Портреты революционеров - Троцкий Лев Давидович - Страница 6

Резко выступал Христиан Раковский против «капитуляции» своих сподвижников. Поэтому-то Троцкий и другие лидеры международной антисталинской оппозиции упоминали Раковского всегда на первом месте, когда речь заходила о мучениях узников советских политизоляторов и колоний ссыльнопоселенцев. «Группа немецких рабочих… могла бы написать письмо Бернарду Шоу, Роллану, М. Горькому, приветствовать их за поддержку СССР и в то же время потребовать от них вмешательства в пользу Раковского», – советовал Троцкий своему сыну Льву Седову, который как раз устанавливал в Берлине контакты с рабочими лидерами.

А тем временем о Христиане Раковском доходили все более тяжелые известия. Гепеуры старались полностью изолировать его. Один обыск следовал за другим. Ссылку в Астрахань, город с тяжелым климатом, сменило изгнание в Барнаул, место с не менее трудными условиями, к тому же безо всяких культурных традиций. У дома Раковского маячило всегда пять-шесть подозрительных соглядатаев в одинаковых кепках и пальто. И чем чаще о Раковском вспоминали прогрессивные круги Запада, тем более ужесточался его режим. Поэтому-то не было и дня, когда бы Лев Троцкий не вспоминал в кругу своих домашних о Раковском и его многострадальной семье. 2 сентября 1931 года Троцкий (под псевдонимом Г. Гуров) разослал в различные страны мира специальный циркуляр, объясняющий, как следует самым эффективным способом организовать борьбу за освобождение Раковского.

«О Христиане Раковском […] надо поднять большую кампанию. Следовало бы написать хоть краткую биографию его. Я бы это сделал, если бы подобрать необходимые материалы. Я советую поручить это официально одному лицу в Берлине и Париже и болгарской организации. Надо разыскать статьи Раковского в советской печати, его старую книгу против румынского боярства (1909 г., кажется), мою книгу о Румынии с большим приложением Раковского и пр., и пр. Можно написать соответственное обращение ко всем секциям. […] Когда наберется достаточно материала, я написал бы биографию Раковского в два-три печатных листа. Это имело бы большое значение. Пока что кампанию нужно вести», – говорится в письме Троцкого Льву Седову от 27 февраля 1932 года.

Материалы о Христиане Раковском с самого начала лежали у Троцкого в кабинете в отдельной папке. 31 марта 1933 года он информировал сына: «Я сейчас работаю над биографией и характеристикой Раковского (в числе текущих работ). Толчком послужило, конечно, известие о его смерти. Хотя этот повод, к счастью, отпал, биографию надо будет все-таки выпустить, тем более что в августе ему исполняется 60 лет. К сожалению, материалов у меня здесь очень мало. Нет, в частности, ни одной его книги, ни докторской диссертации, ни книги о боярской Румынии, ни русской книги за подписью Инсарова о Франции и французах. Нет также почти ничего, что характеризовало бы деятельность Раковского как украинского предсовнаркома. Думаю, что в Париже кое-что можно добыть. Говорят, есть характеристика Раковского в книге Де-Монзи… Хорошо было б получить эту книгу.

Параллельно я работаю также над биографиями Иоффе и Воровского. По другой линии хочу дать портрет Красина. Если попадутся материалы, особенно относительно Иоффе, прошу прислать».

Последний абзац письма свидетельствует о том, что работа над портретами современников превратилась у Троцкого в сизифов труд. Он сам, если и не махнул на нее, то, не имея нужных материалов под рукой, не видел ни конца, ни края. А порой и сама жизнь вносила коррективы в мемуары Троцкого. Ведь некоторые герои задуманной книги продолжали жить, да еще и выходили из его политической орбиты. Так, к примеру, Христиан Раковский, казавшийся поистине непреклонным в феврале 1934 года, «капитулировал» (под огромным давлением сталинских властей) и обратился в ЦК ВКП (б) с просьбой принять его обратно в партию. Довольное кремлевское руководство не только разрешило Раковскому вернуться из ссылки, но и организовало ему почетную встречу. На вокзале старого оппозиционера, измученного донельзя физически и морально, встретили пионеры с цветами и… Лазарь Каганович, второй секретарь ЦК, самый близкий в этот период к Сталину политик. Осенью того же 1934 года Раковский был послан с дипломатической миссией в Токио с делегацией Красного Креста. А в 1935 году, как бы пройдя испытательный срок, он был принят в партию. После этого фарса почти никого не удивило, что во время первых концептуальных политических процессов Христиан Раковский на страницах советской прессы потребовал для своих же недавних товарищей по оппозиционной деятельности смертной казни.

«Капитуляция» Раковского ударила Троцкого по голове, словно обухом. Поначалу он попытался, как обычно обращаясь к марксистским постулатам, объяснить этот поступок усилением (либо ослаблением) определенных мировых классовых процессов. Во всяком случае, это следует из его письма сыну от 19 марта 1934 года:

Но, как бы оправдывая Раковского такими доводами, Троцкий тем не менее не мог простить ему «капитуляции». Он даже попросил своего секретаря Ван Эйенорта разорвать большой портрет Христиана Раковского, который долгие годы висел в рабочей комнате Троцкого. А в дневнике, предназначенном отнюдь не для публикации, а как бы для беседы с будущим, появилась запись Троцкого от 20 февраля 1935 года:

Вскоре Христиан Раковский стал одной из жертв мясорубки тридцатых. В 1937 году он был арестован и подвергнут, судя по дошедшему до нас заявлению, полному слов протеста, самым изощренным пыткам. Раковского обвинили в том, что с 1924 года он являлся агентом британской Intelligence Service, а с 1934-го, после поездки в Токио, – еще и японской разведки. Заставляя Раковского признаваться в «преступных» связях с Троцким, следователи подготовили целый сценарий. Сломленный подсудимый покорно повторял заученные выражения, но вдруг посреди казенного набора фраз у него вырвалось что-то личное: «Я старше Троцкого и по возрасту, и по политическому стажу, и, вероятно, не меньше у меня политического опыта, чем у Троцкого». Иностранные журналисты, присутствовавшие в Октябрьском зале Дома союзов в один голос заметили, что на «Большом процессе» в марте 1938 года перед ними появился старый, болезненного вида, сломленный человек. Суд присудил тогда Раковского к 20 годам заключения и 5 годам поражения в гражданских правах. «…Раковский, отдавший 50 лет делу борьбы за освобождение трудящихся, может надеяться искупить свои мнимые преступления к 90-летию своего рождения!» – негодовал Лев Троцкий на страницах «Бюллетеня оппозиции». Равняется с чудом, что Раковскому дали возможность дожить до лета 1941 года. А тогда его расстреляли вместе с левой эсеркой Марией Спиридоновой и сестрой Троцкого Ольгой Каменевой во дворе Орловского централа.