Второе рождение Жолта Керекеша - Тот Шандор Шомоди - Страница 40

– Папа может нас ненадолго оставить, – сказал он.

Отец кивнул и быстро, бесшумно исчез.

Кроме общей слабости, никаких болевых ощущений у Жолта не было. А то, что отца отослали, ему определенно доставило удовольствие: пусть побудет за дверью. Здесь обойдутся и без него. Это было сказано очень ясно.

– Садись, Жолт!

Жолт не двинулся с места. И вообще он не был уверен, что останется в этой покрашенной в белый и желтый цвета комнате, лицом к лицу с этим улыбчивым, ласковым доктором. Вообще-то он был даже разочарован, особенно обстановкой кабинета, но разочарование было приятным. Ведь он ожидал другого. Он думал, что врач будет сдержанный, сухой, узкоглазый, такой, как его отец, и он усадит его в отвратительное черное кресло, засунет его голову в специальное приспособление, чтобы придержать подбородок, потом влезет к нему чем-нибудь в горло и станет там ковыряться; или же его будут вращать на этом черном вертящемся кресле, и везде будут руки, инструменты, лекарства… Потом выключат свет, и на черной стене загорится красная лампочка. Но ничего даже похожего не было. Его ввели в белую просторную комнату с магнитофоном в углу и справа, что его особенно удивило, с застекленным шкафом, уставленным разноцветными кубиками, коробками, куклами, пластмассовыми игрушками… А сам Амбруш нисколько не походил на Керекеша, у него были широко распахнутые, как у Беаты, глаза, только не голубые, а золотисто-карие, и в них было легко смотреть.

– Если не хочешь, можешь и не садиться. Можешь даже ходить, – сказал ему Амбруш.

Жолт сразу сел.

– Правильно, – сказал Амбруш и засмеялся.

«Ловко взял он меня на пушку», – с досадой подумал Жолт. Ему ведь был предоставлен выбор: сидеть, стоять или ходить. И в любом случае все равно приказание будет выполнено. Жолт твердо решил молчать и отвечать лишь тогда, когда к чему-нибудь можно будет придраться.

Амбруш сразу взял быка за рога:

– Знаешь ли ты, почему тебя ко мне привели, Жолт?

– Потому что я заикаюсь, – небрежно ответил Жолт.

– Не совсем… – начал Амбруш.

– Значит, отчасти, – быстро перебил его Жолт.

Но эффекта не получилось. Жолт и сам почувствовал, что фейерверк остроумия не удался; Амбруш на эту потугу откликнулся своим фыркающим благодушным смехом и продолжал задавать вопросы. Беседа кружилась, как кассета магнитофона и Амбруш словно включал свои двойные улыбки.

– Кого ты больше всех любишь, Жолт?

– Зебулона.

– Ничего удивительного. Возможно, и я свою собаку люблю больше всех. Но я не посмел бы сказать это с такой категоричностью.

– А я смею, – резко взмахнув рукой, сказал Жолт.

– Иногда мне кажется, что у моей собаки Сиси есть душа. Примитивная, правда, но все же душа.

– Какой она породы? – спросил Жолт.

– Такса.

– Такса не собака.

– А что?

– Собачка.

– Понятно.

– Собаки начинаются с легавой.

– Ты знаешь свою собаку, Жолт?

– Конечно!

– Расскажи о ней. Какая она?

Жолт надул губы. Этот «двухголовый» врач заставляет его говорить. Врачу желательно знать, заикаемся мы или нет. При этой мысли Жолт в основании языка сразу почувствовал знакомый спазм.

– Разумеется, если ты хочешь… А если не хочешь…

– Хочу, – бросил со злостью Жолт.

– Можешь ли ты дать своей собаке характеристику?

– Могу.

– Отлично. Какая собака Зебулон?

– Смелая.

– Откуда ты знаешь?

– Откуда? Знал же я, когда она была робкой.

– Прекрасно! Ты хочешь со мной поиграть?

– В футбол?

– Можно в блошки. Но сначала поиграем в вопросы-ответы, если ты, конечно, не возражаешь. Дело в том, что я хочу кое-что о тебе узнать. Я от тебя этого не скрываю, потому что ты все равно догадаешься сам.

Жолт размышлял.

– А для чего это нужно?

– Я уже сказал.

– Из-за заикания?

– Нет. К заиканию это отношения не имеет.

Жолт снова нахмурился. И здесь, наверно, какой-то подвох.

– Не надо! – сказал он грубо.

Амбруш откинулся на спинку кресла. Несокрушимая улыбка, освещавшая его лоб, освободила горло Жолта от напряжения. «А он ведь совсем не злой», – подумал мальчик с некоторым разочарованием.

– В конце я, конечно, тебе объясню, для чего это нужно, – сказал Амбруш.

– В конце чего?

– Игры.

– Ладно, – согласился Жолт.

Амбруш неторопливо поднялся и положил на стол кучу коробок. Снимая с них крышки, он, как показалось Жолту, напускал на себя слишком большую таинственность.

От подозрения, что его заманят в ловушку, Жолт не избавился. Тем не менее скованность, напряжение покидали его надолго. А когда они возвращались, он пытался высечь в себе искру злости: не-ет, Амбруш вовсе не друг отца, про это они, конечно, наврали. Будь он другом, он бы к ним приходил и Жолт запомнил бы его шишковатый голый череп; такой череп никогда не забудешь. Значит, Амбруш у них не бывал. Только из-за него, из-за Жолта, они сейчас притворились друзьями. Так думал Жолт, но долго сердиться не мог. Злость его испарялась молниеносно, и секрет этого был чрезвычайно прост: как бы резко ни отвечал он Амбрушу, как бы грубо ни высказывал свои мысли, большелобый врач лишь одобрительно улыбался; он не только его ни разу не осадил, но даже явно хотел, чтобы Жолт оставался самим собой.

К концу первой встречи злость в душе Жолта вспыхнула еще один раз – когда они добрались до игры в вопросы-ответы. Все, что происходило до этого, – если не считать того сверхстранного обстоятельства, что врач просто играет с ним, Жолтом Керекешем, задавая вопросы на сообразительность, словно нет у него иных, более значительных дел! – было, по правде сказать, интересно. Амбруш дал Жолту фотографии каких-то странных мужчин и женщин, истории которых были смешаны, перепутаны, и надо было сложить их в логическом порядке. Одна фотография изображала субъекта с физиономией типичного гангстера, и Жолт долго подозревал, что это закоренелый убийца, который пытается спрятать в машине расчлененную им на части жертву. Но оказалось, что этот человек привез в подарок ребенку куклу. Потом надо было собрать руки – составные их части были сделаны из белого дерева, а пальцы почему-то отсутствовали, – и Амбруш следил по часам, сколько времени потратит на это Жолт. Почему руки без пальцев? Амбруш в ответ лишь улыбнулся. Потом из разноцветных частей Жолт складывал какие-то глупые рожи – забава совершенно дурацкая, но именно потому интересная. Игра в вопросы-ответы поначалу шла тоже отлично: пришлось думать над такими вещами, над которыми прежде Жолт никогда не задумывался. Почему глухой от рождения человек становится еще и немым? Или: как ориентироваться, если ты заблудился в лесу?

Затем Амбруш спросил, где находится остров Целебес. Вот тут-то Жолт обозлился.

– Что это такое? Экзамен? – прошипел он.

– Наберись терпения, Жолт, и тогда все узнаешь.

Жолт продолжал отвечать, но, когда был задан вопрос, чем похожи клоп и гвоздика, он сорвался и с ужасом уставился в лицо Амбруша.

– К-к… к-к… ч-черту… ч-черту… к-клопа… – говорил он, то бледнея, то багровея.

– Тебе что-то вспомнилось, Жолт? Расскажи, в чем дело, и успокойся.

Но Жолт замотал головой и отвел глаза в сторону. Амбруш его не торопил.

– Расскажи, – мягко повторил врач. – Но если не хочешь, оставим это.

Жолт помолчал, сглатывая мешающий ему ком, затем глаза у него блеснули.

– Я расскажу в самом конце.

– Отлично. Продолжим?

Игру они продолжали, но уже в менее безоблачном настроении.

При третьей встрече оба, Амбруш и Жолт, свои обещания сдержали.

Амбруш объяснил, что игры дают возможность определить и выразить числовой формулой интеллектуальный уровень Жолта. Итог исследований уже подведен, и математическое частное выведено. Формула его такова: КИ 109. Это значит, что сообразительность Жолта значительно выше средней. Они еще не раз займутся такими вещами, которые называются тестами. Он, Амбруш, считает тесты своеобразным контролем. Но для него важно лишь то, что рассказывает сам Жолт. Что бы ни говорили отец и обе Магды, что бы ни показывали тесты, ничему окончательно он не верит. Для него существует лишь один правдивый источник – то, что говорит о себе сам Жолт. Если же он и Жолт в чем-то во мнениях разойдутся, то потом они вместе всё подробно обсудят.