Клан быка - Тропов Иван - Страница 51

Сверху выглянула Тхели, но обескураженной она не выглядела. Она все улыбалась, и эта улыбка… Свечу она отлепила от блюдца, но держала не в кулаке, а едва-едва двумя пальчиками. Вытянула руку над центром дыры в потолке, как наводчик над люком для бомбометания.

Тхели…

А она хоть раз произнесла это имя?…

Леха взревел, рванулся назад, выдавливая дверь. Дверь чуть поддалась. С треском лопнули заклепки, удерживавшие засов…

И тут дверь спружинила обратно. Что-то подпирало ее, какой-то мощный клин. Лом? Металлический лом? К черту лом! Если с разбега, всей массой… Только разбежаться было негде. Даже на шаг. Даже на полшага… Рога уперлись в стену, а круп поджало дверью.

– Fiat ignis! – торжественно провозгласила Тхели и отпустила свечку.

Огонек скользнул вниз, размазываясь в длинную полосу пламени, – и мир утонул в огне и боли.

Леха выл, метался, разрывая рогами стальные листы стен, но вокруг были только огонь и боль. Секунды растянулись в вечность, а движок игры старательно имитировал ад…

Снова призрачное рассветное небо, снова Кремневая долина, снова спину и бок режет острая щебенка… Леха даже не пытался встать. Просто лежал и глядел на это чертово рассветное небо. Та адская боль кончилась, но облегчения не было. Лишь усталость и отчаяние. Застрял здесь. Застрял на год, целый год – здесь. Здесь, где за каждую твою смерть объявлена цена, а за мучения будут премии. Где «легкой смерти!» нужнее, чем «здравствуйте», «добрый день» и «сладких снов» вместе взятые, и уже привычно слетает с языка… На целый год… Здесь… Это будет дольше вечности. Кольнула зависть. К тому мужику, что сиганул со Штукадюймовочки. Господи, если бы можно было вот так же! Покончить со всем этим… Одним махом – и навсегда…

– Что, рогатый? Подстава? Я тебя предупреждал…

Леха даже не заметил, как сатир подкрался. А впрочем, какая теперь разница… Теперь.

– Ну скажи, ведь предупреждал же, что шансы ниже нуля? Игроки прекрасно знают, что иногда урки в звериных шкурках пытаются выходить на своих корешей… Понял теперь, как бывает, когда очередной твердолобый решает, что он тут самый умный, разглядел среди игроков своего приятеля и назойливо лезет пообщаться?

Леха молчал. Сатир нахмурился, присел перед Лехой на корточки и перестал скалиться. Вздохнул:

– Чего такой грустный? Взгрустнулось? А чего такой бледный? Вз…

– Отстань.

– Угу-у… – глубокомысленно протянул сатир, прищурившись.

Встал, подцепил камешек поострее, шагнул к валуну – и стал выдалбливать-выскабливать еще одну полосочку. Седьмую…

Всего лишь седьмую…

Сатир неспешно долбил и скоблил валун. Потом сдул пыль, удовлетворенно оглядел плоды своего труда и обернулся к Лехе:

– Ну так что, парнокопытное? Достаточно приключений на свою задницу словил или еще хочешь?

Леха закрыл глаза, чтобы не видеть этого шибздика. Но сатир так просто не сдался:

– Ты глазки-то не закрывай, рогатенький. Ты мне лучше скажи, навалялся ты дурака или как? Не хочешь делом заняться и досрочное освобождение себе заслужить?

– Подработать в тюремной прачечной? – криво ухмыльнулся Леха, не открывая глаз.

– Острим, – мрачно прокомментировал сатир. – Шутки юмора из себя выдавливаем, стоиков изображаем… А ведь я серьезно.

Леха открыл глаза:

– И я тоже серьезно. Сдавать модеру, кто сюда за что попал, я не буду. А теперь пошел вон.

Сатир нахмурился, но не зло, а как-то недоуменно. Неуверенно хмыкнул.

– Хе… Думаешь, тут… – начал он и вдруг ухмыльнулся уже от души: – Ха! Эх, рогатенький, рогатенький… Да нет. Чтобы наседкой работать, тоже талант нужен. Это ты такой дурак, что первому встречному все выложил, хоть я тебя и предупреждал. А другие… Просто так тебе тут никто не скажет, за что зону топчет. Ученые все уже. Да и потом… Думаешь, так уж часто попадаются такие пострадавшие, как твой помдепа? Чтобы кредитоспособные под завязку, до мальчиков с бритыми затылками на побегушках? Ха! Нет, рогатенький…

– Что же тогда? Убивать регулярно по расписанию и получить за примерное поведение вместо года одиннадцать месяцев? Но на этот раз сатир даже не ухмыльнулся. Погрустнел.

– Ох, и дурак же ты, рогатый… Так ничего и не понял, да?

Как же он надоел, с этим своим снисходительным всезнанием, философ доморощенный!

– Что не понял? – процедил Леха сквозь зубы.

– Все не понял! Год, одиннадцать месяцев… Думаешь, кому-то очень надо, чтобы ты здесь сидел именно год? Да выход отсюда прямо перед тобой!

– Это как?…

– А так! Ты за что сюда попал? Думаешь, за то, что машину дорогую протаранил и с моста скинул?

– А за что же?

Сатир вздохнул, даже прицокнул от разочарования:

– Эх… Машина – что? Дело житейское. Пустяк. С кем не бывает… А вот помдепу в зубы дать – это уже вызов обществу. Устоям, так сказать. Понимаешь?… Нет, ни хрена ты не понимаешь. И зачем ты здесь, тоже не понимаешь, верно?

Леха закусил губу, чтобы сдержаться. Ну давай, умник, давай… Расскажи, зачем же я здесь, если не затем, чтобы год выть от боли, пока какие-то суки будут на этом делать бабки!

– Думаешь, ты здесь потому, что кто-то так делает деньги? Не без этого… Но не это главное, рогатенький. Всех по жизни кто-то имеет. Любого. От панельной бляди до президента Штатов. Но! – Сатир поднял палец. – Всех имеют, но не все попадают в такие места. Сечешь?

– Не очень.

– А ларчик просто открывался: неуживчивый ты.

– Да пошел ты…

– Вот! Я же говорю – неуживчивый. Поэтому ты и здесь. Для того чтобы перевоспитаться.

– Я? Перевоспитаться?! Да это их сюда надо! Их!!!

– Ой… – поморщился сатир, – Вот только не надо эту мораль для детского сада…

– Но тогда про какое перевоспитание… – зашипел Леха, еле сдерживаясь.

– Вот про это самое, – невозмутимо отозвался сатир, шагнул к Лехе и ткнул пальцем в лоб. Постучал в броневой нарост. – Чтобы перестал нести вот эту вот пургу для детей-олигофренов из стран западной демократии!

– Слушай…

– Нет, это ты слушай! Выкинь из головы весь этот западный бред про абстрактную справедливость, и жить сразу станет легче! Потому что у нас так не живут. Понимаешь, салажка рогатенькая? Общество у нас инвертированное, и живут здесь прямо наоборот. И когда ты со своими красивыми идеалами вылезаешь на сцену, ты мешаешь жить всем остальным. Потому и…

– Это я мешаю?!

– Ты, ты мешаешь. Или кто тут сидит, изолированный от общества? Пушкин?

Леха очень медленно втянул воздух сквозь зубы, еще медленнее выдохнул.

– Вот видишь? Ты – тут. А твой помдепа – нормально живет. И в реале нормально устроился, и здесь на джипе раскатывает. И этот… кто там тебя в Гнусмасе кинул? Тоже неплохо живет, раз на современный комп и на подписку денег хватает. А вот ты – вкалываешь и жилы рвешь.

Леха скрипнул зубами.

– Ну да, – кивнул сатир. – Это еще мягко говоря… А все почему? Потому что не умеешь жить как все. И здесь и там! – Сатир мотнул головой куда-то назад и в небо. – В реале тоже небось жилы рвал непонятно для чего?

– а я…

– Тихо, тихо. Не буянь. Ну, отсидел ты на блокпосту честно свои три года, знаю. И кому нах это нужно?

Леха задрожал от ярости, открыл рот… Но так ничего и не сказал. Потому что…

– Вот-вот. Никому. Пора бы уже понять, что красивые слова красивыми словами, а жизнь совсем в другом месте. И если все живут не так, как ты, то пора перестать строить из себя благородного рыцаря и начать жить как все. Где надо, лизнуть поглубже, а где надо, расслабиться и постараться получить удовольствие…

– Я никогда! – прошипел Леха сквозь зубы. – Слышишь? Никогда ни под кого не прогибался! И не буду. И ты, вместе с твоим модером, можешь…

Сатир не выдержал взгляда, опустил глаза… всего на миг. Хмыкнул и тут же снова уставился глаза в глаза. Осклабился:

– То есть рога тебе еще до конца не обломали? Мало словил приключений на свою задницу? Ну-ну. – Он поднял лапку и нацелил палец на валун с черточками. – Ты учти, упертенький, это ведь еще недели не прошло…