених богат».

Из всего услышанного Тохта-Назар сделал вывод, что всадников действительно было десять-двенадцать, что пиршество, видимо, будет длительное, и что среди приехавших находятся люди, привыкшие хорошо покушать, люди, которым обычный плов из свежей баранины не в диковинку, и лакомством они считают только плов из курицы.

Занятый этими соображениями, Тохта-Назар так и не заметил, что около его дома остановилась тихо подъехавшая группа конников человек в десять. Конники спешились, поставили лошадей вдоль стены и совершенно слились с темнотой, царящей на улице. Один из конников подошел к калитке, и неожиданный визг кем-то обиженного щенка прорезал тишину.

Услышав визг, Тохта-Назар отбросил покрывавшую его кошму и скатился вниз. Он осторожно, не стукнув запором, открыл калитку и через минуту закрыл ее за последним из приехавших ночных гостей.

В первую из двух комнат, составлявших мазанку Тохта-Назара, вошел только один из приехавших — Тимур, остальные остались с лошадьми на дворе.

— Новости есть? — спросил Тимур, едва лишь Тохта-Назар закрыл за собою дверь.

— Есть, — торопливо начал рассказывать Тохта-Назар. — Гости к Амин-Ходже приехали. Человек десять-двенадцать. Амин-Ходжа их ждал и готовился. Два барана зарезал, плов сделал, из курицы плов велел готовить.

— Кого из соседей пригласил к себе Амин-Ходжа?