Импотент, или секретный эксперимент профессора Шваца - Бегемотов Нестор Онуфриевич - Страница 38

Об этом помнили только сам маркиз, баронесса, горничная, вошедшая в спальню госпожи по ошибке, конюх, который видел, как маркиз поднимается по приставной лестнице, и управляющий поместьем, который повстречал маркиза уже на обратном пути из окон спальни, чтобы откланяться и щедро получить на чай. Новость эта так и осталась тайной, потому что маркиз Воро поочередно убрал всех свидетелей.

Горничная отравилась подставным газом. Конюха подняла на рога поощряемая корова. Управляющего ударило молнией – прямо в лоб и насмерть. Баронесса после рождения маленького Вениамина стукнулась крашеной головкой о каминную решетку и умерла от внутреннего кровоизлияния в то место, где должны находиться мозги. Она едва успела назвать сына. Имя сыну маркиз Воро придумал сам, прислав баронессе голубка с запиской: «Либо Карл, либо Вениамин, либо прибью».

Итак, Вениамин Дигли подрос и повадился ездить к соседу – маркизу Воро. Зачем он туда ездил – неизвестно, возможно, что смотреть марки. Но ровно через двадцать лет после его рождения его официальный отец помешался и полез на сеновал. Подробности – известны. Не прошло и трех дней, как маркиз Воро застрелился, предварительно направив Вениамину письмо, в котором сообщал, что именно он – отец ему и что наконец он может сказать ему правду.

Письмо это явилось для Вениамина большим откровением. Он никогда не симпатизировал маркизу и не ощущал к нему никаких позывов крови. Как же получилось, что отец его – маркиз Воро? Не следует ли ему, как честному человеку, теперь сменить свое имя на Воро? Молодой барон решает не блуждать в догадках и самолично произвести дознание.

Он рассылает приглашения всем прославленным сыщикам. Через месяц в поместье заявились: принц синей крови виконт Виктор де Бристоль, с точеными усиками и голубыми, но проницательными глазами, манеры виконта изящны и неторопливы, с ним его наследственная шпага и лупа; потомственный азиат Абдула Али Манай, вооруженный ятаганом и изумительным обонянием; и очаровательная Лючия ди Гроски, по прибытии плотно упакованная в платье от Фредерико (недавно Фредерико купил ей это платье в знак своей благодарности), а теперь вооруженная в костюм амазонки. Явившись, молодые люди спели арию «Знатного охотника» из неназванной оперы, и барон пригласил их к столу.

Гости гуляли вовсю, и потребовалось две недели, чтобы выяснить, что на почте ошиблись и доставили письма прославленным охотникам на Монстров, а вовсе не знаменитым детективам. Вениамин призадумался – как же ему использовать незваных гостей? Придумав, он честно рассказал им всю историю, на что Виктор де Бристоль заявил, что здесь попахивает их спецификой, а Абдула Али Манай посмотрел на него мутными глазами, а потом, ни слова не говоря (он вообще от рождения был глухим), выразил желание посетить сеновал, с которого упал ныне покойный барон.

Все проследовали к сеновалу, и вот уже Абдула с ятаганом наголо лезет по лестнице. Косичка на его голове колышется в такт движениям. Абдула раздувает ноздри, он чует присутствие необъяснимого. Наконец, он возвращается с сеновала, держа сундучок с частной перепиской маркиза Воро и баронессы Дигли.

Прочитав записки, Вениамин добивается-таки истины и отправляет двух охотников в частный заповедник развлекаться, а Лючию ди Гроски приглашает отобедать на веранде. Они знакомятся как можно ближе, а наутро Лючия исчезает, унося с собой фамильное столовое серебро. Для этой цели пришлось использовать три повозки…

– Это меня просто вывело из себя, – признался Джек Хонс. – Это был такой удар, после которого я никак не мог оправиться, и все, что случилось потом, – только следствие этого. С тех пор я чувствую в себе раздвоение личности. С одной стороны, я сын барона Дигли, а с другой – маркиза Воро…

– Как я тебя понимаю! – сочувственно произнес доктор Броне, докуривая пачку сигарет. – Не дай господь пережить подобное. Теперь я вижу, что ты относительно здоров, Джек.

Бронсу легко говорить эти слова, он знает, что сегодня же сдаст Хонса полиции. Он ведет умную беседу, как это принято вести с маньяками. Ни малейшей тени кронштейна не мелькает на его лоснящемся лице. Броне занят психотерапией, но в этот момент появляется сосед со своей собакой, Джек выпрыгивает из машины и производит два выстрела в упор. Сосед валится на бок, собака благодарно гавкает. Сбегается народ, все что-то кричат.

А Джек Хонс, он же Сидоров, он же Вениамин Дигли, он же злодей Бормоглотов, скрывается в промежутке между домов и, как пишет пресса, до сих пор остается непойманным, продолжая, как частный детектив, расследовать преступления своих сограждан.

В этом ракурсе нам видится еще одна история – о злодее Бормоглотове, который скрывался в лесах и в целях самообороны пристрелил семнадцать егерей, но этим уже вовсе не стоит забивать свою голову, поскольку, эта история совсем на другую тему.

С годами я заметил, что мой псевдоним вызывает глубокое чувство непонимая и недоумения. Пора разобраться с этим раз и навсегда.

Я всегда был очень неравнодушен к бегемотам. Это хитрое, сообразительное, покладистое, свирепое и легкоранимое животное. Поэтому, когда передо мной встала задача подписаться выдуманным именем, я сразу же остановился на этой старинной, чисто русской фамилии.

Появившись на свет, Н. Бегемотов в мановение ока сам стал литературным героем – персонажем доброй сотни рассказов и ряда повестей. И, как это свойственно литературным персонажам, постепенно зажил своей самостоятельной жизнью.

Он обрастал своими проблемами, друзьями и любовницами, ему начинали приходить письма, и однажды ночью я слышал как он говорит по моему телефону! Он настолько освоился в этом мире, что если бы я подписал эти строки своей фамилией (скрывать которую, кстати, я вовсе не намерен), знакомые моих знакомых просто-напросто обвинили бы меня в плагиате на этого самого Бегемотова. Никто из вас не скажет, что это слишком приятно.

В 1986 году я уже попытался избавиться от этого прохвоста. Я устроил ему презентацию нового романа, а потом утопил в ванной. Этому событию был посвящен номер никому не известного, да и ненужного, альманаха «Сталкер», в котором Бегемотов тогда работал. И что вы думаете? Не прошло и трех месяцев, как он снова уселся за мой письменный стол, чтобы написать пару строк! Может быть, это были хорошие строки, но главное, что я заметил – после утопления в ванной у него изрядно испортился характер.

В другой раз, задавшись такой же целью (избавиться от его гнусных притязаний на мое время и мысли), я сразу же почувствовал острое недомогание, и после этого махнул на него рукой. Так уж получилось, что теперь я над ним не властен. Быть может, когда-нибудь он получит другую телесную оболочку и оставит меня наконец-то в покое.

Теперь, я думаю, все встала на свои места и разъяснено. В конце концов, рукописи не горят, человек звучит недвусмысленно, и псевдонимы не выбирают. Аминь.

Было условлено, что я поднимусь к ней по лестнице, как только в ее спальне погаснет свет. Избегая случайностей, я прятался в кустах и смотрел на окно, уже желая ее и мысленно покрывая прихотливыми поцелуями.

Свет погас. Я быстро подбежал к дому, приставил лестницу и стал забираться по ней со свойственной мне сноровкой. Свет зажегся. Я слез с десницы и спрятался в кустах.

Свет погас. Я полез по лестнице, полез к своей желанной. Свет зажегся. Я слез с лестницы. Свет погас. Я полез к окну Ее, влюбленный безумно. Свет зажегся. Я свалился с десницы, сломал две ноги, плюнул и через неделю женился при свечах на другой.

– У меня тоже есть парень, – сказала она.

– Ну и кто он?

– У него очень белые штаны. Всегда. Он чисто выбрит и занимает прочное общественное положение. А вообще-то он склонен заниматься ядерной физикой.

– Да ты счастливая, Настя!

– Он меня очень любит. И я его люблю, очень. И хотела бы родить ему мальчика. И девочку тоже хотела бы.