Сын убийцы миров - Шатилов Валентин - Страница 54

Когда в твой чудесный сон врывается чужая мозолистая рука, это неприятно. Мне, по крайней мере, не понравилось. Но проснуться все-таки пришлось.

Матвей нависал надо мной – весь в радужной пене моей «опочивальни», даже его спир, тянущийся по шее над гривной и свисающий на грудь, казался забрызганным ее нежным сиянием.

– Княгиня, у кого-то болит! – сообщил Матвей напряженно.

– Что болит? У кого? – не могла я понять спросонья.

– Не знаю, – растерялся он. – Я чувствую – болит… У всех спросил – не болит. Может у вас?

– Нет, у меня тоже все в порядке. Да что случилось?

– Болит, ох болит… – Матвей потер грудь (спир не шевельнулся, продолжал себе тихонько попыхивать дымными переливами своей тушки). – Точно не у вас?

– Я бы от этом знала! – резонно заметила я, поднимаясь.

– Значит, у них… – вздохнул Матвей.

– У кого? Ты же, говоришь, у всех спрашивал.

– У двоих еще не спросил. У князя и у Семена. Нету их.

– Как – «нету»? А где они?

– Вышли куда-то…

Я вскочила:

– А ну, пошли искать! И остальных бери!

Впрочем, «остальные» – Дмитрич с Гаврилой – и так поджидали нас.

Серега растерянно улыбался – улыбка была отчетливо видна сквозь желтоватую вуаль спира, расположившегося на лице:

– Извини, сестричка, что разбудили, – начал Серега извиняющимся тоном, – но Матвей тут что-то такое буровит… Будто болит у кого…

– Олег? Где Олег? – заторопилась я.

– Меня ищут? – звонко спросил наш князь, появляясь в сумрачной катакомбе «спальни».

– Где у тебя болит? – накинулась я на него.

– Нигде, – удивился Олег.

– А Матвей утверждает, что болит!

– О, еще один подарок гривны, – хмыкнул Олег. И попросил Матвея. – Покажите-ка их!

Тот выставил кулаки под которыми посверкивали гривны.

– Похоже, вот эта работает, – сообщил Олег, указав на левую, после быстрого осмотра и прощупывания. – Ох, нелегко теперь вам придется. Если она обо всех болях в округе вам сообщать станет, то замучаетесь…

– Мне уже херовато, – процедил Матвей. – Семена найти надо… Только он остался!

– А вдруг он сам все-таки решил подобрать гривну себе? – предположила я. – А теперь она его душит…

Олег строго посмотрел на меня, потом резко повернулся и во всю мальчишескую прыть кинулся на склад гривен.

Когда туда добежала я, все были заняты обшариванием закоулков и ниш.

Я заглянула в коридор, ведущий к «псарне» – никого.

– Да нету его здесь… – со стороны склада недовольно пробурчал кому-то Гаврила.

– А где ж тогда? – голос Сереги.

– Боли-ит… – уже почти простонал Матвей. – Си-ильно…

Я вышла в зал к поисковой группе. Все столпились вокруг Акинфовича, жалостливо разглядывая его перекошенное лицо.

– Где болит? – попробовал уточнить Олег. Как будто это что-то меняло! – Живот? Рука? Голова?

– Там болит! – вдруг уверенно сказал Матвей, выпрямляясь. И показал рукой на выход из склада гривен.

– Так у тебя уже не болит? – недоуменно спросил Серега.

– Болит. У меня. Там. – отрывисто ответил Матвей, продолжая указывать на полукруглый проход.

– Так идем! Чего ждать? – возмутился Гаврила. – Надо ж найти где болит!

– Показывайте, – скомандовал Олег Матвею. – Ведите к боли своей!

Постанывая на каждом шагу, и кривясь, тот все-таки уверенно двинулся вперед. Провел нас одним коридором, другим. И вывел прямиком к арке, ведущей в «холодильник».

– Там, – указал из последних сил в ее темноту. И притулился к стенке, сползая вниз на подкашивающихся ногах.

Мы дружно кинулись в указанном направлении. И застыли, едва переступив порожек, отделяющих заледенелое помещение от коридора. Потому что Семен обнаружился. Но в каком виде!

Если мы, глядя на него, застыли в обалдении, то он никакого обалдения не испытывал. Наоборот, был собран и деловит. И целеустремлен. Цель его устремлений представлял сапог мертвого Жирослава. Семен его стаскивал. Пытался стащить, упирался изо всей мочи одной ногой в пах Жирослава, тянул на себя сапог за задник… Но стащить никак не мог. Потому что не двигался. Не вправо, ни влево. Ни вперед, ни назад – никуда. Он стоял, замерев, как статуя. Или как восковая фигура. Весь в движении – и одновременно в вечном покое.

Две вещи отличали его от виденных мною статуй: спир да еще сияние вокруг головы. И то и другое, в отличие от Семена, двигалось весьма активно. Спир, тот просто метался – то вытягивался чуть ли не в струнку, опускаясь до самых подошв семеновых сапог, то сокращался, клубком заматываясь на неподвижном лице. Сияние же просто расширялось. От тонкого красноватого венчика он переходило по всем цветам спектра, вспухая и наливаясь наконец сине-фиолетовым шарообразным коконом немалых размеров. После чего вновь опадая до изящной малиновой каемки.

– М-м-м!… – застонал Матвей в коридоре.

Мы, как по команде, повернулись к нему.

Он был плох. Зубы плотно сжаты, лицо искажено мукой, на лбу выступили крупные капли пота.

– М-м! – единственное, что он мог произнести в полубеспамятстве.

– Ах! – громко и счастливо хлопнуло что-то в помещении-«холодильнике».

Обернувшись, мы увидели лишь отголоски этого звонкого взрыва – радужное сияние, весело разлетающееся по углам темной коморки, гаснущее и остывающее. И услышали натужное сопение Семена, все еще пытающегося отодрать сапог от мертвой ноги.

– Вот же свинья собачья, как примерзла!… – пробормотал он вполголоса, не замечая нас.

– А что ты там делаешь, Семен? – поинтересовался Матвей из-за наших спин. Голос у него был вполне нормальный, да и выглядел он очень спокойным. Даже каким-то умиротворенным и всем довольным. Если б не крупные, еще не высохшие капли пота на лбу, ни за что бы не поверила, что этот человек только что стонал.

Семен дернулся. Выронил ногу, которая с деревянным стуком рухнула на пол, оглянулся на нас в явной панике:

– А чего?… А вы откуда?… Вы ж только что спали?…

– Мы проснулись, – любезно разъяснил Серега. – Матвей нас разбудил. Болело у него. Как теперь, Матвей? Не болит?

– Не-а, – хмыкнул Акинфович. – Как бабка пошептала!

– Семен, – ласково спросила я. – А все-таки? Что ты тут поделывал? И отвечай скорей, пока нас всех не поморозил!

– А то не понятно, что он тут делал! – зло дернул щекой Гаврила. – Сапоги с покойника своровать хотел!

– Думаю, нет смысла стоять и мерзнуть, – заметил Олег, поворачиваясь. – Можно и в коридоре поговорить. Выходите, Бреньков.

– Да я – что?… – забормотал Семен, появляясь на свет вслед за остальными и щурясь после полумрака «холодильника». – Сапоги-то хорошие!… Мне впору были! Я еще тогда хотел их у Жирослава сменять на что-нибудь, когда он был живой!…

– О! – радостно вскричал Гаврила. – А Семен наш голутвенным стал! Не лыцар он теперича! – и ткнул пальцем, показывая на шею Бренькова, белеющую из-под бороды. Совсем голую – даже без намека на гривну.

– Ох ты! – поразился Матвей. Придвинулся ближе, всматриваясь.

– Дела! – сокрушенно покачал головой Серега.

– А? Что? Куда?! – завопил Семен, щупая под бородой.

– Ты это имела в виду, когда сказала: «Профилактика произведена»? – тихо спросил меня Олег.

– Какая профилактика? Ничего я не говорила!

– Но я же слышал… Ты негромко так сказала… Когда взорвалось что-то. Я сразу хотел спросить, но отвлекли…

– Да ничего я не говорила! – отмахнулась я. – Успокойся!

– Голос, который сказал про профилактику был как раз спокойным, – усмехнулся Олег. – Значит он был не твой.

– На что ты намекаешь?! – немедленно взъелась я. И даже застонала от возмущения: наши с Олегом спиры опять лобызались! – Отодвинься от меня немедленно!

– Подозреваю, это значит, – задумчиво произнес Олег, послушно отодвигаясь, – что это был голос телепатический. Автомата, ответственного за профилактику несчастных случаев.