За Хартию! - Триз Джефри - Страница 18

И по всей стране бродячие лоточники вели ту же опасную торговлю, хотя правительство жестоко их преследовало. Еще полгода назад человек мог свободно купить себе пику или саблю в оружейной лавке, но теперь власти делали все возможное, чтобы собрать всё оружие страны в одних руках в своих собственных.

– А к чему все наши труды? – спросил однажды Оуэн; этот вопрос он хотел задать очень давно.

Придет день, – отвечал аптекарь мечтательно, – когда народ захватит власть в свои руки и тирания будет уничтожена навеки.

– Но когда он придет, этот день? Вот уже много месяцев мы играем в прятки. Какой прок от оружия, если мы не собираемся пустить его в ход?

– Ты нетерпелив, мой мальчик. А революция – это такая игра, которая не терпит поспешности. Может быть, потребуются годы, поколения, чтобы довести ее до конца, народ может оказаться в проигрыше не раз и не два, но в конце концов он выиграет. Вероятно, и через сто лет люди будут еще далеко от победы, но они всегда будут бороться, бороться и бороться, пока не победят.

– Звучит обнадеживающе, – ухмыльнулся Том. – К тому времени всех нас уже не будет в живых. А знаете, что говорят шахтеры? На днях – я сам слышал! – один сказал другому: «В Британии не станет рабов после пятого ноября». Что это значит? Уж не собираемся ли мы в этот день взорвать парламент?

– Нет, только не такие глупости. Но раз уж ты столько знаешь, могу тебе рассказать все. Мы действительно надеемся, что после пятого ноября в Британии не будет больше рабов. На этот день назначено восстание.

Том присвистнул:

– Значит, через месяц! Здорово!

– Другого выхода мет. Петиция провалилась, всеобщая забастовка не вышла. Конвент они разогнали.

– И как же все это будет?

– Начнет Южный Уэлс. Джон Фрост из Ньюпорта поведет нас. Сначала мы двинемся на Ньюпорт, потом на Монмут, чтобы вызволить из тюрьмы Генри Винсента.

– А потом?

– Когда ньюпортская почта НЕ прибудет в Бирмингем – это условленный сигнал! – бирмингемцы также восстанут, а с ними и все внутренние графства. Специальные люди разнесут вести по всей стране. Поднимется весь Север – под началом доктора Тейлора и Басси. Англия вспыхнет от Бристоля до Ньюкасла, и даже те, кто до сих пор не принимал участия в игре, возьмут нашу сторону, когда мы начнем.

Глаза Оуэна загорелись. Его кельтское воображение, всегда склонное к мечтам и фантазиям, было уже захвачено великолепными картинами, нарисованными Таппером. Победа казалась ему обеспеченной. Объединившийся рабочий народ только слово скажет, и задрожат тираны из Вестминстера.

Но не так просто было вскружить трезвую голову Тома, горожанина, бирмингемца. Он возразил:

А вы уверены, что мы выстоим против кавалерии и пушек? Я хочу сказать… То есть я-то не испугаюсь, но только вся сила пока на стороне правительства: оружие, дисциплина, выучка.

– Знаю, – согласился Таппер. – Это отчаянная игра, но единственно возможная. Однако наши дела не так уж плохи, как ты думаешь. – Он вынул часы. – Если мы поспешим, то, может, кое-что увидим. Такое, что вас изрядно удивит.

Солнце уже село, надвигались сумерки. Буцефал бежал веселой рысью по заброшенной дороге, которой пользовались редко, хотя она проходила всего в миле от большого шахтерского поселка.

– Глядите! – вдруг произнес шепотом Оуэн. – Впереди солдаты!

В розовой вечерней дымке видны были приближающиеся солдаты – целая рота солдат, марширующих по дороге с ружьями «на плечо».

– Да, – засмеялся Таппер, – только это не солдаты королевы. Это солдаты народа!

Он придержал лошадь, и они замерли вглядываясь. На маленьком вытоптанном лугу рота маршировала, перестраивалась на ходу. Некоторые держали ружья, другие – деревянные болванки: не все, как объяснил Таппер, рисковали брать на учения припрятанное оружие.

Невдалеке еще несколько взводов и рот, вооруженные пиками и крестьянскими косами, учились строиться в каре, чтобы дать отпор кавалерии. И было видно, что все эти люди уже свыклись с суровой дисциплиной; двигались они четко, будто вовсе и не устали после тяжкого дня в шахте.

– Такие картинки можно наблюдать по всей Северной Англии, – отметил аптекарь. – Но у нас обучение людей организовано лучше, чем в других местах, потому что у нас есть организатор.

– Кто?

Аптекарь вместо ответа указал рукояткой кнута на всадника, который скакал в вечернем тумане от одной роты к другой. Одних он хвалил, иным показывал, что и как надо исправить. Наконец он закончил смотр и галопом направился к их тележке. Было что-то очень знакомое в очертаниях его фигуры, в его посадке…

– Беньовский!

– Он самый.

Поляк подскакал и улыбнулся мальчишкам.

– Майор Беньовский, – тепло отрекомендовал Таппер. – Польский ссыльный и создатель английской рабочей армии.

Глава четырнадцатая

Кто предатель?

Они возвращались на «Вольную ферму» и теперь одолевали самый трудный и крутой подъем.

– Если повсюду дела обстоят, как здесь, – говорил довольный Таппер, – то ноябрь может оправдать наши надежды…

Но надеждам, кажется, не суждено было сбыться. На пороге их встретил Саймон, бледный и встревоженный.

– Что случилось? – быстро спросил аптекарь, соскакивая с тележки.

– Пройдем внутрь, – сурово отвечал моряк. – Новости не такие, чтобы кричать о них.

Предчувствуя недоброе, они последовали за ним в кухню. Пью и еще двое незнакомых чартистов приветствовали их.

– Томас из Абертиллери… – начал Саймон.

– Ну?

– …арестован прошлой ночью. Вместе с телегой, полной добра.

– Это скверно! – Аптекарь в недоумении свел брови. – Но, черт побери, каким образом…

– Есть новости и похуже, – прервал Пью.

– Хуже?

– Да. При нем был план тюрьмы в Монмуте. Таппер даже присвистнул:

– Для полиции план тюрьмы – это намек на то, что творится за ее спиной. Скверно, поистине скверно!

– И к тому же странно, – добавил Пью поеживаясь.

– Более чем странно – это гнусно! – воскликнул один из незнакомцев, ударяя кулаком по столу и вскакивая. – У нас в Абертиллери это называется предательством!

Предательство!

Страшное слово упало, как камень в спокойную воду. Минуту никто не говорил. Все стояли, глядя друг на друга, пока Пью не прервал неловкое молчание:

– Это Морган из Абертиллери. А это Норрис, оттуда же. Вы понимаете, каково им теперь возвращаться, когда сцапали Томаса?

– Рад видеть вас, товарищи, – сердечно приветствовал их Таппер. – Надеюсь, вы неправы и это не предательство. Нет, не могу себе даже представить, что во всем Уэлсе хоть один из наших способен на подобную подлость. Я уж не говорю о более узком круге наших руководителей.

– Вот именно, об узком круге, – вымолвил Норрис. – Кто входит в этот узкий круг? Кто мог знать, что Томас поедет с товаром именно по этой дороге, именно в это время? Ведь полицию надо было предупредить заранее.

– Я знал, – возразил аптекарь с поклоном.

– Кто еще?

– Мы, – Саймон указал на себя и Пью.

– А эти мальчишки?

– Нет, они не знали.

– Кто еще?

– Джон Фрост из Ньюпорта – в его честности вы не усомнитесь, вы сами и еще… – Таппер поколебался какую-то долю секунды, – и еще Беньовский.

Но Морган заметил эту ничтожную паузу.

– Беньовский? – ухватился он за незнакомую фамилию. – Иностранец?

– Для чартиста все люди мира – свои, – ответил аптекарь. – Разве мы не призываем к товариществу всех людей, к какой бы нации они ни принадлежали?

Морган, снова опускаясь в кресло, проворчал:

– Все бы ничего, но только нет у меня доверия к этим русским, которые появляются неизвестно откуда. Что, если он агент царя?

Таппер пожал плечами и улыбнулся. Спорить с валлийцем было бесполезно. Он вбил себе в голову, что его земляка Томаса предали, и теперь искал виновного.

– А вдруг еще кто-то знал? – сказал Саймон. – Здесь у нас побывало много людей, и, может, один из них соблазнился деньгами и донес правительству.