Ночной зверёк - Беляева Дарья Андреевна - Страница 8

Амти смотрела на телеэкран, губы у Шацара не шевелились, но голос его был слышен, казалось, у нее в голове. Шацар был больше, чем бог в этот момент. Он был даже не просто всевластный генерал, не просто царь, он был…

Амти так и не успела додумать эту мысль, отец рядом сказал:

— Неужели моя девочка тоже этого заслуживает?

Амти обернулась, она увидела, что отец и Шацар пьют водку. Шацар своими красивыми, затянутыми в перчатки руками сжимал нож и вилку. На тарелке у него лежало сырое человеческое сердце. Он взрезал его, и кровь брызнула на его перчатки.

— Твоя девочка такая же, как все они, Мелам.

Шацар и отец одновременно опрокинули свои стопки, Шацар закусил человеческим сердцем, а отец сидел перед пустой тарелкой.

— И для всех счет должен быть предъявлен один.

Шацар постучал указательным пальцем по краю тарелки. Он обернулся к Амти, и она поймала взгляд его прозрачных, безжалостных глаз.

— Правда? — спросил он.

— Не знаю, — ответила она. — Я ведь еще ни в чем не виновата.

— Ты хочешь подождать, пока станешь?

— Кем ты станешь? — спросил отец.

— Я еще не знаю. Может, художницей?

Шацар и отец засмеялись одновременно, Амти сидела и перебирала край юбки.

— У тебя же бездна за спиной, девочка, — сказал Шацар. — И однажды она тебя пожрет.

Тогда Амти протянула руку, схватила сердце с тарелки Шацара, вгрызлась в него зубами. Вкус оказался горький.

— Пейте водку дальше, надеясь, что все закончится хорошо, — сказала Амти. — Потому что она пожрет вас всех.

Шацар и отец молчали, по радио передавали государственный гимн, прерывающийся скрежетанием, шепотками и криками.

— Малыш, — позвали ее, и Амти вздрогнула. Кто-то гладил ее по голове, сон рассеялся. — Малыш, ты в порядке?

Амти открыла глаза, увидела перед собой страшные, острые зубы и вздрогнула. В первые секунды ей казалось, что сон еще не кончился и теперь ей снился монстр. Но рука его, гладящая ее по волосам, была так нежна, что Амти расслабилась.

— Адрамаут? — спросила она хрипло.

Он закрыл один глаз, неподвижный и красный, кивнул.

— Ты уже запомнила мое имя, малыш. Как это здорово! — прощебетал он. — Аштар и Эли сказали, что ты перепила. Не переживай, алкогольная деградация не наступает от одного раза, тем не менее алкоголь, это специфический нервный яд, не шути с ним. На, возьми бутербродик.

Адрамаут порылся в кармане, достал оттуда сэндвич цветастой упаковке из ближайшего супермаркета.

— Не знал, что ты любишь, но все ведь любят ветчину.

Амти заметила, что другой карман у него промок от крови. Она сглотнула. Проследив ее взгляд, Адрамаут сказал:

— Забрал у твоего друга по имени Элиш.

— Он мне не друг.

— Вот видишь, как хорошо. А это, — он похлопал по карману. — Пригодится Апсу.

— Апсу?

— Не буду портить тебе сюрпризы, малыш. Скажи мне, тебе объяснили все?

Амти начала разворачивать бутерброд. Он показался ей дичайше вкусным, она, наверное, не меньше суток ничего не ела. Ведь забрали ее до завтрака. От мысли о том, что ее забрали из школы, на глаза снова навернулись слезы, и Амти сильнее вгрызлась в сэндвич.

— Очень вкусный, — вежливо сказала она.

— Не я готовил, но спасибо.

— Мне объяснили, хотя я не все поняла.

Одной рукой Адрамаут продолжал ее гладить, а другой достал из того же кармана, где покоился сэндвич, банку виноградной газировки и положил рядом с ней.

— Меня так еще не баловали, — засмеялась Амти.

— Это чтобы тебе, малыш, было не скучно слушать сказку, с которой я начну.

У него был ласковый голос и очень нежные руки. Амти смотрела на его острые зубы и жуткий, алый глаз, и не могла понять, как он мог быть Инкарни.

За окном все еще было темно, Амти завернулась в одеяло. Адрамаут сказал:

— Слушай, несмышленыш. История эта началась в те времена, когда тебя и вовсе на свете не было. И меня не было. И никого еще на свете не было, и света не было, а была только тьма тьмущая. Мать Тьма. И дальше была бы только она, если бы не случайность, ошибка, совершенная из-за Отца Света. Однажды безукоризненный порядок абсолютной темноты был нарушен, и мир взорвался. Появились ослепительные вспышки, материальный мир, скопления мусора и пыли, которые стали звездами и планетами. Появились живые существа, маленькие и большие, а среди них — существа способные посмотреть на себя и сказать «о, да я же существо, больше маленьких, но меньше больших». Человек от зари его существования, стремился расположиться в мире с комфортом и по возможности свое присутствие в нем продлить. Но всегда-всегда, когда нас с тобой еще и в помине не было, находились среди людей существа, которые несли в себе частичку той самой тьмы, которая была до начала времен. Во тьме не было ничего, и ничто было благом. Мать Тьма оставила в некоторых из людей частичку себя, ключ к открытию истинной сути мира. Эти люди должны были стать ластиками, которые сотрут ошибку. В самой их природе заложено было стремление разрушить себя, а вместе с собой — столько мира, сколько они смогут. Но мир, конечно, был не один. Их всегда было ровно два и без существования одного, невозможно было существование другого. Наряду с миром света, всегда существовал и мир тьмы. Люди, носившие в себе черноту небытия бежали в этот мир, когда не могли больше терпеть присутствие света. Там они ждали момента, когда можно будет уронить мир в бездну, из которой он вылез. А потом пришла Война, и они увидели этот момент, и мир почти скользнул за край. Но ничего у них не вышло, и они были загнаны в угол, вынуждены отступить в свой страшный, искаженный мир и затаиться там. Мир тьмы впервые стал постоянным домом для многих. Он был назван Двор, потому как первые пришедшие туда получили власть, став чем-то вроде царей. Они знали тайны и секреты этого мира, оттого с ними считались. Связь между двумя мирами почти порвалась, и новые Инкарни, такие как мы, уже не знали, как ходить в мир тьмы. Ослабнув без доступа к Матери Тьме, они стали легкой добычей для людей света. В частности, для героя Войны Шацара, который снискал народную любовь охотой на Инкарни.

Амти жевала сэндвич, слушала Адрамаута и смотрела на него во все глаза. Он замолчал, на губах у него играла блуждающая улыбка, обнажившая зубы.

— А потом, — сказал он неожиданно, так что Амти даже вздрогнула. — Все стало таким, каким ты это знаешь.

— Вы… вы в это верите?

— Меня этому учили. Но когда меня этому учили, я не особенно слушал. Тогда я считал, что мы приходим в этот мир нагими, кричащими и покрытыми кровью, и нет ни одной причины останавливать веселье в дальнейшем.

— А сейчас верите?

— Не знаю, малыш, — сказал он задумчиво. Амти открыла газировку, отпила и протянула банку ему. Он помотал головой, потом сказал:

— Возможно, что я верю в то, что мир — ошибка, ненамеренный промах. Но, несмышленыш, это счастливая случайность. Ты когда-нибудь смотрела в калейдоскоп?

— Красиво.

— А ведь казалось бы, это всего лишь осколки стекла. Мусор. Словом, чем бы ни был мир, он красиво блестит. Нам с тобой не повезло, мы несем в себе часть небытия, мы не сможем научиться жить в мире с собой. Но мы, несмышленыш, можем стать лучше лучших, если сумеем удержаться на краю. Для этого мы боремся: с собой, с Псами Мира, с Инкарни Двора. Мы, если хочешь знать, отрицаем даже отрицание.

Он засмеялся, и Амти засмеялась вместе с ним. У него был добрый смех и смешная манера морщить нос.

— Мы хотим защитить мир от людей света и от людей тьмы. Первые хотят превратить его в тюрьму, а вторые скинуть в ничто и никогда. Что ты об этом думаешь?

Амти задумалась. Амти чувствовала себя над бездной, и окончательный шаг в нее казался соблазнительным вариантом.

— Всегда хочется, да? — спросил Адрамаут, будто поняв, о чем она думает. — Очень тянет разрушить себя и все, что сможешь. И всегда будет тянуть.

Амти облизнула губы, чувствуя вкус виноградной газировки.