Импотент, или секретный эксперимент профессора Шваца - Бегемотов Нестор Онуфриевич - Страница 56

– На!! – отвечает публика.

– Кареверды! – вопит Тимшин, но завистливый Фил уже оттаскивает его от микрофона, пиная при этом ногами.

– Ну ты, козел, Тимшин! Это же мой микрофон! – возмущается Фил.

Поругавшись с басистом и про себя решив, что больше он его ни на один концерт не возьмет, Фил начинает петь второй куплет своей замечательной песни.

– Я летаю самолетом фирмы «Аэрофлот», отчего меня тошнит потом целый год, не подноси мне больше водки, старый коммунист, не подноси мне больше водки, меня сейчас стошнит! А-а! – лениво пропел Фил.

Тут Фила и в самом деле тошнит прямо на бородатого фотографа, необдуманно вставшего возле сцены. Этого не ожидал никто. Это было так необычно на сцене Дома Культуры, так ново!

– Ништяк! – скандирует зал. – Отпад! Улет! Ка-ре-вер-ды!

Фила снова забрасывают нижним бельем, но праздник портит директор ДК Шкафчик, который одним мановением руки выключает всю аппаратуру и заявляет, что ТАКОГО он еще никогда не видел (словно мало на улице пьяных), и «лично он» участвовать в этом больше не собирается (и аппаратура его в том числе).

Музыканты облегченно вздыхают и идут в гримерную допивать водку, и там Фил говорит, что все они (кроме него) «козлы», и он больше с ними не играет ни во что, даже в карты, в «подкидного придурка».

Это вызывает небывалую волну энтузиазма среди Тусовки, все соглашаются, что Фил так знатно блевал на сцене, а эти «козлы» так ничего и не сделали. Даже Тимшин ничего не сделал, хотя мог бы поиметь кого-нибудь возле сцены. А все от того, что ленится, да и вообще, он уже исторически не нужен.

Вот так и кончилось обычное выступление необыкновенной команды «Орбита». Кстати, другой рокер по имени Хэнк, в то время числился в ДК работником сцены. После таких концертов он сдавал все найденное нижнее белье в комок неподалеку и мог жить некоторое время припеваючи. Он так и жил, но пел только свои песни, а Филовские – никогда. У Хэнка (это все знали) была мания величия.

После всего, что было в гримерной, после гримерной, на улице, в какой-то общаге, на каком-то флэту, в комнате у знакомого чувака, Фил знакомится с каким-то таксистом и тот бесплатно(!) отвозит его на площадь Трех Вокзалов. Таксист как раз туда ехал, и не прогадал, потому что Фил забыл в кабине свою классную гитару.

Фил вырулил на заплеванную площадь и сразу же купил на сто рублей бутылку водки. Нашлись какие-то мужики, которые пили с ним из мягких, тут же найденных, пластмассовых стаканчиков, а потом изменили Филу у Фила на глазах с каким-то гопником из Казани, то есть, стали пить с ним, а на Фила махнули рукой.

Фил как раз собрался рассказать о необычайном концерте, в котором ему довелось поучаствовать и даже о том, что знаменитый редактор Бегемотов чуть было не взял у него интервью – до того Филу понравились сначала эти гады-мужики.

Фил пожал плечами и пошел послушать оркестр, играющий за деньги что попало. Фил был в восторге от трубача, который очень классно дудел в трубу. Фил хотел его подписать в свою команду, но отвлекся, потому что его стало тошнить.

К несчастью, вокруг была толпа народа и блевать было негде. Оторвавшись от преследовавших его двух проституток, Фил перешел улицу, чуть не попав под восемь разноцветных машин, и пробрался на занесенный снегом газончик, словно для Фила и созданный.

Облюбовав табличку

«ПО ГАЗОНУ НЕ ХОДИТЬ

ШТРАФ 20 РУБЛЕЙ»

Фил задумался – много это или мало?

Осознав, что у него не хватит денег даже на бутылку водки, не то что на выплату этого загадочного штрафа и заметно погрустнев, Фил теряет над собой контроль и его тошнит прямо на табличку.

После этого он чувствует себя совсем плохо и вовсе не ощущает тот необычайный подъем, на который он так рассчитывал. Еле передвигая ноги, Фил подходит к остановке трамвая, не понимая, что барьер и колючая изгородь отделяют его от счастливых людей, ожидающих трамвая.

Уже глубокий вечер, но на остановке находится десятка два барышень – поклонниц Фила. Побывав на его концерте, они устроили пешую прогулку по Москве и теперь остановились на Трех вокзалах. Через минуту, признав в потертом субъекте своего Кумира, барышни стайкой слетаются к барьеру.

– Фил! Фил! – щебечут они, раздавая воздушные поцелуи. – Что вы там стоите? Идите сюда.

– Зачем?

– Ну что вы там один, что там делать, идите к людям! Лезьте к нам!

И действительно, Фил делает несколько шагов к барьеру, но тут путается в колючей проволоке и, раня ноги, падает на снег.

– О, что же вы так неосторожно! – вздыхают барышни, пока Фил поднимается, охватив руками барьер.

Вблизи его лицо, натертое гримом, приводит в ужас, к тому же от Фила изрядно разит откушанной водкой, портвейном, снова водкой, пивом (это уже «на каком-то флэту») и, опять же, водкой.

– Фил! А почему в своих замечательных песнях вы так отрицательно относитесь к женскому белью? – спрашивает одна из.

– Потому что я ношу мужское.

– Фил, вы так красивы и приятны на сцене, вы ведь в глубине своей культурнейший, наверное, человек, почему же вы так напиваетесь? – спрашивает вторая из.

– Потому, что у меня кончились деньги. Я бы напился еще и не так…

– Почему же вы так не дорожите собой?

– А это потому, что я ничего не стою, – печально отвечает Фил.

Барышни не успокаиваются и снова закидывают его вопросами.

– Скажите, а у вас есть девушка? У вас столько песен о любви! Откуда они берутся?

– Я их сочиняю, – честно отвечает Фил и снова отключается, падая на снег. Его снова тошнит, что уже совсем не интересно, да и не ново.

Тут с грохотом подъезжает обледеневший 50-ый трамвай и со скрежетом раздвигает свои двери (как уставшая куртизанка свои ноги). Весь народ (а он измеряется в сто двадцать голов), как тараканы рассыпается по остановке и лезет в Трамвай.

Барышни, полюбовавшись на своего кумира (на Фила), быстро убегают и, расталкивая инвалидов, занимают места. Трамвай уезжает. Осиротевший Фил некоторое время приходит в себя, а потом снова плетется на звуки привокзального оркестра. Играют лезгинку.

Во время небольшого перекура Фил подходит к мужику с гитарой.

– Мужик! Дай я тебе песню клевую сыграю! Полный улет, увидишь! Меня Фил зовут! Дай гитару. Ну дай, дай!

– На-а! – раздается сзади и некультурный (то есть, не знакомый с Филом) кавказец бьет его по голове груженым чемоданом.

– А-а! – Фил падает на асфальт и приходит в себя через пятнадцать суток.

На втором этаже Дома Культуры сидят и пьют водку четверо – Фил, его Ударник, Хэнк и редактор Бегемотов. Выпив водку и рассказав грустные истории о любви, все слушают Хэнка, который, во-первых, совсем не пьет, и к тому же недавно решил стать кришнаитом.

– Еду я однажды в пятидесятом трамвае и вдруг вижу – что-то такое глобальное, огромное, зависает над городом…

Здесь Хэнк подробно описывает увиденное им Нечто, а потом добавляет:

– Наверное, это я Кришну видел…

– Да брось ты! Наглотался таблеток, вот и увидел!

– Нет, в самом деле видел, – говорит Хэнк и крестится по-кришнаитски.

Редактор Бегемотов, положа голову на руки, внимательно слушает Хэнка. По его щеке, как муха, ползет слеза.

– Ну видел, так видел, – говорит Фил, вставая. – Пойду отолью.

И Фил отливает прямо в углу, словно Дом Культуры – это глобальный такой, огромный общественный туалет.

– Фил, – говорит Ударник. – Тебя уже за это с пяти репетиционных баз выгнали, а ты опять отливаешь! Ладно бы, туалета не было, так он же внизу, на первом этаже!

– Да брось ты! Моя моча – как слеза невинного младенца. Враз испарится.

Тут появляется кучерявый директор Дома Культуры Шкафчик, принюхивается, приглядывается и говорит:

– Здравствуйте, ребята!

– Здравствуйте, – парирует невозмутимый Фил.