Чужой счет - Бегларян Ашот - Страница 6

Из помещения, где располагаются надзиратели, доносится монотонное бормотание телевизора. Это еще больше угнетает заключенного, подчеркивая его отверженность и оторванность от внешнего мира, от родного города, который начинается сразу же за порогом тюрьмы, но кажется теперь таким далеким и недоступным. Отбывающий срок с томительной страстностью ждет наступления тех пяти-десяти минут, которые даются в этой страшной «тюрьме в тюрьме» три раза в сутки на выход, чтобы подышать в тюремном дворе воздухом, кажущимся по сравнению с «темничным» воздухом свободы.

Впервые в жизни Вадиму приходилось спать стоя, прислонившись к облезлой, изъеденной сыростью стене. Даже лечь калачиком было нельзя — вмиг отморозишь почки. Внутри тихой холодной волной двигалась какая-то непонятная дрожь — от пятки до макушки головы и обратно, заставляя время от времени содрогаться всем телом. В этом необычном, полудремотно-лихорадочном состоянии и сны снились необычные и странные. Один из них повторялся чуть ли не каждый день — двое, лиц которых во тьме не разобрать, выводят его из мрачного обиталища, ведут непонятно куда, в темноту, еще более густую, чем внутри…

Узник открывал глаза, но сон, казалось, продолжался: кругом была другая, непроглядная и сырая тьма холодной, вонючей «темницы».

Глава 2. «НЕ ВЕРЬ, НЕ БОЙСЯ, НЕ ПРОСИ»

На восьмые сутки дверь «темницы» отворилась с ржавым скрипом не в обычный, определенный для «выхода» час. Вадима перевели в общую камеру.

"Камера как камера — сырой бетон, холодное железо коек, колотун собачий, — писал в своем тюремном дневничке арестант (он завел себе такую привычку невольно — записи помогали вернее разбираться в калейдоскопе новых ощущений и чувств в изоляторе временного содержания). — Спасает сравнение с Арктикой, где проходил службу в армии: «Арктика, ты проклята богами, твои снега из вечной мерзлоты…» От сознания того, что где-то на свете еще хуже, кажется, становится теплее…

Настроение гадкое, кусачее. Самочувствие бодрое, жрать неохота. Решил есть только хлеб, «баланду» отдаю Эдику, по кличке Бамбук.

Эдик — тяжелый случай!.. Это — сорокачетырехлетний малый, выглядит на шестнадцать, а жрет как мамонт. Мозги десятилетнего, хотя — уже дедушка, имеет внука. Таких называют «умный дурак», сидит второй месяц, искренне не зная, за что… Бамбук, одним словом, на всю жизнь. На орехи, не удивительно, таким достается больше всех. Они — «козлы отпущения», вечный предмет приколов. У них почти совершенно атрофирована способность переживать, не щепетильны они ни в чем, не имеют, так сказать, собственного жизненного кредо. Сами себя они не уважают, их едва хватает на то, чтобы жалеть себя. Глядя на Эдика, лишний раз убеждаешься в разумности принципа: «Не верь, не бойся, не проси».

Впрочем, таким, как Эдик, даже легче. Они не голодают даже тогда, когда другие в это время готовы из-за жратвы друг другу горло перегрызть. Правда, халяву потом приходится отрабатывать, оказывая «благодетелю», пожертвовавшему своей долей, различные услуги. И в этом они ничего зазорного не находят.

У Эдика маленькие, вороватые, вечно бегающие, словно ищущие, откуда угрожает опасность, глаза… А опасность — в виде насмешек, издевательств, угроз и нередко побоев не заставляет таких себя ждать"…

— Эй, Бамбук, иди сюда! — подскочив и сев на кровати, нечеловечески рявкнул доселе не подававший признаков жизни Жора, прозванный на «зоне» Черным за смуглое лицо, цвета сажи волосы и брови. Видимо, давно уже он притворялся, что спит, подслушивая сокамерников. В Черном Вадим подозревал тюремного агента, «сетку», который должен был неофициально следить за настроением умов в камере, выведывая у сокамерников «сокровенное». Эдик безропотно подошел.

— Сделай мне массаж!

Бамбук стал щипать заученными движениями Черному шею и спину.

— Ты что, падла, не ел с утра?! Жестче давай!

Эдик старался как мог, вспотев от напряжения. Однако Черный неожиданно повернулся и въехал кулаком ему в лицо. Бамбук упал, распластавшись на полу.

— А ну встал!.. Или ты хочешь, чтобы я тебе череп разможжил!

— Оставь его в покое! — дописав что-то в блокнот, с негромкой внятностью произнес Вадим.

Черный зло посмотрел на Вадима, подался всем корпусом вперед, морща с неестественным напряжением лоб у переносицы и превращая свое мясистое лицо в маску агрессии.

— Следак, ты что нюх потерял?!.

— Это легавому не положено нюх терять. Ты должен знать это, урод!

Застывшие морщины Черного расслабились, и что-то жалкое шевельнулось на его выпукло-низком лбу от недвусмысленного намека Вадима.

Он подпрыгнул к койке Вадима, собираясь ударить его, но не успел замахнуться сжатой в кулак рукой, сам получив удар ногой по шее. Тут на шум дверь камеры отворилась, и надзиратель крикнул с порога:

— Встать, смирно! — И хотя «команда» главным образом относилась к Вадиму, Эдик — Бамбук немедленно вытянулся во весь рост, опустив, как положено, руки по швам, но подбородка не поднял, от чего очень стал похож на провинившегося ученика.

Трое других — Гена, Слава и Арман — привстали.

— Вольно!.. — Вадим, к изумлению всех, «отменил» команду вертухая [2]. Камера замерла в ожидании дальнейшего развития событий.

— Ты не задавайся, «прокурорчик», небось судеб немало сломал, крови людской попить успел!.. За что залетел-то, жадность что ли сгубила?.. — надзиратель было двинулся в сторону арестанта, но был остановлен его презрительно-спокойным взглядом.

— Не угадал!.. — сказал Вадим, усмехнувшись.

— Не строй из себя праведника. Все вы, «законники», такие правильные, пока в угол не загонят.

Вадим прекрасно понимал, что после «темницы» ничего хорошего не предвидится и решил горячки не пороть. Но и в обиду давать себя было не в его правилах.

— Ладно, пасть закрой, у тебя изо рта воняет, — бросил он.

Вертухай понял, что не на того напал и ушел, пригрозив устроить Вадиму карцер.

Черный же злость свою стал вымещать на Бамбуке. За неточное выполнение «команды» и неопрятный внешний вид он «отправил» худющего и сопливого дедушку отбывать наказание в «карцер», придуманный ради забавы самими заключенными — стоять босиком на «параше» в углу камеры. Постоял Бамбук с полчаса на толчке — снята напряженность: «овцы»— целы и «волки»— сыты.

Глава 3. «ЗАРЯДКА»

Утром, как водится в местах массового принуждения, — на зарядку. Формально — для поддержания бодрости тела и духа, реально — для подчеркивания коллективной зависимости подневольных.

Не обошлось без ЧП, тюрьма без них — не тюрьма. Старший по званию из надзора, известный в ИВС как «мастер спорта по боксу», вдобавок и «чемпион республики» — самодовольный молодчик и, скорее, самозванец, вывел из строя тщедушного мужичка, который не успел спрятать папиросу при его появлении. Перед выстроившимися в две шеренги зеками «боксер», как на груше, отрепетировал на лице залетчика несколько коронных своих ударов, сопровождая каждый ругательскими назиданиями.

Вадиму претила нахальная рожа надзирателя. Антипатия была взаимной: этот коренастый, с пронизывающим взглядом арестант выделялся среди других, держался гордо и независимо, и по понятиям тюремщика, такого непременно нужно было сломать. Как-то насмешливо-зло прищурившись, «боксер» предложил Вадиму спарринг, наверняка рассчитывая на отказ. Получив в ответ: «С удовольствием!» — замялся…

«Милая» улыбка спарринг — партнера вызвала у «чемпиона» нервный тик.

— Готовься! — как-то неуверенно процедив сквозь зубы, он удалился. И, кажется, о своем вызове вовсе позабыл — видимо, умные люди отсоветовали связываться.

«А жаль, — думал Вадим, вспоминая сотрясаемого ударами безропотного, хилого залетчика. — На него ушло бы не более минуты… Надо как-нибудь напомнить ему, что нельзя ударять человека во второй раз, тем более гораздо старшего по возрасту, если тот не отвечает, и даже не думает об этом… Впрочем, таким неведомо чувство благородства — не захочет понять и даже выслушать».