И осталась только надежда - Бульба Наталья Владимировна - Страница 26

Все очень коротко, лаконично. Не за что зацепиться, чтобы укрепить свою веру или окончательно отчаяться. И не понять, хорошо ли, что я не ощущаю в нем угрозы и настолько ли плохо, что в нем не чувствуется раскаяние?

— Отвернись. — Я старалась держать себя в руках, но давалось это с трудом. В голове крутились кадры из фильмов, новостные сообщения. Калейдоскоп из слов, в которых все чаще проявлялись несколько: заложники, стокгольмский синдром, террористы, группа захвата.

Вот только на кино все это было мало похоже.

Ответа я не дождалась, но мое желание он выполнил. Отошел к столу, тяжело опустился на стул, не озаботясь тем, чтобы поднять плащ. Если я правильно запомнила, Амалия называла его набиру.

Продолжая посматривать на Туорана одним глазом, я двинулась к проему, но едва не забыла обо всем на свете, когда он провел рукой рядом с одним из стержней, и они оба вспыхнули, а между ними протянулась светлая дымка, на которой проявилось изображение.

— Поторопись. Сейчас принесут обед.

Еще секунду назад я могла поклясться, что он всматривается в то, что я посчитала экраном, но он тут же поспешил напомнить мне о моей наивности.

Ждать себя я не заставила. Не потому что решила прислушаться к его пожеланию. Слишком много зеркал, с каждого из которых на меня смотрела я сама. И хотя внешне во мне ничего не изменилась, если не считать узора, который мне так и не удалось смыть, смотреть в собственные глаза я не могла. Они были такими же пустыми, как и Туорана.

В какой-то мере это отрезвило. В моей прежней жизни не было ситуаций, в которых мне приходилось бы рассчитывать только на себя. Я довольно рано отвоевала для себя самостоятельность, но всегда знала, что в этом мире есть место, куда я могу приползти зализывать раны. Сейчас же, когда я столкнулась с тем, что мое сознание даже отказывалось принимать, пусть и соглашаясь с теми неопровержимыми доводами, которые окружали меня фантастическим антуражем, моим подспорьем были лишь мужество и надежда. Слабенькая, хлипкая, но не желающая сдаваться.

Костюм, точно такой же, как и на даймоне, даже на взгляд был моего размера. Белые сапожки на небольшом каблучке с длинным узким кармашком на внутренней стороне голенища. Память тут же услужливо подсказала — черные ребристые рукояти ножей с крупным камнем сверху, которые смотрелись украшением на фоне заправленных в сапоги брюк.

Сочетание холодного оружия и технологии, с которым я здесь столкнулась, почему-то не казалось мне противоречивым.

Белье… короткие шортики и не прикрывающая пупок майка. Мысль о склонности даймонов к минимализму у меня уже возникала.

Когда я покинула купальню, как назвал Туоран ванную комнату, он все так же сидел за столом спиной ко мне. Он не обернулся, хотя я была уверена, что о моем присутствии ему известно, давая мне возможность понаблюдать за собой.

Ни следа усталости в легких, небрежных движениях пальцев в воздухе, за которыми мгновенно следовало изменение картинки. Идеальная осанка, но при этом абсолютно прямая спина не кажется напряженной, широкие плечи, легкий наклон головы….

Не произойди того, что случилось, могла бы я влюбиться в него?

«Нет!»

Ответ прозвучал раньше, чем я закончила задавать себе вопрос. Я уже догадалась, что они с Кириллом вполне могли принадлежать одной расе, помнила проявившийся на одну секунду четко очерченный контур иного лица, антрацитовую кожу и алмазный блеск на ресницах и по краю темного зрачка. Но если Кир внушал доверие, то Туоран вызывал настороженность.

Теперь я точно знала, что мое первое впечатление о нем оказалось верным.

— Это ограничители магии. — Я в испуге вздрогнула и отпрянула, опять не заметив, как он оказался рядом, но мужчина уже успел застегнуть на моих запястьях широкие браслеты. А потом, никак не отреагировав на мой невольный жест, все так же холодно продолжил. — Ты будешь носить их, пока не научишься контролировать себя.

Я продолжала молчать, не находя сил на то, чтобы произнести хоть слово, дышать. А мозг лихорадочно подбирал ассоциации, в которых я выступала то в роли щепки в бушующем море, которым был он, то песчинкой в пустыне, то пылью под его ногами. На большее моего воображения не хватало, но даже этого оказалось достаточно, чтобы понять: рассчитывать я могла только на неадекватность судьбы, посчитавшей, что я ей вполне могу еще пригодиться.

— Наш мир жесток. — Его ладонь тяжело легла на мое плечо, он сжал пальцы, вызывая у меня болезненную гримасу. — Тебе стоит осознать это как можно скорее.

Мне пришлось прикусить губу, что не ускользнуло от его внимания, чтобы сдержать слезы. Я пыталась найти слова, дерзостью или грубостью добавив себе не уверенности — ее не было, твердости, чтобы выдержать его присутствие поблизости от себя. Но не было и их. А к тем чувствам, что я уже испытывала, добавилось еще одно, запоздало догнавшее меня.

Я не чувствовала, но уже знала, во мне живет его ребенок. И хотя я спокойно восприняла рассказ Амалии о том, что ее отцом был темный эльф, представить, каким именно будет это дите….

Мне не удалось сдержать родившийся в груди крик. Но на истерику он отвел мне лишь одно единственное мгновение. Я еще не успела захлебнуться воем, как уже была жестко прижата к стене, а его взгляд буквально пронизывал меня ранящим спокойствием.

— Поверь мне, это не самое страшное, что могло случиться с тобой. — Его речь была больше похожа на рык, но какой-то бесчувственный и холодный. — Я дал тебе шанс выжить, дам еще один — отомстить. Я сделаю даже больше, когда наступит момент, ты возьмешь мой кинжал, и я пропущу один твой удар, сыграв в игру со смертью. Но только в обмен на клятву, которую возьму с тебя.

Дошедший до меня смысл был похож на ушат ледяной воды: такой же отрезвляющий.

— Какую? — то ли проблеяла, то ли прошептала я.

Он же продолжал быть все таким же равнодушным.

— Ты дашь мне клятву, что родишь этого ребенка. Мои родичи о тебе позаботятся. Не сможешь полюбить, оставишь его им и уйдешь. Тебя никто не будет останавливать.

— А если я ее нарушу? — Не смелость заставила меня задать этот вопрос. Страх, который сковал все внутри.

— Не нарушишь. — Мне показалось, что в его глазах мелькнуло облегчение, но я была настолько взбудоражена, да и не слишком разбиралась в движении чужих душ, чтобы утверждать это. К тому же, в его голосе так и не было даже намека на тепло. — Есть клятвы, которые нарушить невозможно. Ты же не хочешь, чтобы из-за твоей легкомысленности пострадали близкие?

Он был прав, я не хотела.

— А если ты нарушишь?

Его смех был горьким. Но он не позволил мне разобраться в том, что скрывалось за ним, резко оборвав мнимое веселье еще до того, как я успела удивиться.

— Нарушение наших клятв тянет за собой бесчестье. Это значительно страшнее смерти.

— Что я должна сказать? — Мои ноги дрожали, но я сделала попытку выпрямиться и развернуть плечи, давая ему понять, что слабость моя была мимолетной.

— Ничего. — Он отступил на шаг назад, окидывая меня с ног до головы оценивающим взглядом. — Приняв это предложение, ты приняла и ответственность за него. И будет лучше, если ты это запомнишь. Законы магии более непреклонны, чем те, что создаются для управления другими. За каждое слово, за каждую мысль, за собственные колебания, за ошибочную убежденность, за все приходится отвечать. Собой, своим будущим, своими потомками.

— Ты меня запугиваешь? — Ничто из сказанного им не звучало угрозой, но чем дольше мы говорили, тем увереннее я становилась.

Нет, мои боль, страх, отчаяние, никуда не делись. Они были со мной, и я догадывалась, что теперь каждая секунда моей жизни будет наполнена ими. А еще я знала, что теперь постоянно буду вслушиваться в себя, осознавая, что во мне растет похожее на него существо. У него будут его глаза, черная, поражающая глубиной кожа и крылья, ажурные крылья похожие на звездную ночь.

Но для меня он навсегда останется чужим, не моим ребенком, которого я никогда не смогу полюбить.