Санкция Айгер - "Треваньян" - Страница 12

И тут он окончательно проснулся. Его тошнило. Он пассивно боролся с этим весь день, но больше бороться не было сил. Вывернувшись наизнанку, он затем больше часа пролежал совершенно голый на холодных плитах пола в ванной, снова собирая себя по кусочкам.

Потом он возвратился в кровать – к золотистым блесткам, так напоминавшим костюм Арлекина.

ЛОНГ-АЙЛЕНД, 11 ИЮНЯ

Пробуждение Джонатана не было ни бодрым, ни просветленным. Он словно продрался сквозь разбухшие пласты какой-то гадости. Остатки мерзкого сна мешались с непрошеной и нежеланной явью. Кто-то не то во сне, не то наяву пытался отнять у него банку компота, очень почему-то ему дорогую. Нет, не компота... Джема. Что-то защекотало в паху. Прищурив глаза, Джонатан увидел окружающее поотчетливей.

– О, нет! – прохрипел он. – Какого черта тебе здесь надо, Черри?

– С добрым утром, Джонатан! – весело отозвалась она. – Щекотно было?

Он со стоном перевернулся на живот. Черри, одетая в одни шорты, юркнула к нему под простыню и тронула губами его ухо.

– Ням-ням-ням, – сказала она и поступила в соответствии со своими словами.

– Уходи, – буркнул он в подушку. – Если не оставишь меня в покое, я... – Не в силах придумать надлежащей меры наказания, он еще раз застонал.

– То что ты сделаешь? – бодро спросила она. – Изнасилуешь меня? Знаешь, я последнее время много думала об изнасиловании. Оно плохо тем, что партнеры лишают себя возможности общения на межличностном уровне. Но у изнасилования перед мастурбацией есть одно преимущество – не чувствуешь себя такой одинокой. Ты меня понимаешь? В общем, если тебе так уж приспичило меня изнасиловать, я, по-моему, должна это претерпеть со смирением, надлежащим женщине.

Она перевернулась на спину и раскинула руки и ноги, как святой Андрей на кресте.

– Ох, ради Бога, Черри! Дать бы тебе ремнем по мягкому месту...

Она тут же приподнялась на локте и, приняв серьезный, озабоченный вид, произнесла:

– Мне и в голову не приходило, что ты садист, Джонатан. Но что поделать, долг влюбленной женщины – потакать всем интимным прихотям своего мужчины.

– Ты не влюбленная женщина. Ты сексуально озабоченная женщина. Ну ладно же! Твоя взяла! Я встаю. Почему бы тебе не спуститься на кухню и не сварить мне кофе?

– Кофе уже перед тобой, о мой пылкий возлюбленный! Я сварила его, прежде чем подняться к тебе.

На тумбочке стоял поднос с кофейником и двумя чашками. Он принял сидячее положение, а она поправила ему подушки. Потом она налила кофе и передала ему чашку, которую он чуть не выронил, когда она вновь забралась к нему в постель и села рядом. Они соприкасались плечами и бедрами, и она закинула ногу поверх его ноги. Джонатан почувствовал, что в секс-игре на первенство высшей лиги объявлен перерыв. И все же, она была голая по пояс, и ее белые груди резко выделялись на фоне медного загара прочих частей ее тела.

– Эй, Джонатан, – вполне серьезно сказала она, глядя на дно своей чашки, – можно тебя спросить? Правда, что раннее утро – самое подходящее время для моих визитов? Ведь мужчины часто просыпаются с эрекцией?

– Обычно это означает, что им пора пойти в уборную, – пробурчал он в чашку.

Она молча обдумала эту ценную информацию.

– Природа расточительна, – печально заметила она. Потом к ней вернулось хорошее настроение. – Ну да ничего! Рано или поздно я застигну тебя врасплох. И тогда – трах!

– Трах?

– По-моему, это не совсем точное звукоподражание.

– Будем надеяться.

Она на мгновение ушла в себя, потом повернулась к нему и спросила:

– Тут ведь дело не во мне, правда? То есть, если бы я не была девственна, ты бы меня взял, да?

Он сложил пальцы за головой в замок и потянулся вперед, к вытянутым носкам.

– Конечно. Тут же. Трах.

– Потому что, – настойчиво продолжала она, – на самом деле я довольно привлекательна, и богата до омерзения, и фигура у меня неплохая.

Она замолкла в ожидании комплиментов.

– Эй! Мы же говорим о моей фигуре!

После еще одной паузы она сказала:

– Ну, по крайней мере, грудь у меня красивая, правда?

Он, даже не взглянув, ответил:

– Конечно. Просто потрясающая.

– Прекрати сейчас же! Да посмотри же на нее! По нынешним меркам немного маловата, зато крепкая и красивая. Как ты считаешь?

Он взял одну из ее грудей в ладонь и рассмотрел с внимательностью профессионала.

– Очень красивые, – подтвердил он. – И числом две, что особенно радует.

– Так почему же ты, наконец, не сдашься и не переспишь со мной?

– Потому что ты кривляешься, преодолевая природную стеснительность. Более того, ты девственница. Кривляния я могу простить, потому что их ты перерастешь. Но девственность – никогда. Кстати, не хочешь надеть блузку?

– Не-ет. Вряд ли. Как знать? Может быть, когда-нибудь в тебе заговорит естественное желание – и ба-бам!

– Ба-бам?

– Лучше, чем “трах”. Давай налью еще кофе.

Она наполнила его чашку, а со своей подошла к краю хоров и, облокотясь о перила, принялась задумчиво осматривать неф церкви.

Черри была ближайшей соседкой Джонатана, и жила она вместе с прислугой в большом и нелепом особняке в четверти мили по дороге. Они на пару оплачивали содержание искусственного песчаного пляжа, соединявшего их владения. Ее отец, Джеймс Мэттью Питт, юрисконсульт крупной компании, купил поместье незадолго до смерти, и Черри очень понравилась роль хозяйки. На время своих отлучек Джонатан вверял ей присмотр за домом и оплату счетов. У нее был свой ключ от дома Джонатана, она приходила и уходила, когда хотела, пользуясь то его библиотекой, то – заимообразно – его шампанским для своих вечеринок. На эти вечеринки он никогда не ходил, не имея ни малейшего желания сводить знакомство с раскрепощенными молодыми людьми ее круга. Само собой разумеется, Черри ничего о Джонатане не знала – кроме того, что он преподаватель и критик-искусствовед и, насколько она знала, довольно обеспеченный человек. В подземную галерею ее никогда не приглашали.

Их флирт мало-помалу перерос во все более мощный натиск со стороны Черри и все более стоические отказы со стороны Джонатана. Все строилось на негласной договоренности, что задача Джонатана и сводится к тому, чтобы постоянно ее отшивать. Если бы когда-нибудь он в этом не преуспел, она была бы совершенно ошеломлена. Их битва никогда не утрачивала некоторой толики шарма – обе стороны вели ее изобретательно и с юмором. Их отношениям лишь добавляло остроты то, что некая отдаленная возможность все же маячила на горизонте.

После затянувшейся паузы Черри, не оборачиваясь, сказала:

– Понимаешь ли ты, что я единственная двадцатичетырехлетняя девственница на всем Лонг-Айленде – не считая паралитичек и, возможно, кое-кого из монахинь. И виновен в этом ты. У тебя есть долг перед человечеством – распечатать меня.

Джонатан раскачался и встал.

– Для меня избегать девственниц – вопрос не только этики, но и механики. Нам, пожилым мужчинам, с девственницами бывает нелегко.

– О’кей. Терзай свою плоть. Отказывай себе в плотских удовольствиях. Будто меня это интересует.

Она пошла следом за ним в ванную. Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум воды, низвергающейся в его римскую ванну.

– Конечно, на самом-то деле мне не все равно! В конце концов, кто-то же должен меня распечатать!

Он подал голос из уборной.

– Кто-то должен и мусор вывозить. Но только не я. – И он поставил эффектную точку, с шумом спустив воду.

– Очаровательное сравнение!

Он вернулся в ванную и опустился в горячую воду.

– Может быть, оденешься и приготовишь нам легкий завтрак?

– Я не в жены тебе набиваюсь, а в любовницы!

Тем не менее она неохотно возвратилась в спальню.

– И надень блузку, прежде чем спустишься! – крикнул он ей вслед. – Там может быть мистер Монк. – Мистер Монк был его садовник.

– Интересно, может быть, он захочет избавить меня от этой постыдной непорочности.