Друзья и враги Анатолия Русакова - Тушкан Георгий Павлович - Страница 80

— Придется прощать сейчас же.

Павел Авксентьевич огорченно вздохнул, присел на край кровати и положил руку на голову Боба.

— Да будь же ты мужчиной, не реви! — сердито сказал отец и попытался повернуть голову Боба к себе, но тот упрямо зарывался лицом в подушку. — Ты поступил ужасно, Борис, ужасно! Откуда у тебя такие задатки?

Когда отец сердился, он всегда называл сына полным именем. Рыдания усилились.

— Да не мучь ты ребенка, — шепнула мать.

— Я вижу, ты даже не осознаешь, — продолжал отец, — и не представляешь всей глубины возможного падения. Дурные привычки приобрести легко, избавиться от них крайне трудно.

Рыдания Боба переходили в истерику.

— Да скажи же ему, скажи! — громко шептала мать.

— Мы обсудили и осудили твое позорное поведение, — продолжал отец, — и решили так: мы простим тебя, если ты обещаешь, что это никогда больше не повторится, что ты исправишься, будешь учиться и вести себя должным образом.

— Ну, маленький, ну скажи — обещаю. Ну что тебе стоит! Ну успокой же папочку и мамочку.

Боб был слишком потрясен вчерашними событиями, чтобы капризничать. Мальчик ждал разноса, строгого наказания, серьезного предупреждения. Услышав о том, что его прощают, он сразу перестал плакать.

— Обещаю, — поспешно пробормотал он, все еще не веря, что все сошло так просто и легко.

— Ну вот и хорошо. — Агния Львовна облегченно вздохнула и, тронув мужа за плечи, шепнула: — Он слишком травмирован, чтобы оценить по достоинству твои назидания. Пусть успокоится.

Родители ушли. Из-за двери донесся раздраженный голос отца:

— У меня нет времени воспитывать, но ты, кого растишь ты? Лентяя? Лгуна? Растленное существо?

— Поль, что ты!

— Да, растленное существо! Нет, так больше нельзя! Его надо было выпороть, да, выпороть! Не будь я так интеллигентен, я бы шкуру ему спустил!..

Боб вскочил с кровати и радостно запрыгал на месте. Заметив укоризненный взгляд вошедшей няни, он смутился и сделал вид, что занимается гимнастикой. Няня не стала стелить постель, а передала требование родителей, чтобы отныне он сам прибирал за собой.

— А обед для себя я тоже должен готовить? — обиженно спросил Боб.

— Готовить обед — мое дело, — ответила няня. — Где же это видано, чтобы убирать за таким большим! Водку жрать горазд… Не дите, прости господи! После такого скандалу и покаяться не грех!

— Ну, ну, — крикнул Боб, — не твое дело, дура!

За завтраком, поглощая бутерброды с ветчиной, отец прочувственно говорил о чести и бесчестии, о благородстве и подлости, о героизме, о дружбе.

— А Васька слушает да ест, —не вытерпела Лика, зло поглядывая на брата.

— Он уже обещал, и мы простили, — поспешила предупредить мать.

— А я не могу простить, не могу! Выдрать его надо!

— У своего Анатолия научилась, — буркнул Боб.

— Почему это у моего? — возмутилась Лика.

— Ас кем целовалась в подъезде?

— Подлец! — крикнула Лика, побледнела и выбежала из комнаты.

— Борис, ты сейчас же пойдешь и попросишь извинения у сестры, — решительно заявил отец.

— А мне Пашка говорил…

— Ты должен попросить прощения за все. Мало ли что болтают.

Боб после препирательства пошел в комнату сестры. Мать с трудом заставила дочь вернуться к столу.

После чая отец поручил сыну сходить в аптеку за лекарством. Боб не двигался с места. Он боялся улицы, боялся встреч. Отец повторил, но раздраженно. Если бы Боб в эту минуту сказал, почему он боялся показаться на улице, если бы он признался в том, что там ждут его мучители… Но он ни в чем не признался. У него не хватило смелости сказать правду. Он лгал, он отговаривался тем, что надо готовить уроки, готовиться к конференции юных астрономов.

— Кто же был прав? —закричал отец.—Мы его простили, а он не считается с нами даже в мелочах!

И отец шлепнул Боба по затылку.

— Ну что ты, Поль! Это непедагогично. Бобик пойдет. Ты пойдешь, да?

— Сбегаю, — буркнул он, не глядя в глаза отцу.

Глава XIX

«КЛУБ ПОДКИДНЫХ ДУРАКОВ»

Посмотреть на Боба со стороны — он стал образцово-показательным мальчиком: в школу прибегает вовремя, не пропускает уроков, уходит из школы со всеми и почти все свободное время готовит уроки и читает.

Дошло до того, что мать сама предлагала ему: «Сходи, Бобик, в кино, отдохни», — а он, подумать только, отказывается. Если и выходит погулять, то только с мамочкой. Агния Львовна не могла нарадоваться! С удовольствием она выслушала просьбу Боба не пускать Пашку в дом, если тот появится.

Пашка наведывался два раза, но получил в прихожей такой яростный отпор от Агнии Львовны, такие ощутимые подзатыльники, что больше не рисковал соваться.

Лику тоже радовало поведение Боба. Лишь отец никак не мог взять в толк, почему сын сиднем сидит дома даже в свободное от занятий время. Однажды в воскресный день отец попросил его сбегать купить газету. Боб пошел только после третьего, очень грозного приказания.

В подворотне Боб увидел Пашку, развлекавшегося дракой двух маленьких мальчишек. Он заставил их драться, пригрозив, что изобьет обоих, если они не послушаются. Боб хотел прошмыгнуть мимо, но было уже поздно. Пашка увидел его и вместо приветствия сказал:

— А ну, гони мои сто монет, прохиндей несчастный! — Забыл долг?

— Нет у меня, Пашечка, честное слово.

— Знать ничего не знаю! Ты проиграл, ты и отдавай.

— Пашечка, миленький. Честное слово! Честное слово, на днях отдам.

— «На днях», «честное слово»! — передразнил Пашка. — Может, честное пионерское? А разве не ты книги крал в магазине?

— Тише, услышат, — зашептал Боб, испуганно оглядываясь.

— А кто крал деньги у папочки и мамочки, кто крал водку, вино и папиросы? Я, что ли? — Пашка кричал, но, впрочем, так, чтобы не услышали жильцы дома.

— Ну, Пашечка, ну ради бога…

— Сегодня в семь вечера приходи к моему дому. Дам тебе отыграться.

— Я не хочу играть в очко. Я обещал папе.

— А вот я пойду и скажу твоему папочке про сто рублей. Что тогда будет? Знаешь?

На глазах Боба навернулись слезы. Он остро жалел себя, он тосковал по свободе, которую потерял так неожиданно. Он опутан Пашкой, опутан Рудей и тем Цыганом, за которым стоит невидимый и страшный Леня Чума, которого даже Цыган боится. Он один, Боб. У него нет прежних друзей. Даже на конференцию в Планетарий он не смеет пойти теперь. А может быть, права нянька? Надо было потихоньку покаяться в церкви, поцеловать крест, икону, и все бы сняло? Не было бы рядом Пашки. А теперь Пашка стоит тут и насмешливо говорит:

— Ты не заснул, крокодил?

— Пашечка, будь другом, — пролепетал Боб, — давай на послезавтра. У меня сегодня доклад…

Пашка многозначительно свистнул, придвинулся и презрительно смерил Боба взглядом с головы до ног:

— А вот я спою твоему папочке: «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно». Чтобы как из пушки! Придешь?

— Приду, — еле выдавил из себя Боб.

Сутулясь, Боб стоял возле дома Пашки. Не так-то просто отвечать на вопросы знакомых, куда он исчез, когда его мама «все телефоны оборвала». Заметив Ликиных подруг, Боб повернулся к ним спиной и медленно двинулся вперед по улице. Когда девушки поравнялись, Боб, чтобы его не узнали, быстро повернулся, побежал обратно, но наскочил на худенького Гарика Морова, долговязого, вечно смешливого Юзика Бернштейна и коренастого Женю Хлебникова. Мальчики окружили Боба.

Боб приветственно взмахнул рукой и попытался улизнуть. Женя схватил его за руку. Мальчики засыпали его вопросами. Почему его не видно в Планетарии? Будет ли на конференции? Почему его искали родители?