Закат викинга - Триз Генри - Страница 10

– Нет уж, – сказал ему Груммох. – Не дождешься. И если ты такой дурак, что не можешь понять, что тебя приглашают спуститься, тогда я сам к тебе поднимусь.

На этот раз слова прозвучали на языке иннуитов. Викинги часто теперь пользовались этим языком, даже обращаясь друг к другу, особенно из вежливости в присутствии хозяев, не понимавших по-норвежски.

Похоже, этот язык был белому медведю более доступен, чем норвежский или кельтский, потому что как только Груммох начал карабкаться наверх по склону ямы, медведь стал медленно спускаться вниз.

«Воины» встретились как раз на половине пути и оба разом кувырнулись на дно ямы. Медведь был много тяжелее Груммоха и, падая, подмял викинга под себя.

Хотя Груммох оказался внизу, он понял, что узкая яма – это его преимущество в данной ситуации. Это было, конечно, несправедливо, но Груммох тем не менее не стал терять времени. Он пустил в ход костяной кол, который с такого малого расстояния послужил ему не хуже стального меча.

Оба «воина» издавали такое страшное рычание, что иннуиты прибежали и, стоя наверху, нацелили стрелы на медведя.

– Не стреляйте! – крикнул им Груммох. – А то еще ненароком пришпилите меня к земле, вместо медведя!

Но стрелять не понадобилось, потому что минуты через три Груммох выпростался из-под обмякшего медведя и выбрался из ямы.

– Ну, я на сегодня работу кончил, – сказал он, обращаясь к Яга-Кага. – Теперь пошли кого помоложе, пусть вытащат медведя из ямы.

Чтобы поднять тушу медведя наверх понадобилось двенадцать «троллей». Сам Груммох был почти невредим, если не считать нескольких глубоких порезов на руках и на груди. Сам он назвал их «пустяковыми царапинами», однако на пути к стойбищу все же рухнул, потеряв сознание. Чтобы поднять его, тоже потребовалось ровно двенадцать иннуитов. Так что и медведь, и Груммох в стойбище прибыли на санях одновременно. Женщины принялись горько оплакивать раны викинга: они боялись, что медвежьи когти испортили прекрасную татуировку у него на груди.

С этого времени Груммох получил имя «Медвежий человек». И ему было предложено немедленно взять в жены любую из иннуитских девушек по собственному выбору. Но от этой чести он отказался, заявив, что не пристало изящной девушке из иннуитов брать в мужья такого неповоротливого верзилу, тем более, что он весь набит скверными привычками и ложится спать, не снимая сапог.

Его отказ стоил девушкам многих слез, но потом они с ним согласились и решили не проситься за него замуж, подарили ему ожерелье из лисьих зубов, спальный мешок из тюленьей шкуры, украшенный голубыми бусинками из мыльного камня, и маленький топорик из моржового клыка, насаженный на рукоятку из кости нарвала.

А старая колдунья, бросив тюленьи кости, предрекла Груммоху, что он в конце концов сделается великим вождем.

– Ну да, – прошипел Торнфинн Торнфиннссон, которому кроме маленьких тюленят ничего ни разу добыть не удалось, – не иначе как великим вождем собак!

Он таким образом собирался пошутить. Но, забывшись, высказал это на языке иннуитов, и собаки его расслышали. Когда же, погнавшись за ним, они наконец от него отстали, то на Торнфинне не осталось и клочка от его штанов. Таким образом у своих соплеменников он получил прозвище Торнфинн Бесштанный.

Но Груммох так и не сделался великим вождем иннуитов. Потому что в дальнейшем произошло следующее.

Когда стаяли снега, а лед сделался мягким и податливым под теплым дыханием нарождающейся весны, к стойбищу, причалил огромный каяк. В нем находились два иннуита, но из другого племени. Они были настолько худы, что, казалось, их кости просвечивают сквозь кожу. И были они так слабы, что сидели в своем каяке неподвижно, точно покойники. Их оттуда вынесли на руках и отогрели возле огня в ледяном доме.

Прошло несколько часов. Наевшись китового жира и горячей тюленьей печени, они слегка оправились и рассказали, как их каяк вмерз в лед и они не могли добраться до своего стойбища и как, едва выбравшись, они повернули на юг.

Так они гребли в южном направлении много дней подряд и доплыли до незнакомой страны, где текли реки и высились холмы, густо поросшие травой, и жили люди, у которых рога торчали на головах, а не во рту, как у моржей.

И были там еще люди, совсем не такие, как иннуиты, хотя многие слова их языка казались понятными. Кожа у них красная, а на голове растут перья. И надето на них совсем мало одежды, и носы у них длинные-предлинные.

И еще братья, приплывшие в каяке, сказали, что эти красные люди очень высокие, почти с Груммоха, и что они здорово сражаются топорами.

Гудбруд Гудбрудссон, которому обязательно надо было кого-нибудь поддеть, сказал:

– Лучшие боевые топоры изготовляются только в Норвегии, у нас там настоящее железо, у которого не тупится острый конец. А то, с чем вы говорите, не иначе, как просто игрушки, которыми женщинам только лучины щипать или маленьким мальчишкам забавляться друг с другом.

– У нас в каяке есть такие топоры, – откликнулся один из братьев. – Можете поглядеть сами.

Викинги направились к каяку и обнаружили там завернутые в тюленью шкуру топоры. Они были сделаны из красного металла, насажены на раскрашенные деревянные рукоятки и украшены разноцветными перьями.

– Удивительно красивые вещи, – сказал Груммох. – Правда на мой вкус они чересчур легкие. Но если бы у меня был такой топор, только размером побольше, неизвестно какие подвиги я бы еще совершил.

На что Харальд заметил:

– Ты отлично управляешься и с простым костяным колышком, названный братец!

Но Груммох продолжал:

– Хотел бы я встретить этих красных людей и прикупить у них парочку таких топориков. Я бы с ними поторговался!

– Как бы не выяснилось, что они умеют торговаться половчее, чем ты, Грумох Великан, – заметил Торнфинн Торнфиннссон, – и где ты тогда окажешься, неизвестно!

– Помру и успокоюсь, и буду счастлив, дружище! – отозвался Груммох. Ничего более разумного он к этим словам не прибавил. Но в этот вечер, когда все с изумлением рассматривали пестрые бусы и медные браслеты, привезенные братьями, Груммох завел беседу с Яга-Kara, убеждая его позволить викингам предпринять путешествие на «Длинном Змее» в эти неведомые страны, о которых рассказывали приплывшие в стойбище братья.

Попервоначалу старик только качал головой и даже плакал. Он сказал, что полюбил викингов и теперь считает их своей семьей. Но под конец Груммох все-таки убедил его, и тот согласился отпустить викингов с тем, однако, условием, что они обещают вернуться обратно.

И вот иннуиты отвезли норвежцев на санях к «Длинному Змею». Корабль был в целости, как они его оставили, а все их оружие лежало в хижине, которую они сами построили прошлой весной.

И вот викинги снова отправились в путь, и снова весной, и ветер надувал их сшитые из тюленьих шкур паруса.

– Если я вернусь к иннуитам, – заметил Торнфинн Торнфиннссон, – то Один может заявить свои права на мою голову!

– Мало выгоды извлек бы Один из твоей головы, – пробурчал Гудбруд Гудбрудссон. – Потому что она набита китовым жиром. Как, впрочем, и твое толстое брюхо.

– Не забывайте про быка, которого я встретил в поле над Ягесгардом! – напомнил Харальд Сигурдссон. – А также не забывайте про большой палец моей правой ноги!

И тогда все замолчали и стали махать руками, прощаясь с иннуитами, которые плакали на берегу и тоже махали руками и кивали своими опушенными мехом головами. Даже собаки казались опечаленными, расставаясь с Груммохом и его «стаей». Они лежали на мокрой, оттаивающей траве, уткнув морды в передние лапы, и так громко и жалобно скулили, как не скулили никогда до этих пор.