На линии огня. Слепой с пистолетом - Коллинз Макс Аллан - Страница 31

Ему хотелось выругаться, но даже для этого не было времени. Все, что он успел сделать, — это ухватиться руками за щербатый разрушающийся край крыши и вцепиться в него мертвой хваткой. Ощутить, как его тело с силой врезается в стенку кирпичного дома, и услышать тупой звук удара, тотчас же затихший за его спиной. На мгновение он потерял сознание, но усилием воли сохранил в себе разум, удерживая себя над пропастью и смертью.

Его мышцы напряглись и вытянулись как резина. Он качался на весу, и ветер колебал его редеющие волосы. «Неужели я так умру? — думал он. — Разбившись об асфальт какой-то засранной трущобной улочки?» Он задержал дыхание и отважился посмотреть вниз: пятиэтажная стена казалась бесконечной. «Где же Д’Андреа? Неужели он так позорно отстал?»

Немного справа двумя этажами ниже находилась площадка пожарной лестницы. Попав туда, он бы уцелел. Упасть туда было бы столь же приятно, как прогуляться по парку… Но он был в добрых трех футах от нее и не сумел бы ни оттолкнуться, ни раскачаться, поскольку кирпичная кладка, в которую впились его пальцы, сама качалась, как молочные детские зубы.

Но, может быть, она были достаточно прочной для того, чтобы забраться наверх. Его ноги беспомощно болтались у стены, напоминая конвульсии повешенного, а руки тщетно пытались подтянуть его измученное тело. Мускулы на руках обмякли, истерзанные болью.

Все, что он мог делать, — это висеть. Ему хотелось плакать. Но он смеялся.

— Что ты видишь забавного, Фрэнк?

Глядя вниз с легким снисхождением, уже без черных очков, но все еще в вязаной шапочке, с пистолетом в руке, к нему склонился небритый, с одутловатым лицом Митч Лири.

Хорриган почти не мог говорить. Ему не хватало воздуха. Он был слишком напуган.

И все же он сказал:

— Если… если ты хочешь наступить на мои… на мои пальцы, Митч… почему ты не делаешь этого:., давай… черт с ним…

Лири присел так, будто взрослый перед ребенком.

Его мешковатая одежда, точно флаг, развевалась на ветру. Медленно покачав головой, он зашикал: «Ш-ш-ш!..».

— Как ты мог подумать такое, Фрэнк? — Лири подал руку.

— Возьми мою руку, Фрэнк. Давай, бери ее.

Хорриган смотрел на протянутую ему раскрытую ладонь, как на некую странную, непостижимую вещь. Из его положения рука Лири казалась огромной, как преувеличенно крупный план в кино.

Улыбка Лири была тонкой и поддразнивающей, он почти пропел: «Если нет — ты умрешь».

Кирпичи под руками Хорригана уже не просто шатались, они выползали из своих пазов и готовы были сорваться, и на последнем издыхании Хорриган отчаянно ухватился за руку Лири, сжал ее и вцепился в нее. И теперь только левая рука Лири поддерживала его раскачивающееся тело. Только она связывала его теперь с этой жизнью.

А Лири, склонившись над ним, улыбался милостивой улыбкой. Как священник перед благословением, одними губами. Лишь ямочки на щеках и блестящие мертвые глаза. Но даже теперь, когда ветер раскачивал его тело, когда каждый мускул сводило нестерпимой болью, когда смерть поджидала его совсем рядом, Хорриган не мог смириться с мыслью о том, что в первом же реальном столкновении с человеком, которого он знал только по голосу, с безумцем, которого он поклялся остановить, он оказался слабее.

Или нет?

Немного отдышавшись, в пяти этажах от земли и смерти, с правой рукой, накрепко сжатой врагом, Хорриган все же ухитрился вывернуть левую руку и извлечь свой 38 калибр из кобуры у плеча, и нацелить его на безумца, протянувшего ему руку помощи.

Лири, скорее, расстроился, чем удивился. Но затем кривая улыбка, будто бы его развеселил поворот событий, появилась на его лице.

— Ты хочешь застрелить меня, Фрэнк? После того, как я спас тебе жизнь?

Качаясь, Хорриган крепко сжимал пистолет. Он не владел левой рукой столь же хорошо, как правой, но он владел ею вполне достаточно. Достаточно для того, чтобы очистить мир от этого ублюдка и защитить президента в последний раз…

Лири словно прочел его мысль. Он сказал:

— Это твой единственный шанс, Фрэнк. Единственный шанс для тебя спасти президента. Стреляй в меня. Стреляй в меня сейчас.

Пот заливал глаза Хорригана, но у него не было свободной руки, чтобы стереть соленые капли. Он моргал, чтобы расплывчатый образ Лири, склонившегося над ним, несколько прояснился. А язвительные словак обрушивались на него как кислотный дождь:

— Хватит ли у тебя воли сделать это? Отдать свою; жизнь за его? Или ты все еще очень дорожишь ею, своей маленькой жизнью?

Его руки, его левая рука тряслась, когда он прицеливался в своего полоумного спасителя. «Хрен с ним»» — думал Хорриган, и его палец скользнул на курок, но Лири, точно еще раз прочел его мысли, хмурясь, качнул Хорригана в сторону и вбок от стены, и отпустил его.

Падение было почти веселым: он почувствовал свободу и никакого страха. С тяжелым лязгом и шумом он приземлился на металлической площадке пожарной лестницы двенадцатью футами ниже. Движение Лири, то самое — от стены и вбок, спасло ему жизнь. Но, падая, он уронил свой пистолет: тот еще где-то летел, и он услышал его удар о булыжник тремя этажами ниже.

Лири улыбался ему, глаза- его сияли.

— Теперь мы никогда не узнаем, не правда ли, Фрэнк? А вдруг ты и вправду бы сделал это?

— Лири!

Голос Д’Андреа.

Хорриган посмотрел вверх и в сторону, там, на соседней крыше, выступив из-за огромной вентиляционной трубы, стоял Д’Андреа с пистолетом, нацеленным на Лири. Он наверняка находился там и раньше и видел происшедшее, но что он мог поделать? Если бы он выстрелил в Лири, Хорриган разбился бы насмерть.

— Не шевелись, Лири! — кричал Д’Андреа.

Хорриган приподнялся и прислонился к перилам, откуда он мог видеть Лири, поднявшего руки вверх. Где же его пистолет? Все еще в руке?

— Ты в порядке, Фрэнк? — спросил Д’Андреа, бросив взгляд на партнера. Гордость, за то, что он впереди, что он поборол страх, отчетливо светилась на его лице, отражалась в его сдержанной легкой улыбке, но в ту же самую секунду Хорригану захотелось кричать, предупредить его…

Слишком поздно.

Маленький пистолет все еще был в руке Лири, и машине убийства было достаточно этого единственного мгновения. Этого единственного горделивого взгляда.

— Эй! — крикнул Хорриган. — Эй!

Слишком, слишком поздно. Секунда уже ушла, и жизнь вместе с ней. Три выстрела один за другим, и голова специального агента Альберта Рикардо Д’Андреа превратилась в даласское облачко из крови, мозга и кости, и его безжизненное тело обрушилось на крышу и скрылось из виду.

Лири исчез тоже.

Хорриган остался один. Один на пожарной лестнице вместе с ветром, со своей скорбью и болью, и отдающимся в пустынных строениях домов криком.

Его криком.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Бармена в ближайшей к Хорригану забегаловке звали Джо. И даже Джо, круглолицый и лысоватый, с тоненькими усиками а ля Сапата и широкими, но простоватыми манерами, даже он знал, какой это штамп. Но ничего нельзя было поделать. Его звали Джо, он был бармен, и так оно все и было.

Есть вещи, с которыми ну совсем ничего нельзя поделать.

Хорриган сидел ссутулившись за стойкой со стаканом «Джеймсона» — он не выпил еще и половины из того, что налил — и бутылкой перед собой.

«Лучше иметь бутылку в руках, — думал он, — чем дырку в башке». Это была старая шутка. Она всегда забавляла его.

Но не сегодня.

Джо вытирал стаканы и говорил:

— Сегодня ты еще не играл на пианино.

— Нет.

— Нет настроения?

— Нет.

— Ты уже сидишь здесь целый час, Фрэнк, с этой бутылкой перед собой.

— Лучше иметь бутылку в руках… — промямлил Хорриган.

— И ты больше не доливал себе, только в первый раз.

— Я знаю.

Джо занялся другим стаканом.

— Почему?

— Теперь я пью по настроению.

— Зачем же тебе нужна бутылка в руках?

— На тот случай, если я передумаю. — Он подвинул бутылку к бармену. — Налей себе тоже.