Друзья и враги Анатолия Русакова - Тушкан Георгий Павлович - Страница 10

Иногда ребята, не желавшие юлить перед ним, яростно спорили, но Хозяин переводил спор в ссору, строптивых бил и прогонял, «чтобы не портили компанию».

Постепенно возле Хозяина сгруппировалось человек шесть самых верных его обожателей. «Хозяйский хвост» — презрительно прозвали их жильцы дома. Эти ребята рабски смотрели в рот своему повелителю, кривлялись, когда кривлялся он, ругались, когда ругался он, улюлюкали и гоготали по его команде. В большинстве своем это были мальчишки, растущие без отцов или настоящей, так необходимой им мужской дружбы.

Анатолий особенно привязался к Хозяину летом, после очень неудачной поездки в пионерский лагерь.

Всегда занятый, часто уезжавший в командировки капитан милиции Корсаков, сосед Русаковых по квартире, как-то встретил Ольгу Петровну и торопливо, на ходу, предупредил, что дружба ее сына с Хозяином может кончиться очень плохо. Ольга Петровна нерешительно заговорила об этом с Толей. Мальчик сразу вспылил, грубо оборвал мать:

— Не учи! Сам знаю, с кем водиться. Не маленький, в няньках не нуждаюсь! К черту твоего Корсакова!

Ольга Петровна ахнула, на глаза ее навернулись слезы, и она поспешила выйти на кухню. Уже не первый раз Толя взрывался необъяснимой, какой-то истерической грубостью. Ольга Петровна робела, недоумевала, тихо плакала, скрывая свои слезы от соседей.

После этой вспышки Анатолий угрюмо замкнулся в себе, несколько дней почти не разговаривал с матерью. Тяжелые, противоречивые чувства одолевали мальчика. Приходили мысли, которые он тут же старался отогнать от себя. Дело в том, что Анатолий и сам иногда испытывал неловкость и стыд при виде жалких кривляний Хозяина и его хищной злобы к людям. Ну зачем, например, портить телефон-автомат, выдавливать стекла в кабине? Или разбивать лампочку в подъезде? Зачем «просто так» сквернословить? Конечно, мать по-своему права. Но когда она сослалась на Корсакова, то Анатолий возмутился.

Чувство мальчишеского желания противоречить, доказать свою самостоятельность оказалось сильнее разума. Какой бы ни был Хозяин, но если Анатолий с ним дружит, то не станет отрекаться от него из-за Корсакова.

Поняв, что Ольга Петровна бессильна, Корсаков позвонил директору школы и сказал, что мальчик попал под дурное влияние, что надо его отвлечь от плохих дружков. Директор школы, узнав, с кем говорит, потребовал от Корсакова, чтобы тот сам занялся Русаковым и этим помог и школе и семье.

— Обязан. Рад помочь. К сожалению, я почти не живу в Москве. Проще всего это можно было бы сделать, если бы я служил в районном отделении милиции, даже в городском управлении и работал на территории Москвы. Но моя работа протекает все время в разъездах. Поверьте мне, это не обычные командировки. В прошлом году я был в Москве в общей сложности один месяц одиннадцать дней. Необходимо занять свободное время Русакова и подыскать ему авторитетного друга… пока не поздно…

— А мать?

— Я предупреждал Ольгу Петровну.

На следующий день директор вызвал к себе Русакова и потребовал признания. В чем? Как — в чем? Ведь не станет же такой занятой человек, как Корсаков, сигнализировать ему, директору, без всякого на то основания.

Анатолий рассвирепел. С этого дня он видел в Корсакове «доносчика и предателя».

Как раз в эти дни Хозяин зазвал Анатолия в котельную. Там в летний день никогда не бывало жарко.

Хозяин молча принялся грызть свои ногти. Потом начал:

— Твоя мать рассказывала женщинам, что этот милицейский, Корсаков, поучал ее: «Не распускайте сына, не давайте болтаться во дворе и водиться с Хозяином, дерите почаще, как Сидорову козу». Знаешь об этом?

— Знаю! — угрюмо ответил Анатолий.

— А знаешь, что Корсаков звонил директору школы, чтобы тебя покрепче жучили?

— Так я же сам тебе об этом рассказывал!

— Ну до чего же у этих легавых сволочной характер! Ну чего он к тебе пристал? Жалуется, пакостит. И мне пакостит, и на меня доносит. Из-за него и мне житья не дают. Так что же, прикажешь молчать? Или ты и в самом деле тумак, разиня, симплекс-комплекс?

Хозяин грыз ногти и сопел.

— Никакой я не тумак…

— А я что говорю? Ты парняга что надо, гвоздь! Есть у меня идейка… Надо отбить ему охоту совать нос в чужие дела. Лишь бы ты не оказался рохлей.

— Да ты что? — Анатолий обиделся.

Хозяин не спеша вынул пачку папирос, потянулся к выступу трубы за спичками так, будто они там обязательно должны находиться. Коробка лежала на месте. О ней многие знали, но никто не смел ее снять оттуда.

Хозяин не спеша закурил и дал папиросу Толе. Тот испытывал отвращение к табачному дыму, но «компанейства ради» тоже закурил.

— Когда Корсаков пойдет утром в ванную, — начал Хозяин, — а жена его будет на кухне, ты войди к ним в комнату и стибри пистолет. Как только пистолет будет у тебя в кармане, айда сюда. Меня не будет, спрячешь за печку, вот сюда.

— Ты что! — воскликнул Анатолий.—Украсть?

Хозяин презрительно хмыкнул, дунул табачным дымом в глаза Анатолию и сказал:

— Слушай ухом, а не брюхом. Разве я сказал — укради? Потом вернем.

— А зачем брать?

— Вот дурья башка! Пусть Корсаков побегает, попотеет! Это и будет наша месть.

— Но как же я так…

— А так, пусть Корсаков не доносит, не шпионит… Ну что ты фары пялишь? Ну скажи, чем плохо, если ты со мной, бывшим фронтовиком, сходишь в киношку? Или даже выпьешь сладенького. Почему из-за этого шум поднимать? А Корсаков что? Он только и норовит нам жизнь портить… Он за то и деньги получает, чтобы людям пакостить… Вот мы его и подведем под выговор. Знаешь, как им всыпают за потерю оружия? Он, пожалуй, одним выговором не отделается, недели две ареста дадут. Чем людей сажать — пусть сам посидит, подумает… Ну, как, заметано?

— Так я же пионер…

— Здравствуйте! А почему ты все время со мной? Что тебе это пионерство дает? Вот ты был в пионерском лагере. Весело там?

— Не очень…— признался Анатолий и потупился.

Да, хуже той скуки, что царила в их лагере, придумать трудно. Спали они в душных спальнях. В лес ходили строем. Костры зажигать запрещали — может случиться пожар. Крикунья вожатая только и делала, что следила, чтобы никто никуда «не отлучался»: ни в лес, ни на речку. А река была рядом, лес рядом, глубокие овраги рядом. Ребята ночью убегали купаться. Тайком ловили рыбу, варили уху, карабкались по оврагам. В овраге соорудили «секретный» шалаш, прятались в нем от вожатой. Сражались деревянными мечами, стреляли из луков. Во всех этих проделках первым был Русаков, он же Мамона.

Кто-то заболел ангиной. Больной сознался в тайных ночевках в шалаше. Разразился громкий скандал, в лагере установили еще более строгий режим. Анатолия отослали в Москву.

— Кого это вы там прозвали «С песенкой»? — не без ехидства напомнил Хозяин.

Анатолий как-то рассказывал ему, что так ребята окрестили вожатую. Куда бы ни шли ребята — на зарядку, с зарядки, в столовую, — она деланно бодрым голосом покрикивала: «А ну, с песенкой! Подтянитесь!»

— «Подтянитесь»! — издевался Хозяин, грызя ногти. — Им одно дело — тянуться. Это же Корсаков в юбке. Житья нет от них… Знаешь что? Уж ты постарайся насчет пистолета. Слабо?

— И совсем не слабо!

Анатолий не стащил пистолет, не мог пойти на воровство. Он почти не выходил во двор, не отзывался на призывные свистки Хозяина, не играл на баяне, сказался больным — словом, всячески избегал встречи. Ведь будет издеваться!

Так прошла неделя. Однажды Анатолий сидел у окна и читал книгу о втором путешествии Ливингстона в Африку. Со двора послышался истошный визг собаки. Он выглянул в открытое окно и увидел Хозяина, склонившегося над лежавшей на земле Лаской, дворовой собачонкой, с которой дружили все ребята. Придавив правым коленом собаку к земле, Хозяин делал над ней что-то такое, от чего она пронзительно визжала.

«Убивает!» Анатолий помчался во двор. Он растолкал мальчишек, налетел на Хозяина, сидевшего к нему спиной, и, задрав его подбородок кверху, изо всех сил дернул на себя. Хозяин опрокинулся на спину. В руках у него была окровавленная финка. Отрезанный пушистый хвост Ласки лежал на земле. Жалобно скуля, собака зализывала кровоточащую рану.