Долина кукол - Сьюзан Жаклин - Страница 62

Лайон расплатился с мистером Хиллом, поздравил его с наступающим Рождеством и прошел за Анной в дом. Она была вынуждена признать, что огонь, потрескивающий в камине, делает огромную гостиную теплой и уютной. Анна провела Лайона по всему дому и прочла в его сияющих глазах, что все ему здесь очень нравится. Она поняла, что это не просто дань вежливости, дом и в самом деле пришелся ему по вкусу.

В большой кухне они нажарили бифштексов и поужинали в гостиной у пылающего камина. Лайон настоял на том, чтобы затопить камин и в спальне. Она удивилась тому, как умело он обращался с каминным инструментом.

– Не забывай, что большую часть жизни я прожил в Лондоне, где не очень-то полагаются на центральное отопление, – пояснил он и добавил:

– Дом просто замечательный. Ты слишком привыкла к нему, чтобы достойно его оценить. Знаешь, он подходит тебе. Ты выглядишь так, словно навсегда пустила здесь корни.

– Не смей так говорить даже в шутку, – пригрозила она. – Комплиментом я это не считаю.

В воскресенье снег перестал, и они долго гуляли. Из церкви выходили люди, и их с Лайоном видела едва ли не половина городка. Анна здоровалась, но не останавливалась, спиной ощущая любопытствующие взгляды.

Когда они вернулись домой, Лайон начал растапливать камин, а Анна принесла ему хереса.

– Единственное, что смогла найти, – извиняющимся тоном сказала она. – Ни капли виски.

– Ты – падшая женщина, – он отпил вина. – Я видел, как на нас косились твои соседи. Они спросят в гостинице и узнают, что я там не останавливался. Похоже, мне придется поскорее жениться на тебе, чтобы восстановить твою честь и репутацию в этом городке.

– Мне безразлично, что в этом городке обо мне думают. Он сел рядом с нею.

– Ну хватит, моя маленькая упрямица из Новой Англии. Ты должна сдаться и признать, что этот дом действительно великолепен. Какая замечательная комната! Вот тот портрет над камином – ведь он принадлежит кисти Сарджента?

– Думаю, что да. На нем мой дедушка. Я передаю его в одну картинную галерею в Нью-Йорке. Они предлагают хорошую цену.

– Оставь его у себя. Цена со временем возрастет. – Он немного помолчал. – Анна, серьезно… никогда еще не видел тебя такой красивой, как сейчас, когда ты сидишь здесь. Ты так прекрасно вписываешься в этот интерьер и совсем не производишь впечатление, что угнетена им. Лоренсвилл, похоже, идет тебе на пользу.

– Только потому, что здесь ты, Лайон.

– Хочешь сказать, дом у человека там, где осталось его сердце… – Он притянул ее к себе, и оба стали смотреть на языки пламени. Некоторое время спустя, по-прежнему мечтательно глядя на горящие поленья, он произнес:

– И к тому же все могло бы получиться…

– Что «получиться»?

– У нас с тобой.

Она еще теснее прижалась к нему.

– Я всегда говорила, что получится. И ты точно так же мог бы прекратить сопротивление. Это неизбежно.

– У меня около шести тысяч долларов. Анна, какой здесь ежегодный налог за жилье?

– Здесь?

– Вряд ли очень высокий. Не забывай, я сказал, что не смогу жениться на тебе, если нам придется жить на твои деньги. Но я мог бы воспользоваться гостеприимством этого прекрасного дома. Моих шести тысяч нам вполне хватило бы на год. А если бы я получил приличный аванс за книгу, то мог бы приступить к следующей. Анна, может же все получиться! – Он встал и, потирая ладони, окинул комнату взглядом. – Боже мой, а ведь действительно все было бы великолепно. Я мог бы писать здесь.

– Здесь? – Это слово едва не застряло у нее в горле.

– Анна! – Он встал перед ней на колени. – В наших отношениях не все было достойно. Но здесь, в этом прекрасном доме, я в самой достойной манере коленопреклоненно прошу тебя удостоить положительным ответом мое предложение. Согласна ли ты стать моей женой?

– Конечно. Ты хочешь сказать, чтобы я не продавала дом, для того чтобы ты приезжал сюда и писал здесь? Я буду рада сделать это, но ведь уйдет столько времени, чтобы добираться сюда каждые выходные.

– Мы стали бы жить здесь! Анна, этот дом – твой, но я стал бы платить за него налог, платить за питание. Мы стали бы жить на мои деньги. А в один прекрасный день я заработаю кругленькую сумму, и мы придумаем что-нибудь другое. Так поступал и твой отец. Мистер Хилл сказал, что здесь родилась твоя мать. Здесь будут наши семейные корни, Анна. А дорогу я себе пробью, стану чертовски хорошим писателем. Вот увидишь.

– Жить здесь? – Она ошалело смотрела на него.

– Я возвращаюсь в Нью-Йорк и извещаю Генри, что мы оба уходим от него. Если хочешь, пожениться можем в Нью-Йорке. Там осталась Дженифер…

– Там осталось все!

– Ничего такого, без чего мы не смогли бы жить.

– Но, Лайон, мне все здесь ненавистно! Ненавистен этот город, этот дом…

Только сейчас он осознал, в каком она состоянии.

– Даже когда я здесь? – осторожно спросил он. Она начала мерить шагами комнату, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Нужно заставить его понять…

– Лайон… ты говоришь, что смог бы писать здесь. Вероятно, смог бы. Возможно, даже по восемь часов в день. Но что бы стала делать я? Записалась бы в женские клубы? Раз в неделю играла бы в бинго [39]? Возобновила бы так называемую «дружбу» со скучнейшими девицами, с которыми я здесь выросла? А вот тебя они бы так быстро не приняли, Лайон. Ты не их круга. Ты чужак. Нужно быть гражданином Лоренсвилла в третьем поколении, для того чтобы хоть что-то значить в этом городе, насквозь пропитанном снобизмом…

На его лице появилось умиротворенное выражение.

– Так вот что тебя волнует. Что меня подвергнут остракизму. Ну, за меня не беспокойся, я толстокожий. Станем ходить в церковь, нас все будут видеть. Когда поймут, что мы намерены остаться здесь, они смягчатся.

– Нет, нет! Ни за что! Я не буду жить здесь!

– Почему, Анна? – Он говорил тихим голосом.

– Лайон, ну как ты не понимаешь? Точно так же, как у тебя есть свои определенные принципы, – ты ведь не можешь допустить, чтобы мы жили на мои деньги в Нью-Йорке, – так и у меня есть свои уязвимые места. Их немного – всего одно. Лоренсвилл! Я ненавижу его! Я люблю Нью-Йорк. До приезда в Нью-Йорк я жила здесь, в этом склепе. Я была ничем, была трупом. Когда я приехала в Нью-Йорк, передо мной словно занавес поднялся. Впервые за всю свою жизнь я почувствовала, что живу, дышу.

– Но ведь сейчас у нас с тобой появились ты и я. – Он смотрел на нее испытующе, в упор.

– Но не зде-есь, – простонала Анна. – Не здесь. Неужели ты не понимаешь? Во мне тогда что-то умрет.

– Значит, насколько я понял, ты можешь любить меня только в Нью-Йорке. Нечто вроде единого пакета неразрывных соглашений?

– Я люблю тебя, Лайон. – Слезы ручьем текли по ее щекам. – Я буду любить тебя где угодно. Поеду за тобой в любое место, куда потребуется для твоей работы. Куда угодно, только не сюда…

– Ты даже не хочешь попробовать реализовать такую возможность… год, от силы два?..

– Лайон, я продам дом… Отдам тебе все деньги… Стану ютиться с тобой в одной комнате. Но не здесь! Он отвернулся и пошевелил в камине кочергой.

– Ну что ж, пусть будет так. – Затем добавил:

– Подложу-ка еще одно полено перед отъездом. А то уже гаснет.

Она посмотрела на свои часы.

– Еще рано.

– Поеду на четырехчасовом. Завтра предстоит тяжелый день, а в среду еще Рождество…

– Я провожу тебя на вокзал. – Анна подошла к телефону и позвонила мистеру Хиллу.

Когда она вернулась, огонь почти погас. Без Лайона комнаты снова показались ей мрачными. О боже, понял ли ее Лайон? Он был так молчалив по пути на вокзал. «Во вторник я вернусь, – пообещала она ему. – Ничто не удержит меня здесь. В Рождество я буду с тобой».

Но, сев в поезд, он даже не обернулся, чтобы помахать ей на прощание рукой. Она чувствовала, что вот-вот свалится с ног. Проклятый Лоренсвилл! Словно спрут, он тянет свои щупальца, пытаясь затянуть ее назад.