Фиалковый венец - Триз Джефри - Страница 11

Для этого и вправду требовалось собраться с духом. Приличные люди редко заходили в харчевни. Во время дальних поездок они предпочитали останавливаться у знакомых. Если отец узнает, что он был в харчевне, ему не избежать хорошей нахлобучки. Размышляя об этом, Алексид не подумал, что его приход может поставить в неловкое положение и Коринну. Испуганно оглядевшись по сторонам, он юркнул в открытую дверь и оказался во внутреннем дворике. Там пахло чем-то очень вкусным. Вот такие ароматы, подумал он, наверно, вдыхают олимпийские боги в ожидании пиршества.

В дверях кухни появилась великанша с большой ложкой в руке. Она была высока и невероятно толста. Пылающее от кухонного жара лицо казалось очень добродушным, а заплывшие глазки посмеивались.

— Что скажешь, душечка? — спросила она голосом, который, наверно, разом усмирил бы бунт на корабле.

— Я ищу Коринну, — запинаясь, пробормотал он.

— Я сама только это и делаю все дни напролет. За девчонкой не уследишь — то она тут, то там, что твоя ящерица. Правда, сегодня я знаю, что она пошла к Кефалу.

— К ваятелю?

— Ну да, к нему. На улицу Каменщиков. Погоди-ка, — сказала она, исчезая в кухне и возвращаясь с лепешкой. — На-ка, попробуй, душечка.

— Спасибо.

Лепушка была прямо с жару — медовая лепешка с изюмом и толченым орехом. Уписывая ее за обе щеки, он спросил:

— Скажи, пожалуйста, а ты мать Коринны?

— А то кто же? Звать меня Горго. И как ты догадался? — Она залилась кудахтающим смехом. — Дочка вся в меня, а?

— Нет, что ты! — сказал Алексид с невежливой поспешностью: между тоненькой девушкой и этой веселой толстухой не было ни малейшего сходства. — Я из-за лепешки. Коринна говорила, что ты удивительно хорошо стряпаешь. Горго, очень довольная, закивала седой головой.

— Меня называли лучшей поварихой в Сиракузах. А там это дело понимают, уж поверь мне. Тут у вас и есть-то толком не умеют… Хочешь еще?

— Нет, спасибо, мне пора идти.

— Ну, как хочешь. — Горго задержалась на пороге кухни. — Есть хорошая старая поговорка: «Не задавай вопросов, и ты не услышишь лжи». Вот и я так думаю. — И, снова весело закудахтав, она исчезла в полумраке.

«Интересно, употребляет ли эту поговорку отец Лукиана?» — подумал Алексид и решил, что если и употребляет, то, уж во всяком случае, не смеется при этом таким плутовским смехом и не подмигивает.

Он перешел рыночную площадь, это удивительное место, где (если у тебя, конечно, достаточно денег) можно купить все, что угодно, — от рыбы до флейты или даже рабыни-флейтистки. Хотя кому нужна собственная флейтистка? Для пира ее можно нанять вместе с танцовщицами. Впрочем, Алексида интересовали не товары, ему просто нравилось деловое и веселое оживление рынка. Ему нравилось смотреть, как торговцы рыбой шлепают о камень сверкающих рыб и как покупатели, толкая друг друга, бегут на звон колокола, возвещающего, что привезли свежий улов. Он с наслаждением прислушивался к спорам между торговками хлебом, которые то ругали друг друга на чем свет стоит, то начинали от души хохотать. Он любовался товаром зеленщиков: большими золотыми тыквами, пупырчатыми зелеными огурцами, морковью с перистыми хвостиками, лиловыми виноградными гроздьями, горами глянцевитых яблок и цветами — лилиями, розами, фиалками, нарциссами или гиацинтами, в зависимости от времени года. Алексид любил рынок, потому что он любил жизнь во всей ее полноте.

Но в это утро, опасаясь встречи с отцом или с каким-нибудь знакомым, который мог бы сообщить отцу, что он не пошел к Милону, Алексид постарался пройти через рынок как можно быстрее, держась в тени портика[22], который окружал площадь с четырех сторон. Вскоре он уже стучался в дверь ваятеля.

— Тут к вам должна была прийти девушка. Она еще здесь? — спросил он раба-привратника. — Ее зовут Коринна. Она дочь Горго, из харчевни…

— Ты, наверно, говоришь о натурщице, господин? Иди прямо через дворик. Она с хозяином в мастерской.

Отступать было поздно. А он ведь просто хотел узнать, здесь ли она, и подождать, пока она освободится. Но раб, кланяясь, уже ввел его во двор и закрыл входную дверь. Очевидно, Кефал принимал посетителей даже во время работы. «Да не съест же он меня, какой он там ни знаменитый», — сказал себе Алексид. И вот, расправив плечи и вспомнив, что он сын Леонта, известного атлета и славного воина, он вошел в мастерскую.

Она была очень невелика, и в ней царил величайший беспорядок — весь пол был усеян осколками мрамора и растоптанными комьями глины. Кефал работал и с камнем и с металлом, о чем свидетельствовали стоявшие у стен неоконченные статуи — одни из мрамора, другие из бронзы. В эту минуту он лепил. Это был невысокий лысый человек с седеющей бородой; его мускулистые руки были обнажены по самые плечи, а удивительные пальцы, казалось, жили сами по себе и обладали собственным умом — так уверенно и умело мяли они глину, придавая ей требуемую форму. Время от времени он останавливался и, наклонив голову набок, прищурившись, смотрел на девушку, стоявшую на возвышении.

На ней был короткий хитон с поясом, какие носят спартанские девушки.

Она словно бежала, ее рука сжимала лук, а голова была откинута, как будто Коринна что-то высматривала вдали.

— Артемида! — невольно воскликнул Алексид.

Коринна чуть вздрогнула, услышав его голос, но не обернулась. Она стояла как каменная.

Но Кефал оглянулся.

— Ничего, голубушка, — сказал он тонким щебечущим голосом. — Отдохни. Долго в таком положении никто не выстоит. — Наклонив голову к плечу, он прищурился и поглядел на Алексида. — Ну-ка, повернись боком. Гм!.. Да… Я, правда, не помню, чтобы я тебя звал. Но ты можешь пригодиться.

— Пригодиться? — растерянно переспросил Алексид.

— Как натурщик для Пана, если я захочу его изваять. А ты разве не потому пришел?

— Нет, нет! — Смеясь, Алексид объяснил причину своего прихода. — Но для меня будет большой честью, если ты когда-нибудь захочешь сделать мою статую. И мой отец, я думаю, скажет то же.

— Но это будет не твоя статуя, — поправил его Кефал. — Так же, как я сейчас леплю не Коринну, а, как ты отгадал, Артемиду-охотницу. Коринну же я избрал моделью, так как она больше остальных похожа на то, что мне нужно. Я это понял, едва увидел ее на улице. Но ты вовсе не совершенна, голубушка, — добавил он и погрозил пальцем девушке, которая, посмеиваясь, сидела на возвышении, — а богиня должна быть совершенной. У тебя не ее подбородок, но это не страшно — я знаю, у какой девушки взять нужный мне подбородок. А твои уши и вовсе не подходят для Артемиды. Мне придется взять уши у Лисиллы или у Гилы.

Коринна засмеялась своим беззвучным смехом и притворилась обиженной:

— Если мое лицо никуда не годится, так почему ты не попросил кого-нибудь из них позировать для всей статуи?

— Посмотрела бы ты на них, голубушка! Попробовала бы ты себе представить, как они бегут по горам со сворой гончих! Нет, несмотря на все твои недостатки, ты именно то, что мне нужно.

— И на этом спасибо, — с насмешливым смирением откликнулась она.

— Ну, на сегодня достаточно. Ты, наверно, устала, да и мне пора на рынок. Да, да, юноша, — продолжал он, поворачиваясь к Алексиду, который рассматривал статуи у стен, — это одно из моих лучших творений. Ее должны были поставить на городской площади, но, как видишь, она так и стоит в моей мастерской с тех самых пор, как я много лет назад ее кончил.

— А кого она изображает? — В голосе Алексида было волнение, но он разглядывал статую, и они не видели выражения его глаз.

— Эвпатрида Магнета. Его изгнали, как ты, может быть, помнишь. Говорят, он тайно просил помощи у спартанцев, чтобы уничтожить демократию и установить тиранию.

— Тиранию? В Афинах?

— После этого, разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы почтить его статуей. Да и глупо, конечно, — какая уж там статуя, когда он сам не может сюда носа показать под страхом смерти.