Свет в заброшенном доме - Тухтабаев Худайберды Тухтабаевич - Страница 34

– Ака, так это ведь наш ишак! – запрыгал Аман.

Осёл и вправду очень походил на нашего, того самого, если помните, который покончил самоубийством.

– Нет, это дикий осёл, – высказал своё мнение Усман с видом знатока.

Аман почему-то даже подёргал осла за шерсть. А бедный ишак стоял, покорно опустив голову, то ли не сознавая, что происходит, то ли говоря: делайте со мной что хотите, я в вашем распоряжении.

– Ака, молено я попробую сесть на него верхом? – спросил Аман.

Я подсадил брата на осла, боясь, правда, как бы тот не выкинул какой-либо номер. Но ничего, ишак стоял, низко опустив голову, тихо шевеля ушами.

– А вдруг хозяин появится? – с опаской оглянулся Усман.

Тут на много километров вокруг никто не живёт, – заявили девочки с такой твёрдостью, что спорить с ними было бесполезно.

Мы набросили на спину осла вчетверо сложенное одеяло, взбирались по одному, потом по двое, а напоследок даже по трое – ишак шёл довольно прилично, только слегка хромал и так кивал головой, что едва не доставал ею до земли.

Поверите ли, на другой день к нам пристала и хромая собака.

Спали мы в заброшенном доме. Когда утром собрались в путь, перед нами появилась хмурая, со свалявшейся шерстью, хромающая на заднюю лапу собака. Она как ни в чём не бывало поплелась за нами. Я хотел было отогнать её, но Зулейха остановила меня.

– Пусть идёт, – сказала она. – Может, ей деваться некуда, и нам веселее будет.

Таким образом, мы вдруг стали хозяевами осла и собаки. Эти два существа словно были созданы для того, чтобы передразнивать друг друга. Если осёл хромал на переднюю левую ногу и при ходьбе чуть не доставал мордой земли, то собака хромала на левую заднюю и при каждом шаге приседала.

Где ты, ишачий базар?

Зря мы надеялись, что не сегодня завтра доберёмся до родного кишлака, мечтали на цыпочках войти во двор Парпи-бобо, закричав «вах!», и потом долго смеяться, глядя на испуганного дедушку. Старик со старухой, повстречавшиеся нам по дороге, сказали, что эге-гей сколько нам ещё топать. Шесть станций.

В тот день, кажется, было воскресенье, улицы кишлака, через который мы проходили, были полны народу: кто спешит куда-то с тяжёлым хурджином за плечами, кто-то подгоняет упирающуюся овцу. Старик со старухой, лишившие нас грёз, везли на арбе мешки с луком.

Шесть перегонов… Если каждый из них в тридцать километров, то всего сто восемьдесят километров пути. Легко сказать!.. А тут осень уж на исходе, ночами выпадает иней, заметно похолодало, спать в шалаше невозможно – зуб на зуб не попадает. Через день-другой задуют холодные ветры, пойдёт сыпать хлопьями снег… Вот если бы смогли мы продать своего ослика, купить билеты – нас бы никто не тронул. Об этом мы подумываем уже три дня. Мои-то согласны, да я сам никак не решусь. А вдруг осла продать мы продадим, а билетов не достанем? Тогда опять придётся пешочком топать. Пожитки на себе тащить, Амана с Рабиёй тоже. Нет у нас теперь прежних сил нести их на себе, похожи мы стали на побитые морозом стебли кукурузы, ломкие, хрупкие.

Скотный ряд находился примерно в километре от станции, прямо посреди открытого поля. Продавали здесь и овец, и коров, и лошадей, и верблюдов. Один верблюд, видно, взбесился, всё пытался порвать цепи, которыми был скован.

Прежде чем выводить ослика на продажу, мои младшенькие попрощались с ним. Даже пёс наш тихонько проскулил, будто хотел сказать: «Прощай, мой хромоногий друг!»

Ишаков на базаре было в десять раз больше, чем лошадей. Видно, в этих краях люди ездят только на ослах. Такая торговля идёт – пыль столбом: ослы громаднейшие, с тонкой спиной, с толстыми ногами; гривастые ослы с короткой спиной и длинной головой; ослики совсем недавно объезженные, накрытые любовно вышитыми попонами. Некоторые ослы так разукрашены, бай-бай, любо-дорого глядеть, словно и не на продажу их привели, а на выставку: уздечка усеяна блестящими пистонами, на лбу бусы, на шее треугольные талисманчики. Рядом с этими красавцами, признаться честно, наш ослик выглядел очень уж невзрачно.

– Приподними ему морду, – прошептал я Усману.

– У меня уже плечо болит подставлять ему под голову…

– Потряси ему тогда хвост.

– Он его прячет. Может, накрыть осла рубахой? Как увидят люди язвы, отворачиваются…

– Накрой, если хочешь, – сказал я, оглядываясь. Покупатели в основном бородатые старики, повязавшиеся зараз двумя бельбагами, в чалмах, да старухи беззубые, которые не говорят, а свистят только… Молодых почти нет, а какие есть – хромые, безрукие, инвалиды войны… «Отдам за столько, сколько дадут, – решил я про себя. – Торговаться не буду. Дадут шестьсот рублей – и ладно, рублей за триста купим билеты, а на остальное еду, гостинцев деду Парпи и Тухтехале…»

Вон какой-то белобородый с хурджином на плече осмотрел громадного осла, заявил, что тот больно прыткий с виду, а ему бы смирного ослика. Надо заманить старика, да поскорее!..

– Здравствуйте, дедушка! – приложил я руку к груди, демонстрируя воспитанность.

– Ваалейкум ассалом, верблюжонок мой, – откликнулся старик, перекладывая хурджин на другое плечо.

– Вам нужен смирный ослик?

– Да, мой сын.

– Идёмте, у нас как раз такой ослик.

– Посмотрим, посмотрим, верблюжонок мой.

Белобородый остановился поодаль от нашего ишака, точно боялся, что тот лягнёт его, долго из-под руки глядел на ослика.

– Бай-бай-бай! – весело воскликнул он потом. – Это осёл или крылатый скакун самого святого Хазрата Али Шера?

– Осёл, – сообщил я. – Очень смирный осёл, не лягается.

– Бай-бай-бай! – отступил чуть назад бобо. – Наверное, он не может ногу поднять, чтоб лягаться, а, верблюжонок мой?

– И не кусается, – добавил я.

– Кусался бы, будь в пасти зубы, верно, верблюжонок мой?

– Хоть и без зубов, он хорошо кушает, – не сдавался я. – Он очень молод ещё, вот поглядите, у него зубы только прорезаются.

– Бай-бай-бай! Живое или мёртвое это чудище?

– Живое, дедушка, ещё как живое! Вотсейчас оно пройдётся, сами увидите. Усман, подтолкни его сзади!

Нет, верблюжонок мой, это скорее всего привидение моего осла, сдохшего месяц тому назад.

– Нет, дедушка, это настоящий осёл. Берите его, уступим по дешёвке.

– Хорошо, я куплю твоего ослика, а кто заплатит мне за проезд?

– За какой проезд? – удивился я.

– Так ведь, верблюжонок мой, он до дома моего не дойдёт, придётся мне нанять арбу, чтоб довезти его.

– Дойдёт, убей меня бог, дойдёт. Скажи ты, Усман…

Я чуть не плакал от досады.

Усман проворно вылез из-под шеи осла и глядел то на белобородого, то на меня, не зная, что именно сказать.

– Берите, дедушка, отдаю вам осла за шестьсот рублей, – умолял я. – Берите, не пожалеете.

– Нет, сын мой, мне нужен верховой осёл…

– Так на ком же ездить, если не на этом?! – вскричал я. – Скажи ты, Усман.

– На нём три человека могут проехаться, – подтвердил брат. – Здоровый очень…

Старик, видно, устал держать тяжёлый хурджин, переложил его на другое плечо и пошёл прочь, посмеиваясь и тряся бородой. Не хочешь – не надо, решили мы с братом, другой купит, у кого побольше денег…

Долго проторчали мы на базаре, но так и не дождались ни денежного покупателя, ни победнее, хотя я пытался во всё горло расхваливать наш товар. Вначале я расстроился, но, когда в голове мелькнула одна мысль, сразу повеселел. Моя задумка понравилась и Усману, уставшему поддерживать голову ишака, и остальным, которые давно сидели, пуская слюнки, напротив торговки варёным горохом.

Погрузив пожитки на осла, мы отправились на станцию. Собака захромала вслед. Ребят я оставил на привокзальной площади, сам с Усманом повёл осла прямо к двери билетной кассы. На мой стук из окошечка выглянула пожилая женщина.

– Что вам угодно, молодой человек? – ласково поинтересовалась кассирша. У неё был приятный голос.