Во власти дьявола - Тристан Фредерик - Страница 28

Весь этот нескончаемый день он барахтался в собственной мерзости. Посреди комнаты воздвиглись виселицы. Точно призраки королей из «Ричарда III» являлись ему покрытые пеплом тени Альберты, Даниель, Марии-Ангелины и других его жертв. И он пил, все время пил. С наступлением ночи он сбежал из своей норы, преследуемый толпой привидений, которые кричали ему в уши.

Утром, открыв дверь, мать мадемуазель Бонэр обнаружила, что поперек лестничной площадки лежит какой-то мужчина. Он спал, издавая ужасный храп. Встревоженная Софи узнала Пурвьанша, который притащил сюда свои бренные кости после хаотического метания по парижским улицам. Ее первым движением было вызвать пожарных или полицию, но мать пожалела молодого человека и, ничего не зная об интриге, настояла на том, чтобы «бедного мальчика» внесли в квартиру и позаботились о нем. Вот так — с помощью соседа и, несмотря на нежелание Софи, — Нат оказался у нее дома и был уложен на канапе в ее гостиной.

XXIX

Софи сейчас же позвонила предупредить нас об этом. К телефону подошла Алиса. Я был в университете и узнал обо всем гораздо позже. Вот так, проснувшись, Пурвьанш оказался лицом к лицу рядом с двумя женщинами, которые ненавидели его больше всего на свете; мадам Бонэр извинилась и вышла из комнаты.

Бежать ему было некуда. Открыв глаза, он тут же понял пикантность ситуации, сел на край канапе и, ошалело потирая затылок, пробормотал:

— «Уже горит дворец Укалегонский, соседний с нашим…»

Потом, подняв глаза на обеих женщин, которые не сводили с него глаз, натянуто рассмеялся и проговорил:

— Это — из Вергилия, очень кстати.

— Хватит корчить из себя клоуна! — воскликнула Софи. — Вы пьяны!

Он попытался встать, но потерял равновесие и снова свалился на подушки. Тогда на ум ему пришла реплика Фальстафа:

— «Делите меня как убитого оленя: каждой — по окороку! Бока я оставлю себе, копыта — лесному сторожу, а рога — завещаю вашим мужьям. Ну что, похож я на покойного лесничего? Похож на охотника Герна?» [14] В любом случае, дамы, благодарю вас за ваше гостеприимство!

Софи сурово произнесла:

— Мы тут не в театре! Приберегите Шекспира для другого раза! Вы просто паяц из дешевого балагана!

На этот раз ему удалось подняться и удержаться на ногах; он выпрямился, сохраняя остатки достоинства, и жалобно бросил:

— Софи! Разве вы не понимаете?

— Что я должна понять?

Он молчал целую минуту, замкнувшись и прислушиваясь к себе, потом опустил голову и прошептал:

— Почему вы так жестоки ко мне?

Алиса разразилась громким смехом — как в итальянской комедии, а затем воскликнула:

— Жестока? А моя мать, что ты с ней сделал? Ты с радостью бросил ее в свою клоаку! А я, ты хотел, чтобы я восхищалась этим твоим шедевром! Ты подумал, какой след оставит это в моей душе? Что это зрелище никогда не изгладится из моей памяти?

Он больше не был тем, с кем говорят на вы! Встрепанные волосы, двухдневная щетина и желтое лицо с покрасневшими глазами придавали ему вид опереточного пьянчужки. Его рубашка выбилась наружу и торчала поверх помятых брюк.

— Довольно! — закричал он.

Вдоль щеки у него поползла слеза (быть может, от усталости?). Тогда Софи подошла к нему так близко, что могла бы до него дотронуться, и спросила:

— Что за удовольствие вы испытываете, пачкая грязью тех, кого могли бы любить? И себя самого?

Он возмутился:

— Я никогда не пытался запачкать вас грязью!

— Сделав из Сильвии шлюху, вы хотели вывалять меня в грязи! Мир — не бордель, мсье Пурвьанш! Он такой — только в вашем смрадном уме! А теперь с меня хватит! Наденьте ваши ботинки, заберите куртку и уходите!

Он глупо пролепетал:

— Но вы не можете так со мной поступить!

Передразнивая его, Алиса насмешливо пропела жалобным тоном:

— «Но вы не можете так со мной поступить!» Да нет же, конечно, может! Ты, старичок, обычный пустозвон!

Этот «старичок» уязвил его сильнее, чем все остальное. Он сказал:

— Замолчи, ты! Я разговариваю не с тобой, а с Софи!

Мадемуазель Бонэр сейчас же парировала:

— И Софи просит вас уйти и больше не возвращаться. Прощайте, мсье!

Он понял, что в это мгновение решается его судьба. И произнес:

— Вы хорошо знаете, какие чувства…

Но Софи остановила его:

— Вы меня любите! Великое открытие! Я уже говорила вам, но поскольку вы, кажется, не поняли, повторяю еще раз: я вас ненавижу! В вас есть все то, что я терпеть не могу в мужчине: самодовольство, подлость и прежде всего извращенный, порочный ум!

— Софи, вы ошибаетесь… Мои чувства…

— Вы знать не знаете, что такое чувства! Для вас — это театральные реплики. Впрочем, вся ваша жизнь — это сцена, где действуют ваши марионетки в масках! Ах, вам бы, конечно, хотелось, чтобы я стала вашей Коломбиной, но сами вы — только шут, и вам, к счастью, никогда не удастся превратить меня ни в Мессалину, ни в Венеру в мехах! Запомните раз и навсегда: я ненавижу и Сада, и Мазоха!

Услышав эти имена, Пурвьанш как будто успокоился.

— Слишком легко осуждать меня, исходя из неверных предположений! Все эти женщины, мои подруги, по собственной воле соглашались разделить со мной то, что вы считаете пороками, но в действительности это — всего лишь варианты любви…

— И смерти! — выкрикнула Алиса.

Он ограничился презрительной гримасой и стал надевать ботинки.

— Право же, — произнес он, — я считал вас более свободной! Ваши рассуждения, Софи, относятся к другому веку. Вы в самом деле верите в то, что физическая любовь — это только «зверь с двумя спинами»?

— Любовь — гораздо больше того, что вы о ней думаете! А вся ваша сексуальная машинерия идет от испорченности вашей души!

Он закончил с туфлями и поднялся, чтобы накинуть куртку.

— Теперь еще и душа! — бросил он с иронией. — Бедняжка Софи, да вы святоша! Сколько елея! Но значит, с вами было бы совсем не так… Быть может, искупление моих грехов… Нет такого грешника, который был бы не достоин искупления. Вас должны были бы научить этому в вашем монастыре!

Мадемуазель Бонэр передернула плечами. К чему вести весь этот бессмысленный разговор?

— Я уже просила вас уйти! Или мне вызвать полицию?

— О, — усмехнулся он, — полицию! А почему не армию? Успокойтесь, я ухожу. Но я вернусь! Потому что, хотите вы этого или нет, но вы меня любите, Софи! Вы меня любите!

— Разумеется, нет!

— Ваше воспитание, мораль, какие-то комплексы мешают вам понять, что вы меня любите!

— Вы больны! Когда вы уберетесь?

— Я стану приходить к вам каждую ночь, буду рядом с вами… Моя голова будет лежать здесь, на этой подушке!

Он тихо пошел к двери, покинул гостиную и ступил в коридор, который вел к выходу. У самого выхода он обернулся:

— Никогда больше, Софи, вы не встретите мужчину, который бы вас так любил.

Она только открыла дверь пошире. Он переступил порог и выкрикнул, в последний раз повернувшись к ней лицом:

— Вам повезло! Если б вы были одна, я бы вас изнасиловал!

И спустился по лестнице.