Ключ-стражи (СИ) - Шакирова Анастасия - Страница 52

Когда костер разгорелся как следует – вокруг стемнело. Солнце словно бы просто исчезло, не опускаясь плавно за горизонт, и небо за несколько мгновений поменяло цвет на темно-синий. Словно актеры на сцене демонстрировали пьесу «Войны Золотых Островов» и опустили задник, обозначающий ночь, с несколькими наклеенными бумажными звездами. Только вот здесь не было звезд; вообще. Ни знакомых, ни незнакомых, ни маленькой Тайхо-Ри. Темное небо казалось натянутым высоко над нами куполом, бутафорским полотном над искусственной полянкой. Вот-вот зажжется свет и зааплодируют зрители... Меня передернуло, и я плотнее придвинулась к огню, едва не обжегшись.

Зелля никакие страхи не мучили, и сидел он так, словно напрашивался у незримых зрителей на «браво» и «бис» – совершенно неподвижно, блики от костра освещают профиль. Хоть бери альбом и рисуй набросок с романтичным названием вроде «Отдыхающий рыцарь».

– Ну как? – поинтересовался объект наброска, не поворачивая головы. – С огнем спокойнее? Может, тебе палку какую дать, для уверенности?

– У меня оружие есть, – буркнула я. Отцепила от пояса кинжальчик для срезания трав, продемонстрировала. Маг скептически хмыкнул, но этим и ограничился.

Чувство голода, которое несмело поднимало голову весь день, все упорнее напоминало о себе. Стоило закрыть глаза – и представлялись булочки с рыбой, продающиеся у порта, жареные каштаны в кульках, крохотные сладкие печенья, которые пекли ко Дню-Когда-Боги-Спят. Даже жидковатый суп и пережаренное мясо нашей столовой казались теперь лучшими кушаньями в мире. Эх... Может, если попытаться заснуть – станет легче?

Заснуть?

Я похлопала ладонью по земле. Ну, земля и земля... трава, песок. Не холодная, и то хорошо, нагрелась от этого странного солнца. Посидеть на ней можно, хоть и не особо удобно, можно, наверное, поваляться – если устал зубрить к экзаменам или просто хочется расправить сгорбившуюся от сидений за книгами спину.

Но спать?

– Зелль? А как на этом... спать?

– Ложишься и спишь. Тебе, может, колыбельную спеть?

Еще и издевается.

– Она же твердая!

– Тебе, может, пуховую перину с пододеяльником?

– Было бы неплохо, – подумала я вслух.

Честно говоря, никогда не думала, как люди ночуют в походах. Наверное, носят с собой спальные мешки? Возят, точнее, приторочив к седлу. Я бы и подушку возила, чего уж тут...

– Ты сам-то ложиться не собираешься? – со слабой надеждой спросила я. Не то чтобы мне это было важно – но стало интересно, как Зелль будет собираться ко сну, вдруг он как-то поуютнее устроится. Может, травы наберет на подстилку или еще чего. Хотя сколько ее, той травы – короткая, жесткая, не то что разросшиеся дебри вокруг наших общежитий, ими хоть подушки набивай.

– Пока не собираюсь. А ты спи, спи, – щедро разрешил маг.

Наедине с Зеллем, в каком-то дурацком и сумасшедшем месте, без подушки и одеяла... это совершенно точно не из области девичьих мечтаний, гоблин-воблин, что за безобразия? Я не одобряю!

Ну ладно, завтра мы должны выбраться отсюда. Одну ночь стерпеть можно.

Я стянула куртку, укрылась ей, подложила ладонь под голову. Откатилась подальше от костра, отвернулась: яркое пламя мешало даже сквозь закрытые веки. Мрачно подумала, что в таких военных условиях отдохнуть невозможно в принципе, а герои, наверное, днем отсыпаются. В седле. Что там было про попону боевого птица?

Додумать не успела. Уснула.

Между строк

Кто-то в полночь проснется — а тень иная, незнакомая, топкая, водяная, легкий призрак бегущей болотной нави, проглядишь — растворится в стене дождя. И вот ходит, все ищет в густом тумане: моросит по зонту, расплылись бумаги, он еще не ушел — но уже не с нами, птицы, крысы, собаки вослед глядят. Тень бежит, извивается, ускользает, городскою речушкой — да в топь и заводь, и оттуда русалочьими глазами, кто такого запомнит? Никто, никто. Зачерпни эту зелень дырявой ложкой, по мосту водяная гарцует лошадь, дева тень свою утром в реке полощет, и откуда-то слышится флейта в тон.

Кто-то в полночь проснется — а тень чужая, лисья, звонкая, рыжая, словно ржанье, все у зеркала крутится, наряжаясь, из-под юбки все девять хвостов видны. И чего теперь делать? — а что поделать, в первый снег прибежит стая блудных, белых, мог бы с ними бежать — значит, выл бы, пел бы, и под лапами б мялась сухая сныть. Тень играет и вьет, шелестит хвостами, скоро холод — вернется, завоет стая, тень у зеркала книги твои листает, тени букв разбегаются по стене. Бьют часы городские, тринадцать, двадцать, и кому здесь водить, а кому остаться, ломко падают листья сухих акаций в лисий след да в уютный, спокойный снег.

Кто-то в полночь проснется — и нету тени. И тому всего хуже — безродный пленник, он шатается, ниже иных растений, пока чью-то случайно не подберет. Кто-то в полночь проснется... но, впрочем, хватит, спите, дети, давно вам пора в кровати, чья-то тень на стене? Это просто платье, просто вешалка, просто наоборот. Спите, дети, на ратуше спят горгульи, в глубине под мостом кто-то тихо булькнул, бродят лисы по узеньким переулкам, ресторанные вина слегка горчат. Фонари потухают, луна в зените, я вам тени пришью черно-белой нитью, аккуратнее утром, не оторвите, не топчите, не пачкайте невзначай.

Очнулась я рывком, словно выдергивая себя из дремотного мягкого тепла. Что-то было не так. Где я?

Я лежала, все так же накрывшись собственной курткой, на узкой деревянной скамейке. Место вокруг было знакомое – парк Пристани. Поздний вечер, россыпь звезд на небе, теплый летний ветерок, горят разноцветные фонари-»светлячки» на аллеях. Стоп, мы же еще не вышли из «осколка»? Или так и надо? Получается, мы его разрушили?

Я встала и огляделась. Торопливо, путаясь в рукавах, натянула куртку, потрогала скамейку – твердая, вроде не иллюзия. А где Зелль? Или нас по разным местам раскидало?

И тут совсем рядом послышались голоса. Знакомые голоса!

– Нет, ты неправ. Если вычислять по формуле Риддерха-Тонгейра, шансов на верный исход будет...

– К гоблинам точность! Зато так быстрее!

– Оценку «отлично» можно получить, лишь максимально приблизившись к правильному ответу...

– Ребята! – завопила я, бегом ринувшись на звук. – Нори, Вилли! Я тут! Это я! Вы уже выбрались наружу? Купол уничтожили? Я так за вас волновалась!

Это действительно были они, Вильям и Норберт, недоуменно уставившиеся на меня. Да, видок, должно быть, у меня помятый – сами бы на камнях ночевали!

– Рея пресветлая, я ужасно рада вас видеть! Мы в такое место попали, с ума сойти... – тут я поняла, что приятели смотрят как-то странно, и осеклась на полуслове.

– Вилли, – удивленно спросил Нори у своего спутника, – ты ее знаешь?

– Боюсь, что нет, – вежливо ответил Вильям. Отвесил грациозный полупоклон. – Простите, леди, мы не имеем удовольствия быть с вами знакомыми.

– Вы... шутите, да? Нори! – взвыла я. – Прекрати свои приколы, дело серьезное!

– Н-нет, я абсолютно уверен, что впервые вижу... честно... эй, отпусти воротник, я тебя правда не знаю!

Так. А что, если возвращение из волшебной ловушки как-то изменило мою внешность? И – я похолодела от одной мысли – я теперь хожу, к примеру, с рогами и вся в шерсти? И останусь такой навсегда?!

– Это же я! Маннэке! — я попыталась ощупать свое лицо, вышло, видимо, странно — парочка от меня буквально шарахнулась.

– Не помню никакой Маннэке, простите, нам пора, – Вилли снова поклонился, дернув за шиворот Нори, который таращился на меня с явной опаской. Тот, очнувшись, тоже попытался кивнуть. Потом оба развернулись и едва ли не бегом двинулись к выходу из парка. Как и положено людям, на которых поздним вечером накинулась какая-то чокнутая...

Кто здесь чокнутый, я или они?

Я ошалело стояла столбом еще минуту или две, глядя им вслед. Потом, не отрывая взгляда от поворота, за которым исчезли друзья, наощупь нашарила в нагрудном кармане зеркальце – Полино, все хотела ей вернуть, но не успевала, вот и пригодилось. На подгибающихся ногах подошла к фонарю посветлее и, набравшись храбрости, посмотрела-таки на себя.