У истоков русской контрразведки. Сборник документов и материалов - Батюшин Николай Степанович - Страница 11

Мало того, В. Д. Бонч-Бруевич с гордостью писал, что за одну из них заслужил гнев самой императрицы Александры Федоровны. Так как это были мемуары «красного» генерала, то последнее он с законной гордостью вписал в свой советский «послужной» лист. И в этом контексте тем более непонятно, почему дела Рубинштейна и сахарозаводчиков и вообще работа комиссии Батюшина остались проигнорированными им в воспоминаниях. Информации типа «контрразведке было известно», что «…за назначение Добровольского министром юстиции Распутин получил от привлеченного за спекуляцию банкира Рубинштейна сто тысяч рублей» явно мало. Или: Батюшин «.был для меня своим человеком, и я без всякой опаски посвятил его в свои далеко идущие намерения» (речь шла о Распутине). Наконец: «Рузский командировал меня в Петроград для обследования деятельности контрразведки штаба округа, недавно выделенного из состава фронта, и ознакомления с работой комиссии генерала Батюшина» (это декабрь 1916 г.).

Практически этими строчками и ограничиваются свидетельства генерала по одному из крупнейших дел, имевших место накануне гибели самодержавия. Архивные документы, однако, подтверждают, что Бонч-Бруевич в названном деле играл одну из заглавных ролей.

Авторитетный правовед и внимательный наблюдатель всего происходящего Михаил Павлович Чубинский записал в дневнике в январе 1917 г.: «.Говорят о предполагаемом уходе из прокуроров палаты С. В. Завадского, и это будет очень печально. С. В. тонкий и умный юрист, который достойно и энергично вел себя в таких сложных и щекотливых делах, как дело Рубинштейна, Манасевича-Мануйлова и других. Удивительно, что даже такой правый, сдержанный и типичный бюрократ, как министр юстиции Макаров, ушел, не выдержав прекращения дела Мануйлова». (О Манасевиче-Мануйлове речь еще впереди.)

Тут же в дневнике характерная приписка, весьма ценная для нас: «Д. Л. Рубинштейн – видный финансист, биржевик и банковский деятель, является одной из колоритнейших фигур нашего времени. Почти гениальный в спекуляциях, чуждый морали, смело оперирующий на границе гражданского и уголовного права, он завоевал себе очень влиятельное положение и в то же время являлся неисчерпаемой темой для рассказов и анекдотов, сделавших его имя чрезвычайно популярным».

Аргументированно, в спокойных деловых тонах сам Н. С. Батюшин излагает эпизоды, связанные с делами Рубинштейна, сахарозаводчиков и иными объектами оперативной разработки. Тем самым приобщаешься к новому историческому первоисточнику, о котором наверняка не знали братья Бончи и, возможно, не знает Солженицын.

Вот один фрагмент: «Устанавливать за ним (Рубинштейном. – Авт.) наружное наблюдение было бесполезно, настолько он был ловок. При обыске, например, у него был найден дневник установленного за ним Департаментом полиции наружного наблюдения. Он был в хороших отношениях с директором этого Департамента Климовичем. Да вообще у него были хорошие знакомства в высших сферах. Накануне, например, обыска у него обедал министр внутренних дел Протопопов. Его очень хорошо знала А. А. Вырубова. Про Распутина, которому он доставал любимую им мадеру, и говорить нечего. Ввиду этого разработка дела Рубинштейна представляла огромные трудности не в техническом отношении, а главным образом благодаря его колоссальным связям в Петрограде.

При обыске у него, между прочим, был найден секретный документ штаба 3-й армии. Вероятно, у него было бы найдено несравнимо большее количество секретных документов, если бы он не был предупрежден о готовившемся у него обыске человеком, близко стоявшим к председателю Совета министров Штюрмеру, что выяснилось лишь впоследствии». Этим человеком, возможно, был главный агент данной разработки И. Ф. Манасевич-Мануйлов. Как видим, в этом изложении упор сделан на оперативную, а не на политико-юридическую сторону всего того, что именуется «делом Рубинштейна».

И последний штрих из исторического, хотя и кратковременного, «сотрудничества-противостояния» контрразведки и юстиции. Снова Завадский: «Дело кончилось ничем, но как именно это произошло, я не знаю. Рубинштейна впервые я увидел в Зимнем дворце, в столовой, где завтракали члены и следователи верховной комиссии (!), исследовавшие злоупотребления старого режима. Зачем он туда пришел, меня никто не осведомил, но тогда я собственными глазами удостоверился, что он уже выпущен на свободу. А затем я был вызван в качестве свидетеля сенатором В. А. Бальцем, стоявшим во главе комиссии, в задачу которой входило расследование злоупотреблений специально военного ведомства. Оказалось, что под стражею находится уже генерал Батюшин: ему, если не ошибаюсь, вменялось в вину включение ложных сведений о ходе дознания по делу Рубинштейна в письменные доклады начальству».

На наш взгляд, острейшая коллизия Завадский (Макаров) – Батюшин (Ставка) – это лишь видимая часть айсберга. Нет сомнения, что истинное противостояние имело другой, общеимперский масштаб.

На самом деле, на одной чаше весов – вся головка российской империи: Верховный главнокомандующий царь Николай II, Ставка, ближайший к столице фронт во главе с умным и проницательным главнокомандующим Н. В. Рузским. Их боевой, ударной силой был особый отряд – комиссия во главе с опытнейшим и надежным контрразведчиком Н. С. Батюшиным.

На другой чаше весов – небольшая кучка взлелеянных войной наглых финансовых и биржевых воротил, дельцов и попросту проходимцев (тот же Распутин чего стоил!), для которых воюющее российское государство и его народ – неисчерпаемый источник для их паразитирования, обогащения, достигаемого с помощью всех мыслимых и немыслимых средств. Их сила – в капитале, с помощью которого можно было привлечь на свою сторону (и привлекались) деятелей любого уровня разлагающегося отечественного государственного аппарата. Великая Россия для них стала своеобразным ломберным столиком, на котором эти игроки делали свои, к сожалению, беспроигрышные ставки. В этом своем качестве они, по мнению защитников России и патриотов вообще, являлись подлинными ее врагами. А о том, что болезнь существующего режима зашла глубоко и в определенной мере уже не поддавалась лечению вопреки мнению ее «врачевателей», знало не так уж много лиц.

Итог этого, по-своему исторического, противостояния таков: победителем оказалась клика корыстных антигосударственников, больше похожих на врагов отечества, а вовсе не императорская Россия с ее могучей армией и военной контрразведкой, органами правосудия. Это страшная гримаса истории, а никакой не закономерный результат для всех иных держав, кроме России! Особую ответственность за поражения такого рода делят между собой все его участники, начиная с самого царя. Затем следует генералитет, за ним – в очередь – жандармерия, политическая полиция, контрразведчики и юристы всех рангов. Конечно, и его величество Капитал. Но каждому на весах истории отмерено свое. В первую очередь царю – за «…самодовольное и бездарное правление, при котором сама судьба России уплывала из рук правителей» (Солженицын). Вот почему контрразведка так и не смогла реализовать свои возможности.

Все сказанное здесь относится к «большой истории», к «большой политике». Но совсем не безразлично осмыслить такой частный вопрос: почему вместо сотрудничества с органами правосудия контрразведка оказалась в состоянии конфликта, противоборства с ней? Какой здесь скрыт урок? Глубоко неправыми будут те, кто в конфликте юриста и контрразведчика увидят лишь субъективный момент. Будто одна из сторон попыталась «поставить на место» другую. Наше мнение иное. Случившееся – сотрудничество, вылившееся в противостояние, – стало возможным в силу ряда объективных причин.

Во-первых, в воюющей России, как ни покажется странным, не было единого правового пространства. По «Положению о полевом управлении войск в военное время», утвержденному за несколько дней до начала войны, страна искусственно расчленялась на две «отдельные части» – фронт и тыл. Характер взаимоотношений между гражданской администрацией и военным командованием сразу же приобрел особую остроту. Вся полнота власти на обширных территориях театра военных действий (ТВД) перешла к военным.