Рассказы (СИ) - Кай Ольга - Страница 1

Кай Ольга

Рассказы

С возвращением!

Снегопад начался еще в обед, когда серое небо, низко нависшее над городом, вдруг осыпалось белыми хлопьями, влажными и тяжелыми. Мороз крепчал. К вечеру тротуары и опустевшие газоны покрылись мягким покрывалом, а снежинки все кружились, вспыхивая в фонарном свете, словно падающие звезды.

До Нового Года осталось чуть больше недели. Давно украшены витрины магазинов, а в окнах квартир мигают цветные лампочки елочных гирлянд. Ступени в подъездах усыпаны свежей хвоей. У меня ель искусственная, и я не спешу ее ставить — жду. Буду потом в последний день расправлять ее, залежавшуюся в тесной коробке, украшать старыми игрушками. На самые видные места повешу четыре больших новых шара, а верхушку оставлю неприкрытой: я так и не купила красивую звезду для своей ели. Потом зажгу маленькую свечку, налью воды в аромалампу, капну немного масла альпийской сосны… Пусть говорят, что искусственная ель — не конкурент настоящей. Я не буду спорить. Мне просто жаль те, настоящие, что привезли на базар лесные браконьеры, да и стоят они с каждым годом все дороже… И денег тоже жаль.

До нового Года еще есть время, поэтому сегодня я возьму лист бумаги и ручку и составлю список тех, кого собираюсь поздравить. Потом придумаю и запишу, кому какой подарок купить. Раньше я любила делать подарки своими руками, но теперь я знаю, что сделанный мною подарок не будет блестеть так, как купленный в магазине, не будет отвечать современному стилю, не будет радовать тех, кому мне хочется доставить радость. Одна моя подруга скривится и укажет на легкую неровность линии, другая мило улыбнется и спрячет непрезентабельную вещицу без фирменной этикетки в какой-нибудь ящичек, подальше от посторонних глаз, моя мама… пожалуй, через месяц я найду свой подарок где-нибудь на лоджии, среди того хлама, что давно пора выкинуть, да рука все не поднимается. Поэтому я не буду делать подарки своими руками. Я куплю несколько милых безделушек, ярко раскрашенных, блестящих…

Одной своей подруге я подарю ангелочка с пронзительно-синими глазами и умилительно-наивным выражением пухленького личика. Она поставит его на полочку рядом с другими такими же фигурками: кошечками, зайчиками и… ангелочками. Другой своей подруге я подарю жабу. Маленькую — на большую может не хватить денег — жабу: раскрашенный под бронзу символ достатка, символ богатства, сидящую на драгоценных камнях из цветного стекла. Подруга поселит жабу на комоде, возле зеркала — именно там, согласно фен-шуй, находится "зона богатства", — и положит ей в раскрытую пасть китайскую монетку с квадратной дырочкой посредине. Фальшивая бронза, фальшивые камни, фальшивая монета…

А маме я подарю статуэтку — красивую девушку в пышном платье придворной дамы с очень грустными глазами. Мама спрячет статуэтку за стеклянной дверцей серванта, среди хрусталя и перламутровых сервизов, и хрупкая девушка с грустными глазами будет смотреть из-за стекла, словно пытаясь и не умея рассказать о чьей-то так и не прожитой жизни, чьем-то, так и не сбывшемся, счастье.

Завершив список подарков, я спрячу его в свою сумочку, набитую всяческими полезными мелочами, а после заберусь с ногами на диван и, откинувшись на мягкие подушки, возьму в руки спицы. Большой клубок с меланжевыми нитками будет лениво кататься у меня под боком под монотонное ворчание телевизора, другой клубочек, пушистый, рыже-коричневый, будет греть мне ноги и довольно урчать, щуря золотистые глаза. Широкая полоса, черно-серо-белая, будет медленно удлиняться, превращаясь в теплый шерстяной шарф, постепенно, вечер за вечером, вечер за вечером…

И однажды раздастся стук, негромкий, едва слышный, заглушаемый голосом диктора в вечерних новостях. Я не услышу, но пушистый рыже-коричневый клубочек вдруг скатится на пол и превратится в кошку. В одно мгновение кошка окажется у двери и с любопытством уставится на нее. Стук повторится.

Я отложу вязание, прикрыв подушкой шерстяную полоску шарфа. У меня не работает дверной звонок, но мало кто об этом знает, а потому вряд ли кто-то чужой стучит сейчас в мою дверь. Может, это именно тот, для кого я до сих пор готовлю подарки своими руками? Я надеюсь, очень надеюсь, и потому боюсь, что надежда моя не сбудется. Медленно подхожу к двери. Кошка недовольно поведет усами в мою сторону, недоумевая, почему я не тороплюсь. И я посмотрю в глазок. А потом быстро открою дверь под звук серебряного колокольчика и, ощущая ласковое прикосновение кошачьей шерсти у ног, улыбнусь и скажу:

— Здравствуй. С возвращением!

Милосердие

Пройти квартала три-четыре пешком куда интереснее, и даже полезнее, чем жаться в душном, переполненном людьми транспорте. Да и зачем место занимать? Люди домой спешат, едут с одного конца города в другой, а ей недалеко совсем, она и так, пешком дойдет.

Мороз пощипывает нос и щеки, и это даже приятно. Жаль только — совсем мало снега. Ну, хоть грязь примерзла, — и то ладно.

Веселые огоньки уличных фонарей поднимали настроение, и она улыбнулась вдруг, сама не зная чему. Хорошо ходить по городу вечером, когда темно… Днем вид портят и облупившаяся штукатурка на старинных фасадах, и разбросанные повсюду пивные бутылки, цветные блестящие обертки… А вечером хорошо! И если не смотреть под ноги, а только вверх, на теплые прямоугольники окон, на резной узор ветвей, на туманно-синее небо…

Она споткнулась, едва не упала и, нехотя отбросив размышления, свернула направо. Больницы она не любила. Как и церкви. Что-то объединяло эти места, делало их несимпатичными, а порой и невыносимыми. Может потому, что и в больницу, и в церковь человек приходит со своей бедой за помощью, поддержкой, а вместо этого получает зачастую лишь фальшивку.

Однако сегодня она была абсолютно спокойна. Еще утром узнала, что Антона прооперировали удачно. Да и родители, по-видимому, целый день по очереди сидели возле кровати своего чада. А вот сейчас Антон был один, и наверняка скучал.

Выйдя из лифта, она сняла куртку и перекинула ее через руку. В холле хирургического отделения было пусто и тихо. Благо, она знала, как пройти к палате, и потому пошла без спросу.

Антон лежал дальше всех, у самого окна. И именно поэтому меньше остальных ощущал гуляющий по палате сквозняк — подоконник был высоко, а батарея — пусть и едва теплая — рядом.

— Ой, Ксюха! — Антон удивленно встрепенулся и чуть приподнялся на локтях.

— Хорошо, что ты пришла! — добавил он, понизив голос. — А-то предки ушли, скучно…

Оксана прошла через палату и осторожно села на кровать.

— Ну что, как ты тут?

— Да как, — вздохнул парень, — говорю же, скучно, делать нечего. А так нормально. До завтра как-нибудь дотерплю.

— До завтра?

— Да. Завтра меня выписать обещали.

— Так скоро?

На ее изумленный возглас Антон шикнул:

— Тише! Еще разбудишь этого.

Она проследила за взглядом парня. На койке по соседству лежал человек: лицо едва ли не белее наволочки, тонкое шерстяное одеяло не прикрывало обнаженные плечи и руки, вытянутые вдоль тела.

Оксана невольно вздрогнула: ей не было жарко, да и Антон кутался в одеяло, хотя и одет стараниями родителей в теплую одежду — свитер вязаный и спортивки с начесом. "Странно, как же этому человеку не холодно?" — подумала она.

— Его тоже утром привезли. Без денег, без документов, одет был как бомж какой-то.

Она повернулась, и Антон, увидев, что снова завладел вниманием своей посетительницы, продолжил:

— Мне сказали, что выпишут, если все будет хорошо. Ужас как домой хочется!

Ее снова отвлекли. Раздался стон, и Оксана обернулась.

Тот самый больной, которого так опасался разбудить Антон, приоткрыл глаза, бессмысленно повел ими, потом, не прекращая хрипло стонать, спрятал руки под одеяло. Пытался скрючиться, свернуться калачиком, но, видимо, вовремя вспомнил о недавней операции и снова распластался. Оксана лишь увидела, как из-под одеяла вынырнула рука, и пальцы ухватились за край кровати, да так крепко, что побелели еще больше. Хотя это казалось уже невозможным.