Христианская наука - Твен Марк - Страница 1

Прошлым летом когда я возвращался из горного санатория в Вену после курса восстановления аппетита, я оступился в потемках и упал со скалы, и переломал руки, ноги и все остальное, что только можно было сломать, и, к счастью, меня подобрали крестьяне, которые искали осла, и они перенесли меня в ближайшее жилище – один из тех больших приземистых деревенских домов, крытых соломой, с комнатами для всей семьи в мансарде и славным маленьким балкончиком под нависшей крышей, который украшают яркие цветы в ящиках и кошки; в нижнем этаже помещается просторная и светлая гостиная, отделенная перегородкой от коровника, а во дворе перед окнами величественно и эффектно высится гордость и богатство дома – навозная куча. Вы, вероятно, заметили, что это типичная немецкая фраза, она говорит о том, что я успешно овладеваю механикой и духом этого языка и уже могу, раз оседлав одну фразу, ехать на ней, не слезая, целый день.

В миле от моего пристанища в деревне жил коновал, но хирурга там не оказалось. Это сулило неважную перспективу – мой случай был явно хирургический.

Тут вспомнили, что в деревне проводит лето некая леди из Бостона, эта леди проповедует Христианскую Науку и может лечить все что угодно. Послали за ней. Она не решилась выйти из дому на ночь глядя, но велела передать на словах, что это не важно, что никакой спешки нет, что сейчас она применит «заочное лечение», а сама придет утром; пока же она просит меня успокоиться, расположиться поудобнее и, главное, помнить, что со мной ровно ничего не случилось. Я подумал, что здесь какое-то недоразумение.

– Вы ей сказам, что я сверзился со скалы высотой в семьдесят петь футов?

– Да.

– И стукнулся о камень на дне пропасти и отскочил?

– Да.

– И стукнулся о другой камень и опять отскочил?

– Да.

– И стукнулся о третий камень и снова, еще раз отскочил?

– Да.

– И переколол все камни?

– Да.

– Теперь понятно, в чем дело: она думает только о камнях. Почему не вы ей не сказали, что я сам тоже расшибся?

– Я сказала ей все слово в слово, как вы велели: что сейчас от вихра на макушке и до пяток вы представляете собой причудливую цепь из сложных переломов и что раздробленные кости, которые торчат из вас во все стороны, сделали вас похожим на вешалку для шляп.

– И после этого она пожелала мне помнить, что со мной ровным счетом ничего не случилось?

– Да, так она сказала.

– Ничего не понимаю. Мне кажется, что она недостаточно вдумчиво диагностировала мой случай. Как она выглядела? Как человек, который витает в сфере чистой теории, или же как человек, которому самому случалось падать в пропасть и который в помощь абстрактной: науке привлекает доказательства из собственного опыта?

– Bitte?[1]

Понять эту фразу для Stubenmadchen[2] оказалось непосильной задачей: она перед ней спасовала. Продолжать разговор не имело смысла, и я попросил чего-нибудь поесть, и сигару, и выпить чего-нибудь горячего, и корзину, чтобы сложить туда свои ноги, – но на все это получил отказ.

– Почему же?

– Она сказала, что вам ничего не понадобится.

– Но я голоден, я хочу пить, и меня мучает отчаянная боль.

– Она сказала, что у вас будут эти иллюзии, но вы не должны обращать на них никакого внимания. И она особенно просит вас помнить, что таких вещей, как голод, жажда и боль, не существует.

– В самом деле, она об этом просит?

– Так она сказала.

– И при этом она производила впечатление особы вполне контролирующей работу своего умственного механизма?

– Bitte?

– Ее оставили резвиться на свободе или связали?

– Связали? Ее?

– Ладно, спокойной ночи, можете идти; вы славная девушка, но для легкой остроумной беседы вата мозговая Geschirr[3] непригодна. Оставьте меня с моими иллюзиями,