Санкция Айгер - "Треваньян" - Страница 30

Поначалу из соображений безопасности Бен настоял на том, чтобы они использовали побольше крючьев, отчего вся стена приобрела такой вид, словно по ней поднимались дамы или немцы. Но уже совсем скоро они стали делать короткие и крутые подъемчики с более присущей англосаксам экономией “слесарни”. Одна проблема, однако, так и продолжала обуревать Джонатана, заставляя его злиться на себя. Посреди искусной и четкой серии движений он ловил себя на том, что начинает бороться со скалой, поддаваясь естественному, но роковому стремлению прижаться к ней всем телом. Это не только лишало его рычага для тех точек, которые давали опору только в динамике, но и не давало посмотреть вверх на предмет подходящих трещин в стене. Как только альпинист прижимается к скале, он попадает в страшный цикл: незаметное накопление страха заставляет его начать обнимать скалу, объятия ослабляют опору для ног и не позволяют увидеть точки для захвата, которые могут оказаться в пределах досягаемости. И эта опасность, уже настоящая, дополнительно усиливает изначальный страх.

В одном случае, уже после того как Джонатан решил, что преодолел это дилетантское поползновение, он вдруг обнаружил, что снова попал в этот порочный крут. Его триконям стало не за что зацепиться, и он внезапно сорвался.

Он летел только три из тех сорока футов, которые отделяли его от скал внизу. Веревка дернулась и намертво остановила его. Он, вращаясь, повис на ней. Крюк попался надежный.

– Эй! – крикнул сверху Бен. – Какого хрена ты там делаешь?

– Вишу на крюке, жопа! А ты что делаешь?

– Удерживаю твой вес своей сильной и опытной рукой, а заодно любуюсь, как ты там висишь на крюке. Очень элегантно смотришься. Чуть глупо, но оч-чень элегантно.

Джонатан со злостью оттолкнулся от скалы, качнулся взад-вперед, но ухватиться ни за что не сумел.

– Да ты что, старик! Подожди минуточку. Ничего там не делай. Просто отдохни немножко.

Джонатан болтался на веревке, чувствуя себя полным идиотом.

– Теперь сосредоточься и подумай. – Бен дал ему на это минуту. – Знаешь, в чем твоя ошибка?

– Знаю! – Джонатан злился и на себя самого, и на Бена, вздумавшего его поучать.

– Тогда скажи мне.

Бойко, как назубок заученный текст, Джонатан продекламировал:

– Я жму на скалу.

– Правильно. Теперь давай обратно на стенку и будем спускаться.

Джонатан глубоко вздохнул для прочистки мозгов, оттолкнулся, качнулся назад и оказался на стене. В течение всего спуска он двигался размеренно и точно, выбросив из памяти вертикальное притяжение земли и естественным образом реагируя на притяжение диагональное, образуемое веревкой и весом его собственного тела. Это притяжение не позволяло ему вновь прижаться к скале.

Спустившись в долину, они присели на груду осыпавшихся камней. Джонатан сворачивал веревку, а Бен тем временем пил пиво, припрятанное им в тени валуна. На фоне девяти “жандармов”, возвышавшихся над ними, они сами себе казались лилипутами. На одном таком столбе из полосчатого красного камня они сегодня работали. “Жандарм” этот поднимался из земли, как ствол гигантского окаменелого дерева с обрубленной кроной.

– Не хочешь завтра забраться на Биг-Бен? – спросил Бен, нарушив долгое молчание. Он говорил о самом высоком из “жандармов”, около четырехсот футов в высоту – за бесчисленные годы этот столб выветрился так, что стал шире у вершины, чем у основания. Именно близость этих своеобразных игрушек природы и побудила Бена выбрать эту местность для своей школы скалолазания, и самое величественное из этих образований он незамедлительно назвал собственным именем.

Джонатан покосился на столб и, даже не дойдя до его середины, отметил взглядом с полдюжины коварных участков.

– По-твоему, я готов?

– Более чем, старик. Кстати, мне кажется, в этом-то и есть твоя проблема. Ты перетренирован, чересчур быстро вошел в форму. Ты становишься слишком легконогим. – И еще Бен сказал, что Джонатан, как он заметил, слишком сильно отталкивается, на динамичной опоре передвигается четко и быстро, но при этом не всегда точно уверен, есть ли впереди надежный зацеп, на котором можно остановиться. К тому же он позволяет себе отвлекаться от подъема, если тот представляется ему слишком легким. Именно в такие моменты невнимания Джонатан и оказывался неожиданно для себя обнимающим скалу. Наилучшим лекарством от всего этого был бы маршрут на выносливость – что-то способное внушить смирение излишне проворным ногам и обуздать опасно самоуверенного зверя, вселившегося в Джонатана.

Пробегая глазами вверх от одной неровности, пригодной для остановки, до другой, Джонатан минут за двадцать мысленно совершил восхождение.

– На вид не так-то просто. Особенно верхний гребень.

– Это тебе не на кровать залезать. – Бен поднялся. – Лопни мои глаза, если я не хочу пойти туда с тобой!

Джонатан, не успев подумать, бросил взгляд на ногу Бена.

– Действительно пойдешь?

– Спокойно. Я уж раз туда забирался. Что скажешь?

– Скажу, что завтра мы на нее прогуляемся.

– Замечательно. А как ты смотришь на то, чтобы взять отгул до утра?

Когда они возвращались в пансион, Джонатан испытывал легкость духа и такое желание приблизить завтрашний день, которое напомнило ему о прежней, бескорыстной любви к альпинизму. Он целиком сосредоточился на вопросах скальной породы, раскладки сил, тактики – и весь внешний мир с его Драконами и Джемаймами не имел шансов пробиться в его сознание.

Облокотившись на стойку администратора в пансионате, он читал искрометную открытку от Черри, полную подчеркнутых слов: и, и !!!, и ..., и (скобочек), и “ха! ха! ха!”. Никто, как явствовало, не сжег его дом, мистер Монк был, как всегда, сердит и жутко ругается. И еще Черри любопытствовала, не может ли он порекомендовать ей какую-нибудь литературу по части изготовления приворотного зелья для одной ее подруги (он ее не знает), чтобы воздействовать на одного мужчину (его он тоже не знает и, скорее всего, от этого ничего не потерял), поскольку этот непоименованный тип – такая бессердечная какашка!!! – позволяет, чтобы страждущие девушки маялись целомудренными.

Джонатан почувствовал, как что-то дотронулось до его ноги. Он посмотрел вниз и увидел маленького и очень нервного шпица с ошейником из горного хрусталя, который к нему принюхивался. Джонатан не обратил на собачку внимания и вернулся к открытке, но в ту же секунду шпиц напал на его ногу с явно сексуальными целями. Джонатан пинком отшвырнул собачонку, но та приняла этот жест за проявление девичьей скромности и возобновила атаку.

– Педик, оставь доктора Хэмлока в покое. Извини, Джонатан, Педик так и не научился отличать гетеросексуалов, а подождать приглашения у него терпения не хватает.

Джонатан и не взглянув узнал густой и сладкий, как шоколад, баритон Майлза Меллафа.

АРИЗОНА, 27 ИЮНЯ

Джонатан смотрел, как холеные руки с идеально наманикюренными пальцами, обрамленные кружевными манжетами, опустились и подняли шпица. Следуя взглядом за собачонкой, Джонатан посмотрел еще выше, на лицо Майлза, загорелое и красивое, как всегда. Большие голубые глаза с поволокой лениво смотрели из-под длинных черных ресниц, а широкий лоб без единой складки венчала аккуратно уложенная копна мягких волнистых волос, откинутых на обе стороны с той внешней небрежностью, которая составляла предмет гордости парикмахера Майлза. Собачонка приложилась к щеке хозяина, и тот принял этот знак внимания, не сводя глаз с Джонатана.

– Как же ты жил все это время, Джонатан? – В глазах стояла легкая ироничная усмешка, но в них же видна была готовность в любой момент распознать готовящийся удар и стремительно его парировать.

– Майлз.

Это было не приветствие. Это было утверждение. Джонатан положил открытку Черри в карман и подождал, что Майлз предпримет дальше.

– Давненько же мы не виделись! – Майлз потупил взор и покачал головой. – Давненько. Подумать только, в последний раз мы виделись в Арле. Мы тогда только что закончили это дельце в Испании – ты, я и Анри.