Судебные ошибки - Туроу Скотт - Страница 11

— Ну, если сможете раздобыть в выходной день ордер на обыск, для меня вы вполне сообразительны.

Мюриэл стала делать записи на оборотной стороне зеленого бланка для заказов, которыми пользовались официанты. Гаролду требовались ордера на обыск машин на стоянке и на всякий случай домов служащих Гаса. Напоследок она сочла нужным повторить слова Джона Леонидиса о желании убить отца.

— Черт, — произнес Грир и нахмурился. У обоих не было охоты досаждать понесшим утрату.

— Это просто шок, — сказала Мюриэл. — Вы знаете эти дела. Чего только не случается в семьях!

— Оно так, — согласился Грир. У него тоже была семья. — Раздобудьте мне эти ордера, ладно? И дайте на всякий случай номера своих телефонов.

Мюриэл не имела представления, где ранним утром в нерабочий день искать судью, который поставит подпись под ордерами. Когда Гаролд ушел, она осталась в крохотном кабинете и стала звонить домой судьям по уголовным делам. Голос Джиллиан Салливан, последней, кому позвонила Мюриэл, звучал, как всегда, грубо и сонно. Но она согласилась встретиться. Теперь Мюриэл нужно было ехать в здание окружного суда, где ей предстояло самой печатать ордера на машинке.

Ее охватило радостное возбуждение. В прокуратуре существовало правило: раз ты напал на какое-то дело, оно твое. Этот принцип не позволял заместителям прокурора оттеснять новичков, а политическим тяжеловесам пробиваться к лучшим заданиям. Но даже при всем при этом ей, видимо, достанется третья роль, так как дело будет очень серьезным. Обвинение станет добиваться смертной казни, если только Афина и Джон Леонидис не заявят, что не нужно больше смертей, а они явно не в этом расположении духа. Так что для тяжкого убийства никаких смягчающих обстоятельств нет, процесс будет громким. Мюриэл увидит свою фамилию на первой странице «Трибюн» еще до его окончания. Эта перспектива электризовала все нервы.

В детстве Мюриэл долгое время боялась смерти. Дрожала в постели, сознавая, что долгий путь взросления лишь приближает ее к ужасающей черноте в конце. Однако со временем она приняла совет матери. Существовал только один выход — прославиться, оставить по себе след, который не сотрется вечностью. Ей хотелось, чтобы через столетие кто-то поднял взгляд и сказал: «Мюриэл Уинн хорошо поработала, теперь нам всем живется лучше». Она не думала, что это будет легко. Необходимы упорный труд и риск. Но добиваться правосудия для Гаса, для всех этих людей было важным делом, частью нескончаемой задачи поддерживать бастион законности, препятствовать жестоким устремлениям, которые в противном случае захлестнут весь мир.

Выйдя на улицу, Мюриэл увидела на тротуаре Ларри. Он не пускал внутрь Стенли Розенберга — телерепортера с крысиным лицом, который занимался расследованиями. Стенли не переставал подлизываться, хотя Ларри отсылал его к Гриру. Наконец Старчек, от которого журналистам всегда было мало проку, попросту отвернулся.

— Гнусный стервятник, — сказал он шедшей рядом с ним Мюриэл. Она чувствовала, что мрачность, которую оставила позади, не покидает ее на серых улицах, словно въевшийся в одежду запах.

— Значит, Гаролд привлек тебя к делу?

— Ты молодчина, — ответила Мюриэл. Они подошли к ее «хонде». Она сдержанно поблагодарила Ларри и простилась, но он схватил ее за руку.

— Так кто же этот человек?

Не сразу поняв, о чем речь, Мюриэл сказала, чтобы он прекратил.

— Ты что, думаешь, я не узнаю?

После недолгих препирательств Мюриэл сдалась.

— Толмидж.

— Толмидж Лормен?

— Ну тебя, Ларри. Много ты встречал в жизни людей с именем Толмидж?

Толмидж, в прошлом конгрессмен, теперь лоббист и знаменитый адвокат, ведущий дела предпринимателей, был профессором договорного права, когда Ларри и Мюриэл учились на юридическом факультете. Три года назад жена Толмиджа умерла от рака груди, и Мюриэл свела с ним столь же безвременная смерть мужа. Отношения у них были пылкими, но встречались они редко. У Мюриэл всегда так велось с мужчинами. Однако в последнее время они сближались все больше. У Толмиджа обе дочери учились в колледже, и ему наскучило жить одному. А ей нравилось силовое поле вокруг него — рядом с Толмиджем всегда казалось, что вот-вот произойдут эпические события.

— Ты в самом деле собираешься замуж за Толмиджа Лормена?

— Мы не собираемся заключать брак. Я говорила тебе, мне одно время представлялось, что такая маловероятная возможность существует. Теперь об этом не может быть и речи. Я только хотела объяснить тебе, почему не прибегу, когда ты свистнешь.

— Свистну?

Хотя разговор казался нелепым, Мюриэл охватило какое-то приподнятое состояние, казалось, она парит над этой сценой. Вознеслась над собой. В последние несколько лет у нее часто бывали минуты, когда подлинная Мюриэл казалась невидимой. Крохотной частицей чего-то существующего, но не обладающего зримой формой. В юности она была обычной беспокойной девушкой, считавшей, что весь мир основан на обмане. Мюриэл до сих пор не совсем преодолела это убеждение. Она знала, что в мире каждый думает только о себе. Поэтому ее и повлекло в юриспруденцию — прельщала та сторона роли адвоката, которая требовала разоблачать людское притворство. Однако те же самые взгляды мешали сближаться с другими.

Вот потому-то Ларри и возвращался к ней снова и снова — она знала его. Он был умным — более умным, чем приятным. Ей нравился его желчный юмор, нравилось, что он хорошо ее понимал. Ларри был рослым, с польской и немецкой кровью в жилах. С наивными голубыми глазами, большим круглым лицом и белокурыми волосами, уже начавшими редеть. Обладатель скорее мужественной, чем красивой внешности, исполненный примитивной привлекательности. Любовная интрига с ним представляла собой эксцентричную причуду, характерную для ее ранних лет, когда детская своенравность казалась мятежом. Но Ларри был женатым и полицейским до мозга костей. Теперь она повторила себе то, что сказала ему, — ей надо чего-то добиться.

Оглядев улицу и убедившись, что на них никто не смотрит, Мюриэл взяла его за пуговицу рубашки под спортивной курткой. Фамильярно дернула на прощание, это была просьба не сердиться. Потом включила стартер. Двигатель заработал, и ее сердце при воспоминании о деле забилось чаще.

5

3 октября 1991 года

Проработка версий

По пути в аэропорт Дюсабль, где собирался продолжить расспросы о Луизе Ремарди, Ларри остановился в Пойнте взглянуть на один дом. Лет десять назад, после расследования убийства маклера по операциям с недвижимостью, Ларри взялся за реконструкцию домов и примерно каждые полтора года перепродавал их с немалой выгодой. Когда был помоложе, он смотрел на службу в полиции как на промежуточный этап. Эта работа ему нравилась, но, пока он не окончил юридический факультет и воспринял полицию как судьбу, он мечтал о более высоком положении среди властной элиты. Теперь все его устремления были связаны с недвижимостью.

Стоял теплый осенний день. Ларри разглядывал дом, который, как тайком сообщил ему маклер, будет объявлен к продаже на этой неделе. Пойнт, долгое время являвшийся прибежищем немногочисленного среднего класса афроамериканцев в округе Киндл, стал привлекать холостяков и молодые супружеские пары, искавшие недорогие дома поближе к Сентер-Сити. Большой дом викторианской архитектуры представлял собой сущий магнит для состоятельной молодежи. Он был разделен на квартиры, но многие характерные черты оставались нетронутыми. В том числе огражденные квадратные платформы вокруг башен, стоящих с обоих торцов, и забор из копьевидных железных прутьев, между которыми застревали пожелтевшие листья.

Кроме того, перед фасадом была большая солнечная площадка, где Ларри мог посадить циннии, настурции, георгины, гладиолусы, ноготки и хризантемы, чтобы цветы там были с мая по октябрь. Он открыл, что деньги, вложенные в насаждения, возвращаются в тройном размере. Как ни странно, садоводство становилось у Ларри, пожалуй, любимым занятием. Его дед по отцу был крестьянином в Польше. И любовь к земле передалась внуку. Ему нравилось, что это занятие пробуждает у него новые интересы. Среди зимы он думал о мерзлой почве, о гибнущих микробах и укрывающем землю снеге. Постоянно наблюдал за тем, под каким углом падают солнечные лучи. Каждый день думал, хочет дождя или нет. Под мостовой находится земля — он никогда не забывал об этом.