Космический маразм - Бушов Сергей - Страница 5

Я пожал плечами:

- Я вообще не должен был здесь оказаться.

- Этого не может быть. Раз оказался, значит, должен был.

М-да. Я и забыл, как любит Фёдор точные формулировки.

- Ну, так скажем, в мои планы это не входило. Метро перепутал.

- Здорово. А я вышел из МГУ и пошёл так, чтобы мне солнце в затылок светило.

- Зачем?

Лицо Фёдора изобразило возвышенную мечтательность.

- Искал отдохновения своим мыслям и, более того, чувствам. Последовательность людей, зданий и других зрительных образов, поочерёдно сменяющих друг друга - разве это не прекрасно?

Он взмахнул руками, чем-то напомнив мне Христа.

- Не знаю. Мне, наверно, к экзамену готовиться надо. Теория вероятностей.

- Я помню, - Фёдор как-то неожиданно насупился. - Ну, дерзай.

- Пока.

Я снова зашёл в метро. Приложил карточку к глазку турникета. Загорелся красный огонёк – железный страж пускать меня не хотел. Я попробовал ещё раз, с тем же результатом. Похоже, на этой карточке поездок не осталось. Как это могло быть? Я не понимал. «Будешь задумываться о деталях – с ума сойдёшь», - промелькнуло в голове, и я не мог вспомнить, откуда взялась эта фраза. Однако мысль была дельной, и я поплёлся покупать новую карточку.

Оставшаяся часть пути до дома прошла, в общем, без приключений. Войдя в квартиру, я разулся, бросил на стол ключи и заметил листочек со списком дел. Соль купить я, конечно, забыл. Но идти на улицу уже не хотелось. Нашёл в холодильнике три сосиски, две из них разогрел в микроволновке, потому что варить было лень, и съел. Попил воды из чайника. Потом вернулся в комнату, лёг на диван и раскрыл тетрадь Фёдора. Повествование начиналось заголовком «Пространство элементарных событий». Звучало интригующе, и я приступил к чтению.

Если вдуматься, чтение – один из самых бестолковых способов усвоения информации. Вот появилась у одного человека новая идея. Он захотел поделиться с другими. Что он делает? Берет примитивное орудие письма и царапает на бумаге каракули, которые имеют некоторое отношение к его идее, преодолевая при этом эссенциальный тремор, дисграфию, отсутствие воображения, поверхностное знание языка или просто патологическое косноязычие. Написание книги может занять годы. Другой человек, желающий воспользоваться сохранённой идеей, идёт в библиотеку, ищет книгу, открывает, читает в течение нескольких дней и пытается переварить многостраничную тарабарщину, несмотря на его, в свою очередь, отслоение сетчатки, аллергию на бумажную пыль, дислексию, опять-таки отсутствие воображения, слабую эрудицию и врождённую безграмотность. И в результате в его мозгу, возможно, зарождается идея, которая, с некоторой вероятностью, имеет отношение к первоначальной. На радостях он пишет свою книгу и пошло-поехало.

И почему, спрашивается, просто не хранить идею в чистом виде, в баночке на кухне, и не вкладывать её в голову готовой по мере необходимости, не тратя своё и чужое время, электроэнергию на освещение и трудновоспроизводимые природные ресурсы на производство бумаги?

Проснулся я рано. Постель была залита тёплым светом из окна. В шкафах поблёскивали корешки книг. Выключенный компьютер обиженно молчал, и с ним был солидарен потухший телевизор. На стене тикали часы, показывая, что мне остался ещё целый день подготовки к экзамену, а за окном щебетали птицы.

Я потянулся, ощущая приятный хруст косточек, повалялся ещё минут пять, потом встал. Сходил в туалет, почистил зубы, помахал для проформы руками, вяло изображая зарядку, соорудил несолёную яичницу с использованием засохшей сосиски и дряблой луковицы и не без удовольствия съел.

Вернувшись в комнату, я набросал новый список из двух пунктов:

1. Учиться.

2. Соль.

Затем подошёл к окну.

На улице всё было наполнено предчувствием жары. Вдали, в лёгкой утренней дымке, возвышалось здание университета. Чуть ближе, между зелёных холмов, покрытых разросшимся кустарником, причудливо вилась Сетунь. Деревья испускали из ветвей в небо невидимые позывные. А совсем рядом, за забором из толстых металлических прутьев, белело старое пятиэтажное здание, известное мне под названием «восемнадцатый интернат».

Казалось бы, обычный ветхий дом, построенный по типовому проекту, как и многие школы в Москве, покрашенный белой краской, облупившийся и подмазанный ещё раз, вызывал у меня страх. Должно быть, сказывались детские воспоминания. Играя с дворовыми ребятами в войну, мы обходили этот дом стороной, а на вопросы о нём мне навевающим ужас шёпотом рассказывали, что в интернат свозят со всей страны умных детей и ставят над ними опыты. Говорили, что многие сходят с ума или даже умирают, и что призраки мёртвых учеников бродят ночью по коридорам здания и пугают новичков. В те времена загадочную школу окружал бетонный полуразвалившийся забор, возле ворот которого на столбе было намалёвано красной краской, похожей на запёкшуюся кровь: «КРЕМЕНЧУГ-СЯ 17». Потом, после реконструкции, забор сменился на более солидный, металлический, а надпись - на менее зловещую «Специализированный учебно-научный центр им. А.Н.Колмогорова».

Кстати, о Колмогорове. Мне давно было пора перестать пялиться в окно и продолжить учить теорию вероятностей.

Перво-наперво я сверился со списком билетов, чтобы оценить, какую часть я прошёл вчера. Прогресс не впечатлял – четыре вопроса из тридцати восьми, да и то усвоенные условно. Я уселся на диван, разложил вокруг учебники и конспекты – ущербный мой, состоящий из полутора вкривь и вкось записанных лекций, и добротный Фёдора, набитый данными под завязку, снабжённый иллюстрациями, сносками и словариком сокращений - и продолжил чтение.

Итак, теорема Чебышёва. Если последовательность независимых случайных величин... Я зевнул и снова вспомнил Фёдора. Как же, чистый мир платоновских идей! Ну и где эти независимые случайные величины в реальном мире? Вот, предположим, едет поезд из пункта А в пункт Б. С какой вероятностью он доедет? А чёрт его знает! Если даже учесть скорость, массу, все дефекты состава, незакрученные болтики на стыках рельсов, перемещения груза в вагонах и рассчитать, что вероятность, предположим, одна вторая, то кто гарантирует, что не начнётся война и какой-нибудь чукотский террорист не пальнёт по паровозу из «Стингера»? Да что там террорист – какова вероятность того, что машинист не уснёт в пути, а помощник не напьётся с горя? А как оценить вероятность, что в точке перед конечным пунктом вдруг не схлопнется пространство, и поезд не ухнет во временную воронку, чтобы не доехать уже никогда? Перед глазами промелькнула вчерашняя компания в метро, лифт в университете, Тамара... Чёрт! Я помотал головой и попытался сосредоточиться.

Через час я начал уставать. Греческие буквы скакали передо мной в причудливом танце. Большая «омега» подбоченивалась, «кси» шла вприсядку, «фи» крутилась на одной ножке, а «пи» просто придуривалась, косолапя и прищуривая глаз. Они смотрели на меня, а я смотрел на них, и они для меня переставали быть текстом – просто нарисованные уродцы, не несущие в себе никакого смысла.

Мне нужно было немного расслабиться, поэтому я включил телевизор и принялся бездумно щелкать с канала на канал. «В здешних лесах жители неоднократно встречали реликтового гоминоида», - вещал диктор, а по экрану, неуклюже наклонившись вперёд, перемещался слева направо человек, одетый в шкуры. Камера в руках оператора тряслась, отчего у положения человека в телевизоре имелась ненулевая дисперсия. Следующая кнопка... Показывали «Гостью из будущего». Коля Наумов, в фильме превратившийся в Герасимова, произнёс: «Нет, я всем говорил, что я из Конотопа». Слово «Конотоп» напомнило мне старые материалы съезда КПСС, где в списке участников значился некто В.И. Конотоп, обведённый траурной рамочкой. К чему это я? А, проехали... «Популяция амурских тигров стремительно сокращается». К чёрту тигров... На очередном канале транслировали заседание Государственной думы. Я вздохнул, включил видак и вставил наугад один из эпизодов «Звёздных войн».