Лучшие книги XX века. Последняя опись перед распродажей - Бегбедер Фредерик - Страница 7

Даже если Саган не очень удались ее следующие романы, она навсегда сохранила нерушимую верность рассказчице Сесиль из книги «Здравствуй, грусть», оставшись все той же безумицей, и пустой, и глубокой; французской Зельдой Фицджеральд; женщиной, которая выиграла нормандский замок в казино Довиля и едва не погибла, как Нимье, в автокатастрофе на своем Aston Martin; избалованной девчонкой, всегда готовой одержать победу над Эдуаром Баэром и мной в конкурсе на распитие водки с тоником в «Матис-баре» (восьмой округ Парижа, улица Понтье, дом 2); дамой настолько расточительной, что в настоящее время она кончает жизнь в полной нищете и болезнях, преследуемая налоговыми органами, прочно подсевшая на кокс и забытая своими почитателями… «Здравствуй, грусть» произвела скандал, а затем стала общественным явлением; спросим же себя, что осталось от нее сегодня, когда весь этот трамтарарам забыт? Маленький, превосходно написанный роман, переполненный трогательно-хрупким чувством, книга, каких мало выпадает на долю читателя, таинственный, не поддающийся анализу шедевр, который заставляет вас ощутить себя одновременно и менее одиноким, и более одиноким. Мориак был прав, окрестив Саган «очаровательным чудовищем». И впрямь, только чудовище могло унизиться до того, чтобы всю жизнь притворяться прожигательницей жизни, будучи гением, а также, замечу попутно, единственной живой женщиной в нашем списке[47].

Вот и номер 40 тоже пал не на меня, а на немца Томаса Манна (1875—1955), автора «Смерти в Венеции», которой наши респонденты предпочли «Волшебную гору» (хотя она много толще) – быть может, потому, что эта книга принесла своему создателю Нобелевскую премию по литературе через пять лет после ее публикации, в 1929 году.

Сюжет «Волшебной горы» слегка напоминает сюжет «Смерти в Венеции» (написанной двенадцатью годами раньше): в обоих случаях герои путешествуют, в обоих – оказываются лицом к лицу с самими собой и с истиной, в обоих – прощаются с XIX веком. Как же это прекрасно, просто плакать хочется, – ведь сегодня мы все говорим «прощай» двадцатому! Написанная между 1912 и 1923 годами, «Der Zauberberg» – подлинный шедевр литературы Веймарской республики, догитлеровской Германии, демократической и просвещенной; открывая эту книгу сегодня, нельзя не подумать о катастрофе, которую она неустанно пророчит между строк. Томас Манн стал воплощением антигитлеризма для всего света.

Молодой немец Ганс Касторп едет навестить своего кузена в санаторий Давоса (ТОГО САМОГО? Вот именно, того самого: Давос, знаменитый швейцарский лыжный курорт, уже тогда служил местом встреч сильных мира сего; великие капиталисты давным-давно присмотрели это местечко для своих сборищ). Ганс собирался провести там три недели, а в результате прожил семь лет, вплоть до войны 1914 года. Почему? Неужели он тоже заболел? Или ему больше делать нечего? Или, может, у него крыша поехала? Ничуть не бывало, просто этот юный буржуа из Гамбурга – можно сказать, гамбургер, очутившийся в горах и потрясенный их грандиозной панорамой, бежит от современной жизни, чтобы погрузиться в более естественное существование: он читает книги, он наблюдает за своим окружением, он переделывает мир вместе с обитателями пансиона, он влюбляется в одну из пациенток (госпожу Шоша) – короче говоря, он живет, а это такое занятие, черт его возьми, о котором современные люди отчего-то постоянно забывают… «Держись спокойнее и позволь своей голове свеситься на грудь, раз она так тяжела. Эта стена надежна, эти балки из дерева – так и чудится, будто они источают слабое тепло, если здесь можно говорить о тепле, но это и впрямь скрытое естественное тепло, хотя вполне возможно, что у меня просто разыгралась фантазия, что это чисто субъективное ощущение… Ах, как хороши все эти деревья! О, как животворен этот воздух для живых людей! Какое благоухание!…»

Забавное наблюдение: тысячи романистов XX века постоянно искали пути к бегству от цивилизации. Можно подумать, будто литература – последний оплот противостояния техническому и промышленному прогрессу. И это касается не только Томаса Манна (который в 1933 году еще и сбежал от нацистов), кроме него можно назвать и Германа Гессе, и Керуака[48], и прочих travel-writers[49]; в случае удачи мы получаем «У подножия вулкана» Малколма Лаури[50], в случае неудачи – «Алхимика» Пауло Коэльо[51]. Томас Манн выкрикнул в 1924 году, в долине времени: «Волшебная гора!», и эхо этих магических слов долетело до наших дней… до самой «Горы души» нашего французского китайца, лауреата Нобелевской премии 2000 г. Гао Циндзяна! (Вообще-то говоря, срубить Нобеля – дело совсем нехитрое: напишите книжку, придумайте ей название со словом «гора», и премия у вас в кармане.)

Роман обучения жизни и одновременно чисто вагнеровская симфония, «Гора» Томаса Манна не только волшебная, но еще и гипнотическая, почти усыпляющая: эти колдовские чары Стэнли Кубрик замечательно воплотил в своем фильме «Shining»[52] (в общем-то, любой писатель, уединившийся на горе, полностью съезжает с катушек). Милан Кундера в своих «Нарушенных завещаниях» говорит об «ироничной и возвышенно скучной манере Томаса Манна»[53], и, даже если это не слишком учтиво по отношению к писателю, в его словах есть доля истины. Хочу напомнить, что обе сестры Томаса Манна, так же как двое из его сыновей, Клаус и Михаэль, покончили жизнь самоубийством. Да и мне самому как-то не по себе.

№39. Д. Г. Лоуренс «ЛЮБОВНИК ЛЕДИ ЧАТТЕРЛЕЙ» (1928)

Внимание: ситуация усложняется! Не следует путать Дэвида Герберта Лоуренса, сокращенно «Д. Г.» (1885—1930), с Т. Э. Лоуренсом, по прозвищу Лоуренс Аравийский, который жил в то же время (1888—1935), но не фигурирует на 39-м месте нашего хит-парада, ибо он не написал «Любовника леди Чаттерлей».

Речь идет о несколько фривольном романе, который в 1928 году шокировал своей откровенностью читателей; будучи опубликован в Италии, он, однако, подвергался запрету в Англии и Америке вплоть до конца 50-х годов. Вообще, многие романы из нашего списка постигла та же судьба, как будто для участия в хит-параде века книга непременно должна была вызвать скандал: это и «Лолита», и «Улисс», и наш «Lady Chatterley's Lover» (сегодня именно эта фамилия – Chatterley – вызывает смешки во франкоязычных странах, и действительно, нужна была большая смелость, чтобы окрестить Chatterley героиню-нимфоманку из буржуазной среды[54]).

Леди Чаттерлей – большая шалунья – не теряет времени даром. Нужно сказать, что ее супруг Клиффорд парализован наполовину (на нижнюю) в результате фронтового ранения, чего нельзя сказать о его лесничем Оливере Меллорсе, человеке, конечно, менее утонченном, но зато щедро наделенном мужской силой. В те времена женский оргазм еще не имел права на существование. Так вот, миссис Чаттерлей борется за право на сексуальное наслаждение, проживая при этом в самой пуританской стране мира. Конни Чаттерлей – это Эмма Бовари, только родившаяся по другую сторону Ла-Манша; она стала родоначальницей всех наших юных романисток, озабоченных проблемами собственной плоти, просто ей на семьдесят лет больше, чем Клер Лежандр, Алис Масса или Лоретт Нобекур[55].

Легко понять, что «Любовник леди Чаттерлей» – прежде всего гимн чувственной любви, правде чувств и ощущений, где нет места пуританству; кроме того, роман противопоставляет свободу – буржуазным предрассудкам, супружескую неверность – браку, человеческую природу – общественной морали и воспевает смешение классов. Уже в своем письме от 1913 года Д. Г. Л. (который, хоть и называл себя инициалами, все же не пользовался курьерской почтой) провозгласил: «Что мне знание?! Все, чего я хочу, – это слушаться зова крови – прямо и непосредственно, без докучного вмешательства интеллекта, или морали, или всего другого». Спустя пятнадцать лет Д. Г. Лоуренс идет еще дальше, чем его кровь: появление секса в жизни леди Чаттерлей представляет собой, по его убеждению, истинную революцию, аналогичную марксистской бомбе замедленного действия. Наслаждение стало политикой! Лоуренс мечтает о «демократии слияния плоти», способной превзойти классовую борьбу. Ах, если бы богатые чаще спали с бедными!… Мир сделался бы более цельным (а кроме того, бедняк даст любому богачу сто очков в постели, вот откуда у людей интерес к палаточному отдыху!). Д. Г. Лоуренс, несомненно, стал первым глашатаем того явления, которое впоследствии назовут «сексуальной революцией»; сей переворот в нравах, как всем нам известно, произошел между 1965 годом (изобретение противозачаточной пилюли) и 1982-м (нашествие СПИДа) и с тех пор благополучно предан забвению.