Королевские камни (СИ) - Демина Карина - Страница 51

— Ийлэ, посмотри на меня, пожалуйста.

А разве она не… нет, не смотрит, но чувствует его лицо под пальцами, она, оказывается, успела хорошо это лицо изучить, запомнить.

— Вот так, девочка моя, — он улыбается, а от улыбки его на лбу появляются морщины, но морщины его ничуть не портят. — Времени у нас много… и мы не будем спешить, да?

Да.

Наверное.

Мы?

— Мы, — подтвердил Райдо. — Ты и я. И еще Броннуин…

Нат и Нира, с которыми что?то происходит, загадочное, понятное лишь им двоим. И это что?то заставляет Ната то краснеть, то бледнеть, а Нира просто светится изнутри.

Ийлэ ей завидует.

Гарм. Он больше не пугает, пусть Ийлэ старается к нему не приближаться без особой надобности. А он понимает ее и сам избегает встреч.

Остальные.

Ийлэ не знает их имен, но лишь потому, что не хочет знать. А вот по лицам различает, они тоже, повинуясь негласным правилам, избегают ее, но в этом нет ничего оскорбительного. Ийлэ им еще не доверяет, но уже и не боится.

Мы…

Это хорошо звучит. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— И еще, — Райдо поднялся. — Земля уже достаточно прогрелась, чтобы… нужно похоронить их нормально. А я не знаю ваших обычаев.

Дождь.

Вода — бисер на паучьих сетях, на окнах и на молодых, еще измятых, листочках. Вода сладкая, Ийлэ облизывает губы, стараясь отрешиться от мыслей о жажде.

Ее просили уйти.

Всего?то надо было, что место указать. Если она, конечно, помнит.

Конечно, она помнит.

Двор вот изменился, потому что весна при всем ее сходстве — это не осень… но Ийлэ помнит. И ямы. И воду. И землю промезшую. В нынешнюю лопаты входят мягко, раздирают, вываливают липкие комки, один за другим.

И дождь спешит наполнить яму.

— Не смотри, — Райдо повторяет это, кажется, в третий раз. Или в четвертый. Или в сотый уже, а Ийлэ кивает, только все одно не отводит взгляда. Яма ширится.

— Не смотри.

Райдо разворачивает ее и прижимает к себе.

— Постой со мной. Не надо смотреть на них… времени много прошло… и лучше подумай, где их похоронить.

Времени.

Много?

Наверное. С той осени — больше года… и за это время тела разложились. Райдо прав, что смотреть не стоит, но если бы не он, Ийлэ не выдержала бы. А он стоит, гладит по волосам, успокаивает.

Шепчет.

Что именно? Не важны слова, но тон, но близость Райдо. И виноватая его улыбка. Он, кажется, переживает… о чем?

О том, что его не было?

Если бы появился он, а не тот, другой, родители остались бы живы… хочется верить.

Ийлэ верит.

И про себя повторяет слова не молитвы, но просто обращения к Лозе Первозданной… она услышит и так. Поймет. Примет души, и заберет тела, чтобы вплести их в ткань нового мира.

Покой даст.

— Ты уверена? — Райдо осматривает сад, который пока еще выглядит жалко. Полог старой листвы, которую никто не удосужился убрать осенью, почернел. Сквозь него торчали хлыстовины кустарника, пока голые, пусть и с бусинами набухших почек. Еще немного, и почки треснут, выпуская первую робкую зелень молодых листьев.

Розы поднимутся.

Странно, что уцелели, ведь на зиму их никто не подвязывал, не укутывал тяжелым лапником и ветошью. Наверное, розы очень хотели жить.

— Да.

— У нас принято в склепе…

— В роще, — поправила Ийлэ, присев у куста. Острые иглы его царапнули палец, точно роза, еще дремлющая, но и во сне помнила, что нельзя доверять людям. — В исконном лесу. Лес бы принял. Но до леса далеко… и отец говорил, что это просто обычай, что земля везде голодна.

— А что…

— Ничего, — Ийлэ покачала головой. — Я буду знать, что они здесь… и розы будут… розы будут в этом году красивыми.

Райдо хотел еще что?то спросить, но не стал.

Молчал.

Хорошо. Ийлэ не хотелось сегодня разговаривать.

Яму выкопали глубокую. И на дно положили белую простынь, что было напрочь лишено смысла, поскольку простынь мигом утратила белизну. Сквозь нее проступала вода, и темная земля, и все одно подумалось, что так им будет удобней.

Не тела — свертки — коконы.

Снова простыни, кажется те, льняные, купленные незадолго до… мама еще вышивала монограмму… она всегда вышивала монограммы, отмечая, что простыни, что скатерти… и платки носовые.

— Не плачешь?

— Нет, — Ийлэ оперлась на Райдо.

Маме он бы понравился. Не сразу, конечно… он ведь из них, из псов… но они тоже бывают разными, как и люди.

И альвы, наверное.

Постепенно она бы поняла… приняла… и наверное, даже сказала бы, что Райдо — достоин уважения.

— Говорят, от слез становится легче.

— Кто говорит?

— Не знаю.

Ей позволили бросить горсть земли, уже оттаявшей, мокрой и жирной. И вторую… и засыпали могилу быстро, а земля сама норовила зарастить свежую рану. И когда меж двух розовых кустов поднялся невысокий холм, Ийлэ положила на него руки.

Она слышала голос земли.

И сотен трав, которые отозвались на зов ее. И семя молодого ясеня… он вырастет и, пожалуй, будет красив… с глянцевой пурпурной листвой.

Все деревья, в которых есть хоть капля силы, меняют цвет.

Так говорил отец.

Семя развернулось, спеша выпустить полупрозрачные корешки. Пройдет неделя или две, и меж кустов вытянется обманчиво хрупкий росток.

Память.

Отцу бы понравилось. А для мамы — розы… никто и никогда не изменял розы, но осудить Ийлэ за нарушение закона будет некому. В нынешнем мире многое позволено.

— Ийлэ, — легкое прикосновение к плечу заставило очнуться. — Ты совсем промокла.

Укор.

И понимание. Злость иррациональная. Райдо не виноват, что все так получилось, но больше злиться не на кого. Ийлэ хочет его ударить, и бьет, и наверное, она слишком слаба, чтобы причинить хоть сколь бы то значимый вред. Он только посмеется.

Не смеется.

И руку перехватывает, заставляет разжать кулак.

— Совсем промокла. И простынешь. Сидишь тут третий час…

Ложь.

Или правда? Сумерки ведь, прозрачные и легкие, многозвездные. Такие обещают скорое тепло. И хорошо, розам понравится.

— Идем, сокровище ты мое горькое, — Райдо заставляет встать, а потом вовсе подхватывает на руки. — Завтра придешь… или послезавтра… и мы скамеечку поставим, если хочешь. У нас не принято вот так… есть кладбище и склеп… и ночь поминальная. Матушка следит, чтобы все было по правилам. А я… я редко туда заглядывал. Деда вот помню немного. А бабушка еще до моего появления на свет умерла. И наверное, хорошо, что мне не о ком горевать. Спокойней.

Он шел, и нес, и кажется, Ийлэ все?таки плакала. Но это правильно, на похоронах всегда плачут. Она окончательно пришла в себя уже в доме.

— Извини.

Попыталась отстраниться, но Райдо не позволил.

— Сиди уже.

— Я мокрая.

— Мокрая. Ничего. У меня полотенце есть, поделюсь.

— Я…

— Ийлэ, я хочу с тобой поговорить об одном деле…

— О сокровищах?

— Скорее об охотниках за сокровищами, — Райдо усмехнулся, и выражение его лица сделалось… недружелюбным. Пожалуй, таким Ийлэ не хотела бы его видеть. — Пора с этой историей разобраться. Но нужна твоя помощь.

— Какая?

Ей не хотелось помогать, и вообще жить, вернуться бы на улицу, пусть и дождь, но Ийлэ не чувствовала холода. Ей было спокойно там, снаружи.

Она дарила силу ясеню.

И розам.

И отдала бы всю, до капли… и быть может, сама стала бы деревом. Странно, что эта замечательная мысль не сразу пришла ей в голову.

— Серьезная, — ответил Райдо и отпустил все?таки. — Но сначала вытрись и переоденься.

— Я…

— Вытрись, — повторил он с нажимом. — И переоденься. А то вымокла, как не знаю кто…

Вытиралась полотенцем с его запахом, и переодевалась в его рубашку, в его же халат, которого хватило бы, чтобы завернуться трижды.

— Вот так лучше. А то чую, появились в твоей голове неправильные мысли.

— Это какие?

— А мне почем знать? Я ж их не читаю… а жаль… или нет? — он ущипнул себя за ухо и замер, всерьез раздумывая, стоит ли печалиться по этому поводу.