Друзья и враги Анатолия Русакова - Тушкан Георгий Павлович - Страница 68

Все случившееся заставило Анатолия серьезно призадуматься. Он, комсомолец, не мог разыгрывать роль ничего не понимающего простачка, лишь бы не потерять работу. Но, может быть, увиденное и услышанное совсем не так страшно, как кажется? Недаром говорится: пуганая ворона куста боится. Вряд ли Нина, желая помочь ему, устроила бы его на работу в «шарашкину контору».

Надо получше присмотреться…

Анатолий зашел к Семсемычу отпроситься заправить машину бензином и попутно съездить домой пообедать. Семсемыч охотно разрешил. Но, когда Анатолий пошел к двери, он вернул его «на минутку». Ничего особенного, но его, директора, интересует, куда они ездили, что возили, как понравился Ахметов, как машина?

Губы директора чуть застыли в добродушной, дружеской улыбке, но глаза его не смеялись. Холодный, пристальный взгляд был излишне напряжен.

Анатолий недоуменно пожал плечами. Адресов он не помнит, так как Ахметов командовал направо-налево. Возили они товар. Грузили олово из сарая, остатки материалов какого-то бывшего кустаря-одиночки. Привезли шерстяные и полотняные материалы со склада игрушек. Что сказать об Ахметове? Парень он свойский. Машина хотя и новая, но уход за ней был плохой. Необходим кое-какой ремонт.

Директор посматривал на нового шофера и не мог понять, то ли он очень прост, то ли играет в простачка. Скорее всего — парень не дурак, но, раз ожегшись, не желает знать больше, чем следует, а если знает, то умолчит. Ахметов о нем неважного мнения. Говорит, что парень трудный, слишком себе на уме и с ним трудно спеться. А если парень отказывается от даровой водки, что очень странно, от даровых папирос, от хорошего костюма, даже от телевизора и явно не желает быть ничем обязанным, то он не тот, на кого можно положиться.

Ахметов, с его наглым и жуликоватым подходом к людям, иногда настораживает и отпугивает. Этот амнистированный вор, наверно, тоже насторожился, уж слишком примитивно Ахметов дал понять, что желает «купить» его. Пожалуй, можно сыграть на этом в свою пользу…

— Тут вот какое дело, — тихо сказал Семсемыч. — Я не слишком доверяю этому Ахметову. Он уже судился за спекуляцию, отсидел, но это его не научило. Другого человека нет. Вот пока и терплю. Раз ты мне друг, то и предупреждаю по-дружески. Ты ведь по-дружески ко мне относишься?

Директор тут же спохватился, что переборщил, и поспешно добавил:

— Конечно, слишком уж в его дела свой нос не суй.

Твое дело маленькое…

— «Крути, Гаврила»? — И Анатолий хмыкнул.

Семсемыч подошел к юноше, обнял его правой рукой за плечи и сказал с ласковостью в голосе:

— И почему это я тебя вдруг так полюбил? И морда злая, и в глазах черти прыгают, и директора презирает, а люблю.

Оттолкнуть обнимавшую руку было бы грубо и глупо, но и стоять так еще глупее, и к тому же обидно, что его принимают за простачка-щенка, которому стоит весело свистнуть, и тот уже машет хвостом от радости. Директор был психологом. Он понял внутреннее сопротивление юноши фальшивым дружеским излияниям и, чтобы переломить его настороженность и отчужденность, спросил:

— Полученные денежки пропил или отдал матери?

— Матери…— Анатолий почувствовал небольшую признательность за интерес к своим личным делам.

— Я так и думал, — перестав улыбаться, серьезно сказал Семсемыч. — Молодец! Не обманул моего доверия! Я бы гордился таким сыном.

Интимность тона давала право Анатолию на вопрос.

— У вас есть дети?

— Нет. Была дочь…

— Умерла? — уже сочувственно спросил Анатолий, не чувствуя неприязни к этому грубовато-примитивному, но, видно, когда-то неплохому человеку.

— Да нет, сбежала… На Урале, в институте, — сухо ответил директор, не расположенный к откровенности, когда дело касалось его семьи.

— Так это же хорошо!

— Хорошо? Чем хорошо? — вдруг обозлившись, крикнул Семсемыч, и лицо его болезненно искривилось. Видимо, не в силах умолчать, он пробормотал, как бы вновь отвечая на давно мучившие его сомнения. — Ведь все было у нее. В шелку ходила. Комната была обита серым шелком. Ешь, пей — не хочу! И все мало. Все бросила. Семью бросила. Не пожалела…

— А почему сбежала? — не унимался Анатолий, уже искренне жалевший Семсемыча.

— «Почему, почему»! Демагоги сманили.

— Какие демагоги?

— «Какие, какие»!.. — Директор сердито махнул рукой и замолчал.

И снова Анатолий задумался. А сел за баранку, и все сомнения и подозрения исчезли. И существуют же люди, равнодушные к автомашинам! Чудаки!

Он вел машину и радостно улыбался. Собственной персоной сидит за рулем «Победы» и катит не где-либо, а по улицам Москвы, в большом потоке автомобилей всех марок! Вот бы дядя Грицько посмотрел! Покорять пространство! Вести сильную, могучую машину, чувствовать ее, как живое существо! Анатолий наслаждался. Машина подчинялась малейшему движению его рук.

Куда же ехать? Пожалуй, сначала он заедет домой, пообедает, а потом завернет к бензоколонке. Эх, хорошо бы сейчас встретить своих друзей, знакомых. Вот и улица Воровского. Хорошо бы встретить Лику. Может, согласилась бы прокатиться? Это помирило бы их. Анатолий размечтался.

Резкий свисток и взмах руки милиционера заставили Анатолия остановиться у обочины. Милиционер спросил, куда направляется машина, и, узнав, что на заправку, взглянул на стрелку бензомера.

— Четверть бака, надолго хватит, — сказал он.—

Тут гражданка просит срочно подбросить ее с сынком в больницу. Руку порезал.

— Пожалуйста! — с готовностью отозвался Анатолий. От души отлегло: значит, он не нарушил правил.

Женщина с мальчиком уже садились в машину.

На левой руке мальчика у запястья белел бинт. Изумление и испуг отразились на бледном лице подростка, когда он увидел лицо шофера. Анатолий сразу же вспомнил: это был один из тех двух мальчишек, которых привели в детскую комнату милиции по делу о краденом цветном металле.

— В какую больницу везти?

— Все равно, лишь бы поскорее, — взволнованно ответила женщина.

— Напрасно так волнуетесь, — попытался успокоить Анатолий. — Он ведь руку порезал, и только.

— Но как! — с ужасом воскликнула женщина. — Вот что, сверните на Молчановку. Там родильный дом, но думаю — помогут.

Машина остановилась возле родильного дома. Мать хотела сразу же вести сына.

— Сначала сходите сами. Вдруг здесь не примут, — посоветовал Анатолий.

Когда мать скрылась за дверями, Анатолий повернулся к мальчику:

— Чем порезался?

— Перочинным ножичком, — нехотя ответил мальчик, отводя глаза.

— Как было дело?

— Карандаш чинил… Нечаянно…— так же тихо ответил мальчик, не поднимая головы.

— В каком месте порезал?

Мальчик провел пальцем по повязке. Так, вниз к мизинцу, да еще с наружной стороны, он сам никак не мог бы порезаться, чиня карандаш. Анатолий перегнулся через спинку, приподнял пальцами подбородок мальчика и, глядя в испуганные глаза, быстро сказал:

— Мне не ври! В милиции по делу о хищении цветных металлов ты давал честное пионерское говорить только правду. Вот я и хочу проверить, как ты выполняешь свои обещания. Меня нарочно послали с машиной отвезти тебя в больницу. Я ведь все знаю…— Анатолий коснулся пальцем его руки.

— Так я же ему сказал — не буду больше с тобой, отстань от меня! А он — нет, будешь! А я — не буду, говорю. А Пашка разозлился и мне: ага, не будешь? И вырвал у меня перочинный ножик — я болванчика из деревяшки вырезывал — и по моей руке — раз! Я даже не закричал. Это Димка, когда увидел, закричал с перепугу. Пашка убежал. А вы откуда знаете?

— Грош мне цена, если бы я, бригадмилец, не знал! И то, что тебя Пашка подучил замок на сарае выломать и ломик в руки сунул, тоже знаю. Все знаю. А то, что Пашка перед этим ослабил скобы, на которых висел замок, иначе бы их не вытащить, — этого ты не знаешь? Ну как ты думаешь, зачем Пашка это сделал?