Джура - Тушкан Георгий Павлович - Страница 77

– Не пон-нимаю! – дрожащим голосом сказал Кучак. Саид снисходительно объяснил, что это буддийское молитвенное воззвание, обеспечивающее им безнаказанность содеянного. Кучак, потрясенный случившимся, решил не оставаться в долгу перед богом за свои грехи и воскликнул:

– О Мухаммед! Нет бога, кроме бога, а Мухаммед – пророк его! – Дальше Кучак не знал, но добавил от себя: – На тебя вся надежда. – Все говорят: Мухаммед да Мухаммед! – насмешливо отозвался Саид. – Видно, был малый не промах. А все же надейся не на бога, а на себя. Сберегающий язык да сбережет голову.

Кучак сразу даже не осознал святотатства Саида, решив, что он ослышался, и переспросил. Саид повторил.

Кучак напомнил о ежедневных пяти молитвах Саида и о преследованиях, которым Саид подвергал Кучака за несоблюдение религиозных правил.

– Сейчас не время болтать, надо переменить место ночевки, – сказал Саид и приказал Кучаку вьючить лошадей. Сам же он затоптал и засыпал костер.

Уже перед утром они выехали из пустыни. Кучак удивился тому, как хорошо Саид знает местность. Они остановились в ложбине, где была трава. Лошадей разгрузили, стреножили и пустили пастись. – Не удивляйся мне, – сказал Саид. – Зеленая чалма и молитвы были мне нужны, чтобы усыпить подозрительность басмачей. Ты хоть и дожил почти до старости, а порой глуп, как дитя. Я обеспечу тебе сытую жизнь, но ты должен повиноваться мне, как меч. Мы живем в такое время, когда непричинение зла со стороны окружающих тебя людей надо считать милостью и благодеянием.

– Ты сто раз прав! – воскликнул Кучак. – Кто, как я, очутится среди чужих, тот и в друге будет подозревать врага. Я не знаю, чем и когда смогу отблагодарить тебя за спасение жизни. – А сокровища Биллянд-Киика! – воскликнул Саид. – Расскажи мне всё без утайки и подробно. Ведь я трижды спас тебе жизнь. И Кучак чистосердечно все рассказал.

Никогда ещё Кучак не был так близок к смерти. Измученный всем пережитым, он хотел встретить смерть как избавительницу, но предчувствие близкой кончины родило столь яростное стремление защищать свою жизнь, что Кучак даже сам удивился этому внезапно пробудившемуся у него желанию. Недаром мудрая народная пословица гласит: «Раненный насмерть бросается на льва». После того как Саид жадно и подробно расспросил Кучака о щели, где было золото, он пришел к весьма печальному для себя выводу. Он, Саид, просчитался, думая через Кучака быстро обогатиться. Наверняка найденная шкатулка была единственной. И в заблуждении его, Саида, виноват не кто иной, как Кучак. Саид так и сказал об этом Кучаку, и не просто сказал – Саид избил Кучака. Саид обвинил Кучака во лжи, обмане и коварстве. Именно это адское коварство, по словам Саида, и ввело его в заблуждение, заставило обмануть Кипчакбая и отравить басмачей с целью спасти Кучака. Теперь Кипчакбай будет всеми способами стремиться отомстить, и жизнь Саида будет как у волка, преследуемого стаей бешеных собак. Виноват же в этом Кучак, и нет ему прощения!

Саид мог бы сейчас же убить Кучака и отвезти его труп к Кипчакбаю, обвинив Кучака в отравлении басмачей. Вот чего заслуживает Кучак!

Избитый плетью Кучак лежал спиной на песке, закрыв лицо руками, а Саид сидел на нем верхом и выкрикивал все это, беспрестанно тыкая деревянной ручкой плетки в его окровавленные уши, чтобы Кучак лучше слышал. Саид остервенел от ярости и готов был на все.

Вот тогда-то и пришла Кучаку мысль выхватить нож из ножен Саида и всадить этот нож ему в живот. Кучак, чуть раздвинув пальцы, закрывавшие глаза, высматривал, как удобнее выхватить нож. Кучак сам страшился своего намерения, но оно овладело им с такой страстью, будто кто-то другой удесятерил его решимость, и уже не было такой силы, которая бы помешала ему. Никогда ещё незлобивый, веселый и покладистый Кучак не был так озлоблен. Хорошо рассчитать движение мешал предрассветный сумрак. Саид и в самом деле намеревался свалить отравление на Кучака и тем самым снять с себя подозрение. Но раздумал: Кипчакбай – человек бывалый, и его не проведешь. Что же тогда делать с Кучаком, чтобы тот не выдал? Убить и закопать? Возить с собой, как раба? Это неплохо. И как сделать, чтобы Кучак не стал обузой? – На что ты способен? – спросил Саид и прекратил избиение Кучака. Все же он не отпустил Кучака и продолжал сидеть на его животе.

Кучак ответил не сразу, и пришлось повторить вопрос. Кучак отнял руки от лица и хрипло сказал:

– Петь! Я манасчи![33]

Саид презрительно усмехнулся:

– Мне ты мог «напеть» о Биллянд-Киике, а здесь этим деньги не заработаешь. Кто любит песни, не имеет чем заплатить, а богатым не до твоих песен. Лучше бы ты знал молитвы буддистов или конфуцианцев и католиков. За то, что я принял католичество и имя Артур, мне дали сто американских долларов… Ну, говори скорее, или умрешь!

Потея от страха, Кучак торопливо перечислял все, что он умеет делать, и поглядывал на нож, подвешенный к матерчатому поясу Саида.

– Да умеешь ли ты в самом деле промывать золото? – заинтересовался Саид.

Из слов Кучака явствовало, что чуть ли не весь золотой песок для обмена в кишлаке Мин-Архар намывал он, Кучак. Саид хоть и хвастался, что нет такого дела, какое ему не удавалось бы, все же не имел успеха на промывке золота в Соургаке и Чижгане, хоть и пробовал много лет назад. Рассказов же об удачниках в этом деле он слышал немало.

И это решило судьбу Кучака.

Саид громогласно объявил, что дарует Кучаку жизнь. Отныне единственной заботой Кучака должно быть исполнение желаний Саида, и пусть Кучак страшится ослушаться.

Саид встал с Кучака, хлестнул его напоследок для острастки и приказал привести лошадей.

Кучак услужливо бросился исполнять приказание. Он так спешил, так заискивающе смотрел в глаза Саиду, что тот смягчился. Больше того: Саиду почти всю жизнь приходилось прислуживать другим, и ему сразу понравилось иметь своего слугу и раба.

Продолжая путь, Саид поучал Кучака мудрости жизни и сам удивлялся своему опыту и сноровке.

– Мы заедем в Хотан, – сказал Саид, – к моему дружку. Продадим ему все пять лошадей и купим двух других. А потом поедем на юг, в Керию. Туда пять дней пути. А от Керии на северо-восток, до Соургака и Чижгана, ещё четыре-пять дней пути. Там мы переждем некоторое время у моего знакомого, пусть Кипчакбай потеряет наши следы.