Гордость и предубеждение и зомби (др. перевод) - Остин Джейн - Страница 42

– О нет, – ответила Элизабет, – по существу он остался таким же, каким был всегда.

По взгляду Уикэма было заметно, что он явно не понимает, радоваться ли ее словам или остерегаться их. Что-то в лице Элизабет заставило его с напряженным вниманием и волнением прислушаться к тому, что она говорила дальше:

– Когда я сказала, что мистер Дарси при близком знакомстве производит более приятное впечатление, то не подразумевала, что более приятными стали его манеры или характер. Я имела в виду лишь то, что, узнав его лучше, я стала лучше понимать его – в особенности его отношение к мальчикам-конюхам.

Уикэм так покраснел и так встревоженно взглянул на нее, что его беспокойство стало еще заметнее. Несколько минут он не мог вымолвить ни слова, однако затем, оправившись от смущения, вновь повернулся к Элизабет и сказал ей самым бархатным тоном:

– Вам известны мои чувства к мистеру Дарси, и поэтому вы, конечно, поймете, как искренне я рад тому, что у него хватило разумения хотя бы принять вид порядочного человека. Боюсь лишь, что известная его осмотрительность, которую вы, несомненно, и имели в виду, была вызвана тем, что вы встретились с ним у его тетки, чьим добрым мнением он весьма дорожит. Он всегда ее побаивался, не желая, чтобы что-нибудь помешало его браку с мисс де Бэр, которого, я уверен, он всеми силами добивается.

Услышав это, Элизабет не смогла удержать улыбки, но ответила лишь легким кивком. Она поняла, что Уикэм хочет вернуться к прежнему перечислению своих несчастий, но вовсе не собиралась позволять ему это. До конца вечера Уикэм сохранял напускную веселость, однако более не пытался привлечь внимание Элизабет, и наконец они расстались с одинаково любезными словами прощания и, возможно, одинаковым желанием более никогда не встречаться.

Когда гости разъехались, Лидия вместе с миссис Форстер уехала в Меритон, откуда они ранним утром должны были выехать в Брайтон. Сцена ее прощания с родными была скорее шумной, нежели трогательной. Плакала только Китти, но то были слезы раздражения и зависти. Миссис Беннет многословно желала дочери счастья и настоятельно требовала, чтобы та не упускала ни одной возможности развлечься – никто не сомневался, что этому совету Лидия намерена прилежно следовать. И более тихие прощальные напутствия старших сестер совершенно потонули в громовых восторгах самой Лидии.

Глава 42

Если бы представления Элизабет о супружеском счастье и домашнем уюте основывались лишь на опыте, полученном в собственной семье, ее мнение никогда бы не было благоприятным. Ее отец, покоренный юностью и красотой, а также добродушием, которое всегда ошибочно связывается с этими двумя качествами, женился на женщине, чей недалекий ум и ограниченные взгляды вскоре свели на нет все нежные чувства мистера Беннета. Уважение, признание и доверие исчезли навсегда, как и любые его надежды на семейное счастье. Однако не в характере мистера Беннета было искать других утешений после разочарования в жизни, вызванного его же собственным безрассудством. Вместо этого он всеми силами заботился о том, чтобы его дочери не выросли столь же глупыми и ленивыми, как их мать. Трудился он пять раз и преуспел из них целых два. Он чувствовал, что обязан миссис Беннет лишь появлением Джейн и Элизабет, а это было не совсем то счастье, которым мужчина желал бы быть обязанным своей супруге.

Элизабет, однако, не могла закрывать глаза на то, что поведение ее отца как супруга – недостойно. Ей больно было наблюдать за происходящим, но, уважая его способности и с благодарностью принимая ласковое отношение к себе, она старалась забыть о том, чего не могла не замечать, и не думать о несоблюдении приличий и постоянном нарушении супружеских обязательств. Последнему мистер Беннет предавался особенно энергически в Китае, куда они отправились без миссис Беннет, и за время их путешествия в его спальне перебывало немало хорошеньких восточных девиц. Мастер Лю говорил, что это лишь дань местным традициям, и не раз охаживал Элизабет по спине влажной бамбуковой плетью, когда она осмеливалась высказываться по поводу не совсем приличного поведения отца. Но никогда ранее Элизабет не осознавала, насколько все недостатки этого брака должны были сказаться на выросших в такой семье детях.

Уезжая, Лидия обещала писать матери и Китти частые и обстоятельные письма, однако ждать их всегда приходилось долго, и они были очень короткими. Матери она всегда писала об одном и том же – они только что вернулись из библиотеки, туда их проводили такие-то офицеры, она купила себе новое платье или новый зонтик, она описала бы их подробно, но ей нужно бежать, потому что ее зовет миссис Форстер, чтобы ехать в лагерь. Из писем к сестре узнать можно было и того меньше – они хоть и были значительно длиннее, но содержали столько подчеркнутых строк, что их решительно нельзя было предавать огласке.

Через две или три недели после отъезда Лидии к обитателям Лонгборна вновь вернулись все признаки здоровья, жизнерадостности и хорошего настроения. Все казалось более радостным. Семьи, бежавшие из-за страха заражения, вновь вернулись в свои дома, и впервые за долгое время в городе появились летние наряды и пошли разговоры о летних развлечениях. Миссис Беннет вернулась в свое привычное состояние беззлобного брюзжания, а Китти к середине июня настолько оправилась, что могла гулять по Меритону, не заливаясь слезами. Это многообещающее событие внушало Элизабет надежду: вероятно, к грядущему Рождеству сестра образумится настолько, что сможет поминать офицеров не чаще раза на дню, если по злой и жестокой прихоти чиновников из Военного министерства в Меритоне не будет расквартирован еще один полк.

Назначенная дата поездки на север стремительно приближалась, но когда до нее оставалось всего две недели, Элизабет получила письмо от миссис Гардинер, в котором сообщалось, что их путешествие не только откладывается, но и будет менее продолжительным. Недавние беспорядки в Бирмингеме и необходимость увеличить поставки пороха и запалов для армии вынуждали мистера Гардинера выехать только в июле, двумя неделями позже назначенного срока, и вернуться в Лондон не позднее чем через месяц. И поскольку оставалось слишком мало времени, чтобы отправиться так далеко, как они изначально намеревались, или, по меньшей мере, осмотреть все спокойно и без спешки, то им придется отказаться от поездки по Озерному краю и ограничиться более коротким путешествием. Согласно новому плану, они не собирались забираться севернее Дербишира. На осмотр достопримечательностей этого графства уйдет не меньше трех недель, да и миссис Гардинер особенно туда влекло. Городок, где она прожила несколько лет и в котором они планировали остановиться дня на два, манил ее чуть ли не сильнее прославленных красот Мэтлока[9], Чатсуорта[10], Давдейла[11] или Пика[12].

Элизабет была сильно разочарована, мысленно она уже готовилась увидеть Озерный край и по-прежнему считала, что у них хватило бы времени посмотреть и его. Но все же ее радовала возможность выбраться из Хартфордшира, и вскоре она перестала печалиться.

Желая как-то скрасить оставшееся до отъезда время, Элизабет однажды утром отправилась на Оукэмскую гору – посмотреть на пожарища. В последний раз она была там около двух лет назад. Нужно было пройти всего несколько миль, чтобы добраться до вершины горы (которая на самом деле была чуть выше обычного холма), откуда постоянно поднимался столб дыма. Такие столбы были видны по всей Англии, независимо от погоды или времени года. Всегда находилось что сжечь.

Элизабет отправилась к кострам сразу после завтрака и даже удивилась, увидев, что там весьма многолюдно. Несколько повозок уже выстроилось у домика казначея, к каждой из них была прицеплена огромная железная клетка. В каждой клетке находилось от одного до четырех зомби (изредка попадались клетки с пятью или шестью). Большинство повозок принадлежало фермерам, которые ловили неприличностей, пытаясь подзаработать. Однако были там и профессиональные охотники за зомби, именуемые Взыскателями, – они путешествовали по стране, расставляя неприличностям ловушки. Элизабет знала, что некоторые из этих так называемых Взыскателей были обычными мошенниками и наживались на том, что ловили ни в чем не повинных людей, заражали их недугом и продавали для сжигания. Но лучше уж сжечь двоих-троих невиновных, чем позволить виновному разгуливать на свободе.