Триумфальная арка - Ремарк Эрих Мария - Страница 31

XI

Мальчик не кричал. Он молча широко раскрытыми глазами смотрел на врачей. Ошеломленный случившимся, он еще не чувствовал боли. Равик взглянул на расплющенную ногу.

– Сколько ему лет? – спросил он мать.

– Что вы сказали? – непонимающе переспросила она.

– Сколько ему лет?

Женщина в платке беззвучно шевелила губами.

– Нога! – проговорила она наконец. – Нога! Это был грузовик…

Равик начал выслушивать сердце.

– Он уже болел чем-нибудь раньше?

– Нога! – проговорила женщина. – Ведь это его нога!

Равик выпрямился. Сердце пострадавшего билось учащенно, как у птицы, но это не внушало опасений. «Во время наркоза надо будет понаблюдать за этим истощенным рахитичным пареньком», – решил Равик. Каждая минута была дорога – размозженную ногу густо облепила уличная грязь.

– Ногу отнимут? – спросил мальчик.

– Нет, – сказал Равик, зная, что ампутация неизбежна.

– Лучше отнимите, а то она все равно не будет сгибаться.

Равик внимательно посмотрел на старчески умное лицо мальчика. На нем все еще не было заметно признаков боли.

– Там видно будет, – сказал Равик. – Сейчас надо тебя усыпить. Это очень просто. Не бойся. Все будет в порядке.

– Минуточку, мсье. Номер машины FO-2019. Будьте добры, запишите и дайте матери.

– Что? Что ты сказал, Жанно? – испуганно спросила мать.

– Я запомнил номер. Номер машины FO-2019. Я видел его совсем близко. Шофер ехал на красный свет. Виноват шофер. – Мальчик начал задыхаться. – Страховая компания должна нам заплатить… Номер…

– Я записал, – сказал Равик. – Не беспокойся. Я все записал.

Он кивнул Эжени – пора было приступать к наркозу.

– Пусть мать сходит в полицию… Страховая компания обязана заплатить… – Внезапно на лице у мальчика заблестели крупные капли пота, словно его спрыснули водой. – Если вы отнимете ногу, они заплатят больше, чем… если… она останется и не будет сгибаться…

Глаза потонули в синевато-черных кругах, грязными лужицами проступавших на коже.

Мальчик застонал и торопливо забормотал:

– Мать… не понимает… Она… помочь… Силы изменили ему. Он начал кричать, глухо, сдавленно, словно в нем сидел какой-то истерзанный зверь.

– Что нового в мире, Равик? – спросила Кэт Хэгстрем.

– К чему вам это знать, Кэт? Думайте лучше о чем-нибудь более радостном.

– У меня такое ощущение, будто я здесь уже много недель. Все осталось так далеко, точно затонуло.

– Ну и пусть себе затонуло. Не тревожьтесь.

– Не могу. Страшно. Все чудится, будто эта комната – одинокий ковчег, и окна уже захлестывают волны потопа. Что нового в мире, Равик?

– Ничего нового, Кэт. Мир неутомимо готовится к самоубийству, но ни за что не хочет признаться себе в этом.

– Война?

– Все знают, что будет война. Неизвестно только когда. Все ждут чуда. – Равик усмехнулся. – Никогда еще во Франции и в Англии не было так много государственных деятелей, верящих в чудеса. И никогда еще их не было так мало в Германии.

Кэт помолчала.

– Неужели возможна война? – спросила она.

– Да… Мы все никак не можем поверить, что она в конце концов разразится. Все еще считаем ее невозможной и ничего не предпринимаем для самозащиты… Вам больно, Кэт?

– Не очень. Терпимо. – Она поправила подушку под головой. – Равик, мне так хочется уехать от всего этого.

– Да… – ответил он неуверенно. – Кому же из нас не хочется?

– Если выберусь отсюда, поеду в Италию. В Фьезоле. Там у меня тихий старый дом с садом. Хочу пожить там немного. Теперь в Фьезоле еще, пожалуй, прохладно. Бледное весеннее солнце. В полдень на южной стене дома появляются первые ящерицы. Вечером из Флоренции доносится перезвон колоколов. А ночью сквозь кипарисы видны луна и звезды. В доме есть книги и большой камин. Перед ним деревянные скамьи, можно посидеть у огонька. В камине специальный держатель для стакана, чтобы подогревать вино. И совсем нет людей. Только двое стариков, муж и жена. Следят за порядком. Она посмотрела на Равика.

– Все это, конечно, соблазнительно, – сказал он. – Покой, камин, книги, тишина… Прежде в этом видели одно мещанство. Теперь это мечты о потерянном рае.

Она кивнула.

– Поживу там немного. Несколько недель. А может, и несколько месяцев. Не знаю. Хочу успокоиться. Потом вернусь в Париж, а затем и в Америку.

В коридоре послышался звон посуды – пациентам разносили ужин.

– Лучшего и не придумаешь, Кэт.

– Смогу я иметь детей, Равик? – помедлив, спросила она.

– С этим вам придется немного подождать. Сначала нужно как следует набраться сил.

– Я не о том. Оправлюсь ли я вообще когда-нибудь? После такой операции… Вы не… – У нее перехватило дыхание.

– Нет, – сказал Равик. – Мы ничего не вырезали. Ничего.

– Вот это я и хотела узнать.

– Но потребуется еще много времени, Кэт. Нужно, чтобы весь ваш организм обновился.

– Не важно, сколько потребуется времени. – Она откинула волосы со лба. Перстень на ее руке сверкнул в полумраке. – Не правда ли, глупо, что я об этом спрашиваю? Особенно сейчас…

– Нисколько. Такие вопросы задаются очень часто. Чаще, чем вы думаете.

– Мне вдруг все здесь надоело. Хочу вернуться домой и выйти замуж. По-настоящему, по-старомодному. И детей хочу иметь, и совсем успокоиться, и славить Господа, и радоваться жизни.

Равик смотрел в окно. Над крышами разлился яростный багрянец заката. Огни реклам тонули в нем, как обескровленные тени.

– Мои мечты вам, наверно, кажутся нелепыми. Ведь вы знаете обо мне все.

– Слова Кэт прозвучали где-то у него за спиной.

– Вы ошибаетесь, Кэт. Вы ошибаетесь.

Жоан Маду пришла в четыре утра. Равик проснулся, услыхав, как отворилась дверь. Он спал и не ждал ее. Она пыталась протиснуться в дверь с огромной охапкой хризантем. Лица ее не было видно. Он видел лишь смутный силуэт и крупные белые цветы.

– Откуда это? – спросил он. – Целый лес хризантем. Бог мой, что это такое?

Жоан пронесла цветы через дверь и с размаху бросила их на постель. Хризантемы были влажными и холодными. Листья остро пахли осенью и землей.

– Подарок, – сказала она. – С тех пор как мы познакомились, я стала получать подарки.

– Убери цветы. Я еще не умер. Лежать под цветами, да еще под хризантемами… Добрая старая кровать отеля «Энтернасьональ» стала похожей на гроб.

– Нет! – Жоан порывисто схватила цветы и сбросила на пол. – Не смей так шутить! Не смей!

Равик посмотрел на нее. Он совсем забыл, при каких обстоятельствах они впервые узнали друг друга.

– Забудь обо всем, что я сказал! Я не хотел сказать ничего плохого.

– Никогда не позволяй себе этого. Даже в шутку. Обещаешь?

Ее губы дрожали.

– Послушай, Жоан… Неужели это действительно так напугало тебя?

– Да. Больше чем напугало. Я сама не знаю, что со мной.

Равик встал.

– Никогда не буду с тобой так шутить. Теперь ты довольна?

Она кивнула.

– Не пойму, в чем дело, но для меня это просто невыносимо. Будто чья-то рука тянется за мной из темноты. Этот страх… безотчетный страх, словно что-то меня подстерегает. – Она прижалась к нему. – Защити меня.

Равик обнял ее.

– Не бойся… Я защищу тебя.

Она снова кивнула.

– Ты ведь все можешь…

– Еще бы, – сказал он голосом, полным грустной иронии, вспоминая Кэт Хэгстрем. – Могу… конечно же, могу…

Она сделала слабое движение.

– Я приходила вчера…

Равик не шелохнулся.

– Приходила?

– Да.

Он молчал. Все сразу развеялось! Вчера он вел себя как мальчишка! Ждать или не ждать – зачем все это? Глупейшая игра с человеком, который и не думает вести игру.

– Тебя не было…

– Да.

– Я знаю, мне не следует спрашивать, где ты был…

– Не следует.

Жоан отошла от него.

– Я хочу принять ванну, – сказала она изменившимся голосом. – Я озябла. Можно? Не разбужу весь отель?