Друзья и враги Анатолия Русакова - Тушкан Георгий Павлович - Страница 84

Все же пришлось рассказать, кто такие Пашка и Рудя, кто такой Анатолий.

— А в Арктику ты действительно летал?—спросил Володя.

Боб поморщился. Раздался звонок, и он обрадовано схватил свой портфель и побежал в аудиторию. За ним пошли Володя, Гарик и Женя.

Большой зал был почти полон. Сначала сообщили об итогах астрономической викторины. В числе лучших назвали Женю Хлебникова, Гарика Морова, Бориса Троицкого.

, Боб выступал шестым. Он очень волновался, даже сбивался, хотя читал по написанному.

…Возле Планетария было людно и весело. Кружковцы и их гости — научные работники, студенты — не расходились, говорили о своих планах, дневниках наблюдений, о туристских походах и рыбной ловле.

С тополевой аллейки, ведущей на Садовую улицу, донеслись возбужденные голоса. Бобу почудился голос Пашки. Действительно, Женя и Гарик выталкивали Пашку на улицу. Тот ругался, пробовал «давать сдачу» и медленно отступал.

— Отдаю долг! — крикнул Боб, подбегая, и протянул Пашке сторублевку Анатолия. — Бери!

Пашка шмыгнул носом и растерянно уставился на деньги.

— Ты не заснул, крокодил? — не без злорадства повторил Боб слова Пашки и ударил сторублевкой по его носу.

Пашка сердито выхватил деньги, выругался и пошел прочь, волоча ноги.

— Значит, этот типчик не врал про долг? — заметил Женя, глядя на Боба.

Из Планетария Боб возвращался в расчудесном настроении. Теперь он не боялся разоблачений Пашки. Руди он тоже не боялся, ведь Анатолий порвал расписку. Теперь он, Боб, никому ничего не должен. Все окончилось благополучно. Боб запрыгал на одной ноге и потом тихонько начал декламировать:

Есть ли у него своя звезда? В старину люди верили, что у каждого есть своя звезда. В какую чепуху люди верили тогда! Нет, он, Боб, станет настоящим астрономом. Правда, в последнее время ему не повезло. Он струсил… Не то чтобы струсил, а просто не считал нужным раздувать мелочи до скандала. Он готовит себя для больших дел. Настоящие свершения впереди. И тогда он будет Борисом Павловичем, крупнейшим ученым, а не Бобкой-Вундербобом. Правда, Вундербобом еще вчера помыкали Цыган и Пашка… На минуту Бобу стало очень стыдно, но только на минуту, не больше. Он умел успокаивать себя, всегда находя оправдание своим поступкам. Ничуть он не струсил, просто он не хотел растрачивать свои силы на борьбу с этими типами. Он применил гибкую тактику, и в конце концов они остались с носом. Боб бежал по парадной лестнице и на узком подоконнике большого окна второго этажа увидел Рудю. Тот молчал и не двигался, ожидая, пока подросток поравняется с ним. Боб остановился в нерешительности. Встреча была не просто неприятной: Боб почувствовал острый страх. Наконец он собрался с духом и, не глядя на Рудю, двинулся наверх.

— Вот твоя первая расписка на тысячу рублей, — сказал Милич и помахал над головой бумажкой.

— Моя расписка? Да ты ее порвал при мне.

— Если не ослеп — посмотри.

Боб приблизил глаза к бумажке и обомлел. Это была его расписка, та самая, которую он давно написал на квартире у Руди. Когда был принесен ключ от машины, Рудя ее порвал.

— Так вы же ее разорвали, — жалостливо вымолвил Боб, переходя на «вы».

— Тогда я порвал другую бумажку, а ты поверил!

— Отдай, отдай! — заорал Боб истошным голосом и бросился на Рудю.

Милич не ждал такого яростного напора от упитанного, неуклюжего, малоподвижного подростка и еле спас расписку, высоко подняв ее над головой.

— Кричи сильнее, чтобы твой отец услышал. Вот будет ему сюрприз!

Боб сразу обмяк.

— Чу, я очень прошу, отдайте, отдайте!

Рудя видел, что мальчик испуган, колеблется. Если Пашка прав и этот Вундербоб уже связался с Русаковым, то расписка не запугает его. Значит, требуется средство посильнее…

— Чтобы ты меня не забывал и был послушным, отзывался на телефонные звонки. Вот…— негромко, но зло сказал Рудя и неожиданно взмахнул рукой.

Боб тотчас ощутил жжение и боль в левой руке. Из раны над большим пальцем сочилась кровь.

Рудя при виде крови побледнел, воровато прислушался. Если его сейчас застукают здесь… С огромным трудом он заставил себя не спешить. Насвистывая песенку «Бродяга я» — дрожащие губы не слушались, — он сошел на этаж ниже, а потом побежал вниз, прыгая через несколько ступенек.

…Боб не закричал и не заплакал. Он был слишком перепуган. Бледный, он скривил губы и смотрел, как красные капли часто-часто скатывались с пальцев. В ушах шумело.

— Доигрался? — услышал он злорадный голос Пашки.

Пашка сунул руку в карман к Бобу, вынул носовой платок и стер кровь. Теперь вместо огромной зияющей раны виднелась узкая красная полоска. Потом Пашка быстро стянул ранку платком и перевязал ее сверху узлом.

— Сбегай домой, принеси бинт.

Боб осторожно сунулся в дверь и, выяснив, что мамы дома нет, позвал Пашку. В ванной комнате Пашка перебинтовал ему руку.

— Ну и паршивая дрянь этот Рудя, — зло сказал Боб. — Резанул и поскорее смылся. Испугался. Думает, так это ему и сойдет. Вот я сейчас же позвоню Анатолию! Узнает Рудя, где раки зимуют!

— Да ты что, обалдел? Я ему, как другу, рану перевязываю, думаю —ты человек, а ты ябеда, доносчик. Стукарь несчастный! Да за это я тебя сам отколочу так, что живого места не будет. Ведь Рудька сгоряча…

— А расписку мою он тоже сгоряча заначил?

— Сам виноват. Не зевай! Анатолий, это тот парень, который увел тебя?

Боб смутился. Ведь он обещал Анатолию никому не рассказывать об их разговоре.

— Да… Один Ликин знакомый.

— Знаю. Он целовался с ней. Трепач он, вот кто. Ты с ним не водись, а то он тебя доведет… Ты что, у него на поводке стал бегать?

— Сам ты на поводке!—огрызнулся Боб.—А Рудю он проучит!

— Правильно, Вундербоб. Рудю надо проучить, и никто лучше этого не сделает, чем Хозяин. А еще лучше — Цыган. Мы им шепнем. Они так отлупят этого. Рудьку, таких банок наставят, что из него клюква брызнет.

Пашка не только уговаривал и грозил, он умел и льстить. И это действовало на Боба. Анатолий не льстил, говорил требовательно, а Боб очень не любил таких разговоров. Анатолий заставлял говорить правду, а это просто неприятно… Боб подсознательно не переставал чувствовать неприязнь к Анатолию даже тогда, когда тот выручил его на чердаке.

— Где ты взял сотнягу, что мне отдал? — вдруг спросил Пашка.

— Не твое дело. Где взял, там и взял…— Ни за что Боб не сознался бы теперь в том, что эти деньги дал ему Анатолий.

— Ладно… По мне, хоть укради. Мамочке небось сказал?

— Никому не говорил.

— Ну кого ты в учителя взял, Бобка? Шоферишку! Он сам был вором, а теперь нос задирает. Легавый! С сестрой твоей заодно.

Пашкины слова подогревали Боба. Неприязнь его к требовательному Анатолию становилась сильнее, и не только к нему, но и к Лике.

«В самом деле, — раздумывал Боб, — нашлись воспитатели! За каждым шагом смотрят».

А Пашка продолжал:

— Анатолию труба будет. Цыган только сигнал подаст… И тебе, Боб, плохо будет.

— Почему мне?

— А не водись! С Рудькой я тебя помирю, он сам у тебя попросит прощения. Но с этим Анатолием-Мамоной не водись.

— Я и не вожусь, — буркнул Боб.

Вечер Боб провел с Пашкой. Тот ничего неприятного для Боба не предпринимал, разговаривал миролюбиво.

На другой день позвонил Анатолий и спросил Боба, как жизнь, почему он не звонит? Мальчик снова чувствовал себя одиноко и, услышав голос Анатолия, сначала обрадовался, но, вспомнив разговоры с Пашкой, ответил: