Мэри Поппинс с Вишневой улицы - Трэверс Памела Линдон - Страница 26

Джейн и Майкл ушли на день рождения. Они оделись во все самое нарядное. И Эллен, увидев их, воскликнула, что они «красавчики, прямо с витрины».

Весь день в доме было так тихо, точно дом о чем-то задумался или, может, задремал.

Внизу на кухне миссис Брилл, водрузив на нос очки, читала газеты, Робертсон Эй сидел в саду на скамейке и усердно предавался лени. Миссис Банкс устроилась на софе в гостиной, подложив под ноги подушечку.

В комнате наверху Мэри Поппинс просушивала на каминной решетке одежду детей, а солнечные лучи лились в окно, расцвечивая стены, и плясали в кроватях, где лежали близнецы.

– Пожалуйста, сдвиньтесь немного. Вы светите мне в глаза, – сказал Джон громко.

– Прости, но это невозможно, – ответил один луч. – Нам ведь надо обежать всю комнату. Так заведено испокон веков. Мы движемся весь день с востока на запад, и эта комната как раз у нас на пути. Советую тебе зажмуриться, и я как бы исчезну.

Золотистый столп лучей наискось падал в комнату. Он двигался довольно быстро, вняв, без сомнения, просьбе Джона.

– Какие вы нежные и теплые. Я так вас люблю, – сказала Барбара, стараясь поймать в кулачок хотя бы один луч.

– Милая девочка, – ответили лучи и стали гладить ее щечки. – Тебе нравится, как мы ласкаем тебя? – видно, им приятно, когда их любят.

– Очень! – вздохнула с наслаждением Барбара.

– Слова! Слова! Слова! Я нигде не слышал столько слов, как в доме N 17 по Вишневой улице. В этой комнате всегда кто-то болтает, – проверещал в окне чей-то голос. Джон с Барбарой повернули головы. Это был Скворец, живший на верху дымоходной трубы.

– Нет, как вам это нравится! – быстро обернулась Мэри Поппинс. – Посмотрел бы на себя. День-деньской прыгаешь по крышам и проводам. И без умолку трещишь, чирикаешь, орешь. Ты своим гамом мертвого разбудишь! Воробьи и те тише себя ведут.

Скворец склонил голову набок и глянул на нее одним глазом сверху оконной рамы.

– Ну и что? – ответил он. – У меня уйма дел: консультации, дискуссии, диспуты, переговоры. Вот целый день и нет языку покоя.

– Бедный язык, – съязвил Джон.

– А я, между прочим, молодой человек, не с вами разговариваю, – Скворец гордо тряхнул крылышками и слетел на подоконник. – И уж, во всяком случае, не тебе это говорить. Кто в субботу чуть не весь день голосил?

– Но я же не болтал языком, – смутился Джон. – У меня животик болел.

– Знаем, как болел! – Скворец с подоконника перелетел на шишечку кроватки, где лежала Барбара, и сказал тихим, вкрадчивым голосом:

– Есть сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки, Барбара?

Барбара села, держась за кроватку.

– Вот тебе половинка овсяного печенья, – протянула она в кулачке угощенье.

Скворец мгновенно вспорхнул с кровати, схватил кусочек печенья, вернулся на подоконник и стал быстро-быстро клевать.

– А где твое спасибо? – укорила Скворца Мэри Поппинс, но печенье было такое вкусное, что Скворец никого и ничего не слышал. – А спасибо где? – громче повторила Мэри Поппинс.

– Что такое? Ах, дорогуша, занимайтесь своим делом. У меня нет времени на всякие церемонии. – И он склюнул последнюю крошку.

В комнате воцарилась тишина. Джон, нежась в солнечных лучах, схватил свою голенькую ножку, сунул пальцы в рот, где уже белел первый зубик, и стал водить ими по губам.

– Что с тобой? Зачем это? – засмеялась Барбара. – Сейчас тобой никто не любуется.

– Знаю, – ответил Джон, ведя ножкой по губам, точно играл на губной гармошке, – но надо практиковаться. Взрослые от этого балдеют. Ты обратила внимание, тетушка Флосси увидела вчера этот фокус и чуть с ума не сошла. Столько глупостей наговорила – я и птенчик, и умничка, и золотце – словом, седьмое чудо света. Слыхала что-нибудь подобное? – Джон выпустил изо рта ножку и захохотал, вспомнив тетушку Флосси.

– Мои штучки ей тоже нравятся, – без тени хвастовства заметила Барбара. – Я начну снимать и надевать пинетки, а она мне – ты такая сладенькая, я тебя сейчас съем, смешно, да? Если я говорю, что съем, значит, и правда съем, например, яблоко или печенье. А у взрослых ничего не поймешь. Говорят одно – делают другое. Как ты думаешь, она понарошку хочет меня съесть?

– Конечно, понарошку. Это они так шутят. Мне никогда не понять взрослых. Они все-таки очень глупые. Даже и Джейн с Майклом не всегда умными назовешь.

– Да, – согласилась Барбара, сосредоточенно стаскивая пинетки.

– Например, они никогда не понимают, о чем мы говорим. Но самое страшное, они вообще не понимают ничей язык. Я сам слышал, как Джейн сказала: вот бы понять, что говорит ветер.

– И я удивляюсь на Майкла. Только и слышишь: «Ах, как поет скворец – ти-ви, ти-ви!» Да разве скворец поет? Он просто говорит, как мы с тобой. А уж от мамы с папой, конечно, и ожидать нечего. Они просто ничегошеньки не понимают. Но Джейн с Майклом, кажется, должны бы понимать…

– А они раньше и понимали, – вмешалась Мэри Поппинс, складывая стопкой ночные сорочки Джейн.

– Что? – воскликнули близнецы. – Понимали язык скворца и ветра?

– Да, и язык деревьев, солнечных лучей, звезд.

– Но как они могли разучиться? – Джон наморщил лобик, силясь постичь причину такого несчастья.

– Ты хочешь знать? – проверещал Скворец таким тоном, точно хотел сказать: а я знаю, как.

– Выросли и забыли, – объяснила Мэри Поппинс. – Барбара, надень, пожалуйста, пинетки.

– Глупая причина, – сказал Джон, сердито на нее глядя.

– Может, и глупая, но это факт, – Мэри Поппинс нагнулась к Барбаре и крепко-накрепко завязала пинетки.

– А Джейн с Майклом и правда глупые, – продолжал Джон. – Вот я вырасту и ни за что не забуду.

– И я тоже, – Барбара сунула палец в рот и стала, причмокивая, сосать.

– Забудете, – отрезала Мэри Поппинс.

Близнецы сели в постельках и уставились на нее.

– Ха! – презрительно воскликнул Скворец. – Вы только взгляните на них! Ишь, вундеркинды выискались! Бывают, конечно, чудеса. Но на этот раз никакого чуда не будет. Вы тоже все забудете, как Джейн с Майклом.

– Никогда! – воскликнули близнецы в один голос и взглянули на Скворца так, словно хотели его убить: очень он их расстроил.