Ночной зверёк - Беляева Дарья Андреевна - Страница 18

Амти устроилась на неудобном кресле с максимальным комфортом и стала ждать. Она думала, каким же будет этот Инкарни, и когда лакей прошел на сцену, встал прямо под бельмом погасшего навсегда экрана, где раньше транслировались фильмы, Амти подумала, что сейчас объявят того страшного человека.

Но лакей просто скинул ливрею, отбросил ее, оставшись в белой рубашке. Он снял смешные очки, положил их в карман, и лицо его приобрело ясное, пленительное выражение. Вид его сразу поменялся, будто перед Амти был сейчас другой человек. Он сказал:

— Итак, дамы и господа, братья и сестры! Наконец, все мы можем посмотреть друг на друга и с облегчением сказать: этот человек понимает меня, этот человек меня не обидит. Разве это не здорово? Меня зовут Наар, для тех кто меня не помнит, и я здесь для того чтобы показать вам, что значит не бояться.

Голос его изменился до неузнаваемости. Только теперь он будто бы зазвучал по-настоящему, в нем появились сила и страсть, давшие почти магическую притягательность речи Наара. Глаза его сияли, блестели нездешним, темным чувством, а оттого казались красивее, чем были на самом деле.

Амти запустила руку в сумку, чтобы достать карандаш и блокнот. Случайно она коснулась приклада пистолета, выданного ей Мескете, и едва не отдернула руку в страхе, ей казалось, что пистолет слишком легко ложится в ладонь и слишком велико искушение начать стрелять просто так, в кого попало.

Амти вытащила блокнот и карандаш, и пока Наар говорил, она рисовала его, а рядом, по памяти, воспроизводила его же, только десять минут назад, у входа в зал.

— Люди, — говорил Наар, и от голоса его у Амти шли мурашки по спине. — Разве не это слово есть главное во всяком обществе? Разве не от нас, от людей, загорается искра любой цивилизации? В своем тщеславии те, кто обладают магией забывают о нас, они будто исключают нас из своего, полноценного, мира. Мы строим жизнь вместе с ними, но никто не считается с нашими усилиями! Мы отдаем столько же, но что мы получаем? Сколько раз вы слышали от своих родителей: если не получишь магию, то будешь всю жизнь маяться по временным работам! А потом вы не получили магию! Вместо того, чтобы помочь таким как вы, ваши родители поддерживали систему, которая губит и заставляет страдать людей во всем подобных вам. Это правильно? Разве так и должно быть?

И зал проревел:

— Нет! — и Амти показалось, что какой-то сильный, молодой зверь заявляет свои права на свою добычу.

Амти линию за линией выводила Наара, который говорил такие сильные, справедливые, правильные вещи. Вверх по позвоночному столбу Амти текли мурашки, и она даже разозлилась, сильно и зверино, на своих собственных друзей просто за то, что у них есть магия, и они уже не помнят и не понимают, как это — быть хуже других.

А ведь Амти, как и многие в этом зале, просто была совсем юной, и магия ее скорее всего пробудилась бы в будущем. Но злость не утихала от этого осознания, она была совершенно настоящей.

Наар засмеялся, и смех сделал его лицо почти непередаваемо красивым.

— Кто мы такие? — выкрикнул Наар. — Чего заслуживают те, кто нас презирают? У вас на самом деле есть ответ на этот вопрос! Но вы боитесь его произнести!

И Амти посмотрела в свой блокнот с набросками, и увидела, что там были нарисованы два разных человека. А на самом деле один. Зажатый служка в начищенной форме и смешных очках, за которыми почти слезятся маленькие глазки. Похожий на садового кротика, не нужный никому и не замечаемый никем. И человек, кричащий о свободе, повелительный, сильный, красивый. Черты лица его будто прояснились, взгляд был острым. Он двигался по сцене с грацией молодого зверя, голодного хищника. И тогда Амти подумала, ведь это и вправду один человек, надо же. И до того, как стать Инкарни, Наар, наверняка, был жалкой прислугой, привыкшей ненавидеть и презирать себя чуть больше, чем его ненавидят и презирают остальные.

Он жил незаметной никому жизнью до тех пор, пока не стал тем, кто говорил сейчас с залом, кому зал так неподвижно внимал. Зло, подумала Амти, не может быть уродливо. Оно вынужденно быть красивым, вынуждено быть красивее и притягательнее добра, иначе оно не имеет смысла, иначе никто и никогда его не предпочтет.

Наар продолжал:

— Вы прекрасно знаете, чего заслуживаете вы сами! Ответ также лежит на поверхности, и вам немного нужно для того, чтобы его увидеть.

Амти отвлеклась от рисования, теперь она смотрела только на Наара. О, если бы ее спросили сейчас, как должен выглядеть царь, она указала бы на него. Он стоял прямо, будто обозревал свои владения, на губах у него играла легкая улыбка, казалось, делавшая само его лицо похожим на рисунок, где каждая линия продумана идеально.

Амти смотрела на него и чувствовала, как тепло становится у нее в кончиках пальцев, и как это тепло течет дальше, вверх. Обессиливающее, опьяняющее тепло. Амти вдруг почувствовала себя очень пьяной, она засмеялась, вспомнив слова девчонки с лимонной челкой, но звука не вышло. Амти была будто во сне, а может быть так ощущается клиническая смерть. Она не чувствовала свое тело, ей казалось, еще немного, и она увидит его со стороны.

Наар сел на край сцены, и Амти увидела его цветастые, смешные носки. Он достал сигареты и закурил, чуть откинулся назад.

— Вы знаете ответ, — повторил он негромко и спокойно. — Смерти. Вы заслуживаете смерти. Жуть какая, правда?

Он тихонько засмеялся, как человек, которого в хорошем настроении смешит все, что угодно.

— Итак, осталось немного, в следующий раз мы с вами закончим все это.

Амти как загипнотизированная смотрела на Наара. Ей казалось, будто он мог говорить что угодно, она не отвела бы взгляда. Еще ей казалось, будто остальные не слышат его голоса, только чувствуют. А она — слышала, может потому что Амти была Инкарни.

Наар говорил, и Амти казалось, будто какие-то смутные волны проникают внутрь, ходят под ее кожей, растворяются в ее крови. Она слышала:

— Ваша жизнь бессмысленна, она не может измениться и не изменится. Вы ущербны в этом мире, в любом из миров. Это в вас недостает чего-то, а не в тех, кто презирает вас. Это вы недостаточны и лучше вам никогда не стать. Единственное, что вы вообще можете изменить, это собственное существование. Бессмысленно пытаться менять этот мир. Бессмысленно пытаться существовать в нем. Намного лучше — уйти, но уйти не просто так, а забрав с собой как можно больше этих тщеславных ублюдков. Подумайте, как бы вы хотели это сделать? Может быть, бомба? Как насчет расстрела в школе? Может быть стоит подмешать яд в кофе коллегам на работе? У вас ведь есть фантазия, в конце концов, это все что у вас есть! Подумайте, растите этот план, пусть он зреет внутри вас, расцветает, как цветок. Нужно уйти, собрав овации, ведь это единственное признание, которое для вас возможно! Вы ведь не Инкарни, никто не ждет этого от вас, никто не найдет в вас тьмы, никто не охотится за вами. Почему бы не ударить их оттуда, откуда они не ожидают? Вы ненавидите людей так же, как и мы! Покажите им войну!

Наар говорил негромко, ему больше не нужно было кричать, чтобы проникнуть в мысли всех и каждого.

Интересно, подумала Амти, ее мысли текли как сироп, после пятого раза, все они пойдут собирать бомбы и доставать оружие или хотя бы схватятся за нож? А как они себе это объяснят? А что если в Амти теперь заложена бомба замедленного действия, которая наложившись на ее собственные желания заставит ее сделать что-нибудь плохое ее друзьям и близким?

Но паника не пришла, все было будто охвачено липким туманом. Амти чувствовала, что вообще не должна была слышать слова Наара, только ощущать, как что-то зреет в ней, чтобы потом раскрыться, как цветок, о котором он говорил.

Наар хлопнул в ладоши, и оцепенение спало с Амти, она крепче вцепилась в блокнот, будто это могло позволить ее сознанию не уплывать. Амти пришла в себя чуть раньше остальных. Она посмотрела на девчонку с лимонной челкой впереди. Ее голова была безвольно откинута назад, а ее подруга почти спозла с кресла. Люди будто спали, а сейчас медленно начинали приходить в себя.