Друзья и враги Анатолия Русакова - Тушкан Георгий Павлович - Страница 39

Боба.

Боб подбежал и рванул книгу к себе. У него было злое и красное лицо. Опешивший Анатолий выпустил книгу из рук. Боб быстро швырнул ее на нижнюю полку шкафа и закрыл дверцу.

— Ты что же это? Списываешь повесть из разных книг, а выдаешь за свою? — удивился Анатолий.

— Я цитировал! Не ваше дело!

— Ну и ну! Действительно «способный астромальчик»! А кто же все-таки смастерил секстант и другие приборы?

— Я сам.

— Теперь не верю.

— А мне плевать, верите вы или нет!

Дверь открылась, и вошла Лика.

— Что здесь происходит? — спросила она.

Раскрасневшийся, пыхтящий Боб исподлобья поглядывал то на сестру, то на гостя. Анатолий подмигнул Бобу и сказал:

— Уточняем некоторые вопросы литературы и астрономии… А ваш брат мастер, сам соорудил столько приборов. Молодец!

— Са-ам? — насмешливо протянула Лика. — Хвастает! Это ему все Женька Хлебников мастерит, а Боб засунет руки в карманы и командует.

— Врешь! — взвизгнул Боб и покраснел.

— Следи за выражениями. Не злись. Вот о межзвездном полете ты хорошо написал. Что хорошо, то хорошо…

Анатолий хмыкнул, но ничего не сказал. Лика повела его в свою комнату.

В комнате Лики, возле узкой постели, застланной белоснежным покрывалом, на письменном столике лежала стопка учебников для девятого и десятого классов.

Анатолий быстро перелистал их.

— Отлично! То, что надо. Большое спасибо…

— Ну, рассказывайте, как вы устроились? — спросила Лика.

Анатолий начал рассказывать о своих школьных делах. Дверь распахнулась, и Агния Львовна с деланной любезностью улыбнулась гостю.

— Что вы здесь уединились? — сказала она. — Пойдемте в столовую.

Переступив порог столовой, Анатолий растерялся и сразу почувствовал себя скованным и неуклюжим. Он был подавлен обилием вещей, сверкавших полировкой, позолотой, хрустальными гранями, лаком. Он впервые видел такую комнату, и она казалась ему сказочной.

Столовая Троицких была обставлена громоздкими, вычурными, разномастными вещами. У стены красовалось массивное сооружение — сервант черного дерева в витых колонках, резьбе и башенках, с зеркальцами, полочками, створочками. В углу стоял белый рояль, а на нем — модель крейсера под стеклянным колпаком.

Посреди комнаты на большом ковре блестел полировкой стол красного дерева, в центре которого бронзовая обнаженная девица держала в пальчиках ножички для фруктов. Черный, инкрустированный фарфоровыми медальончиками столик на капризно изогнутых ножках служил пьедесталом для дорогого радиоприемника. С потолка свисала роскошная люстра с хрустальными висюльками. За стеклом «горки» поблескивали рюмки, бокалы, графинчики, безделушки из фарфора и кости. Дорогие вазы и картины в тяжелых рамах заканчивали убранство столовой. Казалось, здесь каждая вещь кричала: «Смотрите, какая я особенная, какая я дорогая!»

Показав Анатолию картины, Агния Львовна «между прочим» назвала цену каждой и пояснила, что куплены они по случаю, из фондов бывших царских дворцов.

Потом Агния Львовна начала умиляться успехами сына.

— Мой Боб почти обыграл самого Ботвинника, — с гордостью сказала она и погладила сына по голове.

— Ну, мама! — осуждающе воскликнул Боб, уклоняясь от материнской руки.

— Он поразительно много знает. Но все еще ребенок. От него еще молочком пахнет! — Она бурно обняла сына и поцеловала в губы.

Мальчик вспыхнул, вырвался из объятий матери и отошел, демонстративно вытирая ладонью губы.

— Он у меня необыкновенный и так. увлекается астрономией! Я, конечно, считаю вредным захваливать детей, но свои возможности он должен знать… Даже я теперь узнала от него, что сто миллионов островных вселенных составляют одну метагалактику и таких метагалактик множество. Боб обязательно будет академиком и лауреатом. Я абсолютно в этом уверена.

Агния Львовна говорила преувеличенно громким и резким голосом.

— Да вы садитесь! — И она уселась на хрупкий диванчик у окна.

Анатолий опустился на край стула, мучаясь сознанием своей неловкости.

Во время разговора сухонькая и седенькая старушка, которую Лика называла няней, накрыла стол белой скатертью. Ворча, что у нее «не сто рук», она расставила тарелки. Агния Львовна прикрикнула:

— Замолчите же наконец, няня! Гостю неинтересно! — и, повернувшись к Анатолию, пояснила: — У нас была домработница Таня, с виду тихая, смирная, но недаром говорится, что в тихом омуте черти водятся. Сначала я стала недосчитывать по мелочам: бутылка водки, папиросы, пятерка, десятка, а потом сразу сто рублей и так далее.

— Таня не курила! — бросила няня.

— Мама! — просительно воскликнула Лика.

— А разве я ее обвиняю? — сердито спросила Агния Львовна. — Боб признался, что папиросы брал Пашка. А остальное? Ведь вы сами, няня, говорили, что Таня влюбилась в проводника вагона. Возможно, тот ее подучил. Я терпела, о, я терпела! Когда же пропал серебряный кубок мужа, я не смогла больше терпеть.

Анатолий взглянул на Боба. Тот стоял спиной к ним и настраивал радио, извлекая из него обрывки музыки, песен, визг.

— Таня не виновата, — сказала няня и вышла.

— Так что же, я нарочно придираюсь? Вот новости! Я все вижу! Боб, сейчас же перестань мучить радио!

Дверь возле серванта распахнулась. Из соседней комнаты вышел дородный невысокий мужчина с обрюзглым мясистым лицом и подвижными карими глазами.

— Обедать! Опаздываю! — бросил он отрывисто и, проведя ладонью по щеке, спросил: — Надо бриться?

Агния Львовна подошла, щуря глаза.

— Можешь не бриться и, пожалуйста, не устраивай спешки. Это вредно… Твоя лекция должна начаться только через час.

— Но мне еще надо заехать в Общество по распространению знаний и уточнить дни следующих лекций.

— Если ты и на этот раз проявишь мягкотелость и не поговоришь об оплате, как мы условились, я сама напишу им. Нищенская оплата! Вот еще — заниматься благотворительностью! У тебя достаточно дел на кафедре в институте.

— Это не разговор при детях и, кроме того…— Тут отец Лики заметил незнакомого молодого человека, сидящего на кончике стула, и вопросительно взглянул на жену.

— Это наш храбрый попутчик… Помнишь, я рассказывала о юноше из воспитательной колонии… Он нам помог… Теперь он решил окончить десятилетку и пришел к Лике за учебниками. Познакомьтесь, Анатолий, —

м ой муж.

Троицкий радушно улыбнулся, направился к Анатолию с протянутыми руками. Юноша вскочил и неловко пожал его полусогнутую ладонь, но Троицкий зажал его руку в своих и сказал:

— Вы молодчага, жена и дочка мне много о вас рассказывали. Это хорошо, что вы не из трусливых. Человек, который боится, живет наполовину, а ведь только сильные ощущения дают нам познание самих себя. И нет хуже жизни, которую можно назвать жизнью на холостом ходу. Ваша матушка должна гордиться таким сыном. И мы были рысаками, но возраст, батенька, возраст… Как же вы решились? Меня очень интересуют движущие стимулы вашего поступка. — Троицкий выпустил его руку и, кивнув на стол, сказал: — Прошу!

Троицкий сел и, окинув взором стоявшее на столе, попросил «ради гостя» маринованных грибков и чего-нибудь «горячительного». Как ни отказывался Анатолий, ссылаясь на то, что он уже обедал, его усадили за стол.

— Так как же вы? — спросил хозяин и налил гостю и себе по стопке водки.

Анатолию совсем не хотелось пить, но хозяин рассказал небольшой веселый анекдот о пьяном дьяконе, а потом провозгласил тост «за смелых и храбрых». Пришлось Анатолию выпить.

Агния Львовна выпила рюмку портвейна. Бобу ничего не налили, хотя он и подставлял бокал. Боб надулся.

Зазвонил телефон. Мальчик вскочил.

— Если меня, то я уже уехал, — предупредил отец.

Из кабинета послышался голос мальчика.

— Папа уехал… Нет, серьезно, честное пионерское!