№44, Таинственный незнакомец - Твен Марк - Страница 36

Я остался доволен видом спереди. Но я никогда не видел себя со спины, а было любопытно поглядеть.

– Будь добр, повернись ко мне спиной на минутку, всего на минуточку… – попросил я очень вежливо. – Спасибо.

Однако мы смутно представляем себе, как выглядим со спины! Шварц и со спины выглядел хорошо, мне не к чему было придраться, но я будто впервые увидел эту спину, спину совершенно незнакомого человека – волосы и все прочее. Если б я шел за ним по улице, мне бы и в голову не пришло проявить к его спине какой-нибудь личный интерес.

– Еще раз повернись, сделай одолжение… Большое спасибо.

Теперь оставалось последнее и решающее – определить, умен ли Шварц. Я отложил проверку на конец, что-то удерживало меня – какая-то боязнь, сомнения. Честно говоря, одного взгляда было достаточно – его лицо светилось умом. Я опечалился: двойник был из другого, более совершенного мира; он путешествовал в мирах, которые мне, прикованному к земле, были недоступны. Лучше б я позабыл об этой проверке.

– Проходи и садись, – предложил я. – Рассказывай, что тебя привело сюда. Хочешь поговорить со мной?

– Да, – подтвердил Шварц, усаживаясь. – Если ты согласен выслушать меня.

Я на мгновение задумался о том, как защититься от неизбежных упреков, и внутренне приготовился к отпору. Он повел свой рассказ, и печаль, омрачавшая юное лицо, отразилась и в голосе, и в словах:

– Ко мне приходил мастер, он обвинил меня в том, что я посягнул на святость девической спальни его племянницы.

Странное место для паузы, но он замолчал, грустно глядя на меня; так порою во сне человек умолкает и ждет, что кто-то другой подыграет ему, не зная текста роли. Я должен был что-то сказать и за неимением лучшего выпалил:

– Искренне сожалею. Надеюсь, ты сможешь убедить мастера, что он ошибся? Ведь сможешь?

– Убедить его? – переспросил он с отсутствующим видом. – Зачем мне убеждать его?

Тут и я растерялся. Никак не ожидал подобного вопроса. Думай я неделю, мне б такое и в голову не пришло. И я сказал единственное, что можно было сказать в таком случае:

– Но ты хочешь это сделать, да?

Он взглянул на меня с нескрываемой жалостью, если я разбираюсь во взглядах. Этот взгляд говорил деликатно, но откровенно: «Увы! Бедное создание, и ничего-то он не понимает». Потом Шварц произнес:

– Я не знаю, есть ли у меня такое желание. Оно… впрочем, это не имеет значения.

– Боже правый! Для тебя не имеет значения, опозорен ты или нет?

– Что с того? – он простодушно покачал головой. – Все это несущественно!

Я не верил своим ушам.

– Ну, если для тебя позор ничего не значит, подумай о другой стороне дела, – сказал я. – Сплетня разойдется и может опозорить девушку.

Мои слова явно не возымели на него действия.

– Неужели? – изумился он с наивностью малого ребенка.

– Конечно, может! Ты бы не хотел, чтоб это случилось?

– Н-у-у (задумчиво), не знаю. Не пойму, почему это так важно.

– Вот дьявольщина! Какая-то детская глу… Нет, это просто… Можно в отчаяние прийти. Ты любишь ее, и в то же время тебе все равно, загубил ты ее доброе имя или нет?

– Я ее люблю? – У Шварца был обескураженный вид человека, безуспешно пытающегося разглядеть что-то сквозь туман. – Да я вовсе не люблю ее, с чего ты взял?

– Подумать только! Нет, это уже слишком! Да провалиться мне на этом месте, если ты не ухаживал за ней!

– Да, пожалуй, это правда.

– Еще бы, еще бы! Что же получается – ухаживал, а сам ее не любишь?

– Нет, это не совсем так. Я, кажется, любил ее.

– Ну, продолжай, продолжай, я пока отдышусь, приду в себя. Ох, даже голова закружилась.

– Теперь вспомнил, – заявил он безмятежно, – да, я любил ее. У меня это вылетело из головы. Впрочем, не то чтобы вылетело, просто это было несущественно, и я думал о чем-то другом.

– Скажи, а для тебя хоть что-нибудь существенно?

– Разумеется, – улыбнувшись, живо отозвался Шварц. – Но быстро сник и добавил скучающим голосом: – Но не такие пустяки.

Слова двойника почему-то тронули меня: мне послышался в них стон изгнанника. Какое-то время мы сидели молча, думая каждый о своем, потом я снова начал разговор.

– Шварц, я в недоумении: такая милая девушка, ты, несомненно, любил ее, а теперь…

– Да, – спокойно согласился он, – ты прав. Кажется, это было вчера… да, думаю, вчера.

– О, ты думаешь! Но все, конечно, несущественно. Господи, и зачем тебе любовь? Такой пустяк! Но теперь ты к ней изменился. В чем дело? Что произошло?

– Что произошло? Ничего. Насколько мне известно, ничего.

– Вот так так! Нет, видит бог, у меня ум за разум зашел! Послушай, Шварц, ты же хотел жениться на Маргет!

– Да. Совершенно верно. Я полагаю… вчера? Да, пожалуй, вчера. Я должен жениться на ней сегодня. Если память мне не изменяет – сегодня, во всяком случае, очень скоро. Такова воля мастера. Он приказал мне жениться.

– Ну… просто слов не нахожу!

– В чем дело?

– Ты и к женитьбе так же безразличен, как ко всему прочему. Никаких чувств, никакого интереса. Слушай! Должно же у тебя быть сердце, хоть и за семью замками! Открой его, дай ему воздуха, покажи хоть самый краешек! Господи, как бы я хотел оказаться на твоем месте! Неужели тебя не волнует, женишься ты на Маргет или нет!

– Волнует? – удивленно переспросил Шварц. – Конечно нет. Ты задаешь поистине странные вопросы. Я гадаю, гадаю, гадаю – пытаюсь разобраться в тебе, понять тебя, но вокруг туман, сплошной туман; ты – загадка, тебя никто не поймет!

Какая наглость! И это он про меня! Он – хаос невообразимой зауми, он, кто и пары слов не молвит в простоте, чтоб сам черт не сломал над ними голову.

– Скажите на милость! – вспылил я. – Ты не можешь меня понять! Здорово придумал! Гениально! Слушай, когда ты появился здесь, я полагал, что мне известно, зачем ты пожаловал, я думал, что все наперед знаю, я бы сразу сказал, что ты пришел упрекать меня за то… – тут я осекся и после легкой заминки перевел разговор на другое: – Шварц, когда ты явился, на душе у тебя было неспокойно, я по лицу видел, но если ты и намекнул мне о цели своего прихода, я не уловил, каким образом. Так как же – дал ты мне понять, зачем пришел, или нет?

– О, нет, – ответил он, сразу оживившись, – все, о чем мы говорили, – несущественно. Можно, я скажу, зачем пришел, сейчас? Прошу тебя, выслушай! Я буду так благодарен!

– Ну, разумеется, с радостью! Наконец-то ты проснулся! О, да у тебя есть и сердце, и страсть – вон, горит в глазах, как звезда! Начинай, я – весь внимание, весь сочувствие!

Да, теперь он был совсем другой. Туман рассеялся, смятение, растерянность исчезли с его лица, ясного, одухотворенного, полного жизни.

– Я пришел к тебе не для праздного разговора, – сказал Шварц. – Напротив. Я пришел с дрожью в коленках, пришел просить, умолять, заклинать тебя сжалиться надо мной!

– Сжалиться – над тобой?

– Да, сжалься, помилосердствуй – освободи меня!

– Погоди, Шварц, я… я не понимаю. Ты же сам сказал, что если они захотят женить тебя, тебе без…

– О, дело не в этом! Женитьба мне и впрямь безразлична. Я говорю о других оковах, другой неволе (он воздел руки к небу). Освободи меня от них, освободи от оков плоти, бренной, тленной плоти, от ее ужасной тяжести, пут, бремени; от этого ненавистного мешка, полного скверны, куда силой затолкали мой дух, повредив, испачкав грязью его белоснежные крылья; о, смилуйся и выпусти его на волю! Упроси злобного колдуна дать мне свободу – он был здесь, я видел, как он выходил отсюда, и, конечно, он снова вернется! Обещай мне дружбу, брат мой! Ведь мы братья, нас выносило одно чрево, я жив благодаря тебе и исчезну с твоей смертью; брат мой, будь мне другом, умоли колдуна освободить мой дух от бренной плоти! О, человеческая жизнь, земная жизнь, скучная жизнь! Она так унизительна, так горька; человеческое честолюбие суетно, спесь – ничтожна, тщеславие – по-детски наивно; а слава, столь ценимая человеком, почести – боже, какая пустота! Здесь я слуга – я, никогда не бывший в услужении; здесь я раб, да, раб среди жалких подлых королей и императоров, которых делает таковыми их платье, а они, в свою очередь, рабы бренной плоти, сотворенной из праха.