Три товарища - Ремарк Эрих Мария - Страница 72

— Зачем же? Весь день ты была такой храброй, что теперь спокойно можешь плакать сколько хочешь.

— И совсем я не была храброй. Ты этого просто не заметил.

— Может быть, — сказал я, — но ведь в том-то и состоит храбрость.

Она попыталась улыбнуться.

— А в чем же тут храбрость, Робби?

— В том, что ты не сдаешься. — Я провел рукой по ее волосам. — Пока человек не сдается, он сильнее своей судьбы.

— У меня нет мужества, дорогой, — пробормотала она. — У меня только жалкий страх перед последним и самым большим страхом.

— Это и есть настоящее мужество, Пат.

Она прислонилась ко мне.

— Ах, Робби, ты даже не знаешь, что такое страх.

— Знаю, — сказал я.

Отворилась дверь. Проводник попросил предъявить билеты. Я дал их ему.

— Спальное место для дамы? — спросил он.

Я кивнул.

— Тогда вам придется пройти в спальный вагон, — сказал он Пат. — В других вагонах ваш билет недействителен.

— Хорошо.

— А собаку надо сдать в багажный вагон, — заявил он. — Там есть купе для собак.

— Ладно, — сказал я. — А где спальный вагон?

— Третий справа. Багажный вагон в голове поезда.

Он ушел. На его груди болтался маленький фонарик. Казалось, он идет по забою шахты.

— Будем переселяться, Пат, — сказал я. — Билли я как-нибудь протащу к тебе. Нечего ему делать в багажном вагоне.

Для себя я не взял спального места. Мне ничего не стоило просидеть ночь в углу купе. Кроме того, это было дешевле.

Юпп поставил чемоданы Пат в спальный вагон. Маленькое, изящное купе сверкало красным деревом. У Пат было нижнее место. Я спросил проводника, занято ли также и верхнее.

— Да, — сказал он, — пассажир сядет во Франкфурте.

— Когда мы прибудем туда?

— В половине третьего.

Я дал ему на чай, и он ушел в свой уголок.

— Через полчаса я приду к тебе с собакой, — сказал я Пат.

— Но ведь с собакой нельзя: проводник остается в вагоне.

— Можно. Ты только не запирай дверь.

Я пошел обратно мимо проводника, он внимательно посмотрел на меня. На следующей станции я вышел с собакой на перрон, прошел вдоль спального вагона, остановился и стал ждать. Проводник сошел с лесенки и завел разговор с главным кондуктором. Тогда я юркнул в вагон, прошмыгнул к спальным купе и вошел к Пат, никем не замеченный. На ней был пушистый белый халат, и она чудесно выглядела. Ее глаза блестели. — Теперь я опять в полном порядке, Робби, — сказала она.

— Это хорошо. Но не хочешь ли ты прилечь? Очень уж здесь тесно. А я посижу возле тебя.

— Да, но… — она нерешительно показала на верхнее место. — А что если вдруг откроется дверь и перед нами окажется представительница союза спасения падших девушек?..

— До Франкфурта еще далеко, — сказал я. — Я буду начеку. Не усну.

Когда мы подъезжали к Франкфурту, я перешел в свой вагон, сел в углу у окна и попытался вздремнуть. Но во Франкфурте в купе вошел мужчина с усами, как у тюленя, немедленно открыл чемодан и принялся есть. Он ел так интенсивно, что я никак не мог уснуть. Трапеза продолжалась почти час. Потом тюлень вытер усы, улегся и задал концерт, какого я никогда еще не слышал. Это был не обычный храп, а какие-то воющие вздохи, прерываемые отрывистыми стонами и протяжным бульканьем. Я не мог уловить в этом никакой системы, так всё было разнообразно. К счастью, в половине шестого он вышел.

Когда я проснулся, за окном всё было бело. Снег падал крупными хлопьями. Странный, неправдоподобный полусвет озарял купе. Поезд уже шел по горной местности. Было около девяти часов. Я потянулся и пошел умыться. Когда я вернулся, в купе стояла Пат, посвежевшая после сна.

— Ты хорошо спала? — спросил я.

Она кивнула.

— А кем оказалась старая ведьма на верхней полке?

— Она молода и хороша собой. Ее зовут Хельга Гутман, она едет в тот же санаторий.

— Правда?

— Да, Робби. Но ты спал плохо, это заметно. Тебе надо позавтракать как следует.

— Кофе, — сказал я, — кофе и немного вишневой настойки.

Мы пошли в вагон-ресторан. Вдруг на душе у меня стало легко. Всё выглядело не так страшно, как накануне вечером.

Хельга Гутман уже сидела за столиком. Это была стройная живая девушка южного типа. — Какое странное совпадение, — сказал я. — Вы едете в один и тот же санаторий.

— Совсем не странное, — возразила она.

Я посмотрел на нее. Она рассмеялась.

— В это время туда слетаются все перелетные птицы. Вот, видите стол напротив?.. — Она показала в угол вагона. — Все они тоже едут туда.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Я их знаю всех по прошлому году. Там, наверху, все знают друг друга.

Кельнер принес кофе. Я заказал еще большую стопку вишневки. Мне нужно было выпить чего-нибудь. И вдруг всё стало как-то сразу очень простым. Рядом сидели люди и ехали в санатории, некоторые даже во второй раз, и эта поездка была для них, по-видимому, всего лишь прогулкой. Было просто глупо тревожиться так сильно. Пат вернется так же, как возвращались все эти люди. Я не думал о том, что они едут туда вторично… Мне было достаточно знать, что оттуда можно вернуться и прожить еще целый год. А за год может случиться многое. Наше прошлое научило нас не заглядывать далеко вперед.

Мы приехали перед вечером. Солнце заливало золотистым светом заснеженные поля, а прояснившееся небо было таким голубым, каким мы его уже давно не. видели. На вокзале собралось множество людей. Встречающие и прибывшие обменивались приветствиями. Хельгу Гутман встретила хохочущая блондинка и двое мужчин в светлых брюках гольф. Хельга была очень возбуждена, словно вернулась в родной дом после долгого отсутствия.

— До свидания, наверху увидимся! — крикнула она нам и села со своими друзьями в сани.

Все быстро разошлись, и через несколько минут мы остались на перроне одни. К нам подошел носильщик.

— Какой отель? — спросил он.

— Санаторий "Лесной покой", — ответил я.

Он кивнул и подозвал кучера. Оба уложили багаж в голубые пароконные сани. Головы белых лошадей были украшены султанами из пестрых перьев, пар из ноздрей окутывал их морды перламутровым облаком.

Мы уселись. — Поедете наверх по канатной дороге или на санях? — спросил кучер.

— А долго ехать на санях?

— Полчаса.

— Тогда на санях.

Кучер щелкнул языком, и мы тронулись. За деревней дорога спиралью поднималась вверх. Санаторий находился на возвышенности над деревней. Это было длинное белое здание с высокими окнами, выходившими на балконы. Флаг на крыше корпуса колыхался на слабом ветру. Я полагал, что увижу нечто вроде больницы. Но санаторий походил скорее на отель, по крайней мере в нижнем этаже. В холле пылал камин. На нескольких столиках стояла чайная посуда.

Мы зашли в контору. Служитель внес наш багаж, и какая-то пожилая дама сказала нам, что для Пат приготовлена комната 79. Я спросил, можно ли будет и мне получить комнату на несколько дней. Она покачала головой:

— Не в санатории. Но вы сможете поселиться во флигеле.

— Где он?

— Тут же, рядом.

— Хорошо, — сказал я, — тогда отведите мне там комнату и скажите, чтобы туда отнесли мой багаж.

Бесшумный лифт поднял нас на третий этаж. Здесь всё гораздо больше напоминало больницу. Правда, очень комфортабельную, но всё же больницу. Белые коридоры, белые двери, блеск чистоты, стекла и никеля. Нас встретила старшая сестра.

— Фройляйн Хольман?

— Да, — оказала Пат, — комната 79, не так ли?

Старшая сестра кивнула, прошла вперед и открыла дверь.

— Вот ваша комната.

Это была светлая, средних размеров комната. В широком окне сияло заходящее солнце. На столе стояла ваза с желтыми и красными астрами, а за окном лежал искристый снег, в который деревня укуталась, как в большое мягкое одеяло.

— Нравится тебе? — спросил я Пат.

Она посмотрела на меня и ответила не сразу.

— Да, — сказала она затем. Коридорный внес чемоданы.