Черчилль - Бедарида Франсуа - Страница 90

Не успели стихнуть торжества по случаю победы, а Черчилль уже решил положить конец военной коалиции. Несколько раз посоветовавшись с лидерами лейбористской партии, 23 мая он подал в отставку, чтобы создать правительство переходного периода. Новый кабинет министров, в который вошли в основном консерваторы, должен был управлять страной до выборов в законодательное собрание, не проводившихся уже два года. Это правительство, просуществовавшее два месяца, окрестили «правительством-сиделкой» (Caretaker Government).

Цель Черчилля была проста: он пришел к власти в 1940 году без поддержки парламентского большинства и депутатского мандата и поэтому теперь хотел, чтобы его право занимать высокий пост премьер-министра было подтверждено законной процедурой народного голосования. Тогда он возглавил бы правительство на демократических основах и в качестве лидера партии консерваторов, самой большой фракции парламента на тот момент, — таким образом, все традиции были бы соблюдены. В конце концов на протяжении пяти тяжелейших лет Черчилль руководил страной с удивительной для его лет активностью, а потому у него были все шансы сохранить за собой статус Лидера нации, Лидера вдохновенного, с большой буквы «Л», невосприимчивого к мелочности и ограниченности большой политики. Кроме того, Черчилль считал себя не только одним из трех гигантов антигитлеровской коалиции, он был уверен в том, что его опыт и умение сослужили бы хорошую службу новому президенту Соединенных Штатов Трумэну, совершенно незнакомому с кухней международных отношений. Одним словом, вместо того чтобы отойти от дел, Черчилль, не принимая в расчет ни своего возраста, ни своего здоровья, решил сражаться и одержать победу на выборах. Жажда власти пылала в нем с той же силой, что и полвека назад.

Помеха политического свойства, возникшая на его пути, состояла в том, что, придавая такое значение симпатии избирателей, Черчилль не уделил должного внимания разработке своей программы. В результате названия предвыборных манифестов двух крупнейших партий Британии представляли собой разительный контраст, говоривший, увы, не в пользу консерваторов. Они озаглавили свой манифест самым банальным образом: «Декларация м-ра Черчилля о политике для избирателей». Лейбористы же сделали акцент на будущем, которое предстояло строить совместными усилиями: «Посмотрим в лицо будущему без страха!» Пришло время реформ, победа поселила в сердцах граждан надежду на справедливое и гармоничное будущее. Пора было покончить с безработицей и трущобами — вот что ни у кого не вызывало сомнений. У многих слово «реконструкция» ассоциировалось с планированием. После войны все больше британцев высказывали пожелание, чтобы государственное регулирование экономики, эта уступка обстоятельствам, обернулось настоящим планированием в целях создания разумного, основанного на консенсусе общества.

Помимо этого, агитация лейбористов строилась на оптимистическом обыгрывании старых требований: «Хлеб, работа, жилье». В то же время партия лейбористов не побоялась напомнить о военных неудачах, признать свою вину и попытаться ее загладить, охарактеризовав свою программу как «реальное выражение сути событий в Дюнкерке и противостояния Блицкригу» и сделав акцент на политике постепенных реформ. Лейбористы утверждали, что только плавные, постепенные реформы способны дать хорошие результаты. Ключевыми словами их многообещающей программы, составленной вполне в духе времени, были «прогресс», «социальная справедливость», «мир», «согласие народов», они нашли живой отклик в сердцах людей, окрыленных победой и ждавших от будущего только хорошего.

Консерваторы же, напротив, никак не могли избавиться от межвоенных пережитков, точнее, от пережитков тридцатых годов, когда в правительстве безраздельно властвовали тори. Однако то время оставило горький осадок в сердцах граждан, недаром его окрестили «дьявольским десятилетием», десятилетием, на протяжении которого Англия была «страной снобизма и привилегий, управляемой стариками и идиотами», как сказал Джордж Оруэлл. Конечно, Оруэлл чересчур сгустил краски, и сегодня его высказывание сочли бы «мрачной гиперболой», однако в 1945 году большинство британцев было с ним согласно.

По обыкновению, Черчилль не щадил живота своего ради достижения очередной цели. На специально предназначенном для этого поезде он колесил по стране, рассчитывая на свою огромную популярность. Конечно, премьер-министр был чрезвычайно популярен в Англии, но при этом его считали старым реакционером и человеком из прошлого. Он еще усугубил свою репутацию скрытым неодобрением плана Бевериджа и явным безразличием к внутренним проблемам, предпочитая заниматься международными делами. Тем не менее национальный герой пользовался значительными привилегиями. Так, из десяти радиовыступлений, предусмотренных для двух ведущих партий — консерваторов и лейбористов, премьер-министр воспользовался четырьмя, а Эттли ограничился одним. Кроме того, годы не охладили горячности Черчилля, и он допустил немало политических просчетов, неосмотрительно и чересчур усердно нападая на своих противников. Один такой случай стал широко известен — речь идет о случае с гестапо. Во время одного из своих выступлений в начале июня 1945 года Черчилль принялся доказывать, что между социализмом и тоталитарным режимом нет никакой разницы, затем — что социализм не может существовать без строгого политического надзора. Из этого оратор сделал следующий вывод: если лейбористы придут к власти, им придется организовать «нечто вроде гестапо»[365]. Такие слова вызвали всеобщее негодование.

Мысли о возможном поражении у Черчилля даже не возникало, между тем он шел против течения и не осознавал, насколько сильна была в народе жажда обновления. Об этом свидетельствовали опросы общественного мнения, проводимые журналом «Масс обсервэйшн» и сулившие победу партии лейбористов. Уже в 1944 году Том Гаррисон, проведя тщательное исследование под красноречивым названием «Кто победит?», доказал, что Черчилль, прославившийся как «военный лидер» и даже получивший прозвище «бойцовый бульдог», не был наделен талантом руководить страной в мирное время и решать внутренние проблемы государства[366]. Как-то между Черчиллем и маршалом авиации Гаррисом произошел любопытный разговор, Черчилль спросил Гарриса, за кого проголосуют его бомбардировщики, на что последний не задумываясь ответил, что восемьдесят процентов из них будут голосовать за лейбористов. Раздосадованный Черчилль заметил: «На мою долю остается двадцать процентов». — «Вовсе нет, — возразил Гаррис, — эти двадцать процентов воздержатся».

5 июля состоялись выборы. Несмотря ни на что, их результаты, обнародованные лишь 26 июля (находившиеся за морем военные тоже голосовали), стали неожиданностью для всех и полностью изменили расклад политических сил. Блестящая победа лейбористов означала личное поражение Черчилля: из 25 миллионов избирателей за консерваторов проголосовали лишь 10, но главное — соотношение сил в парламенте также полностью изменилось: 393 места досталось лейбористам, 213 (всего!) — консерваторам, 12 — либералам и около 20 — остальным партиям. И это было еще не все: в избирательном округе Вудфорд, в котором баллотировался Черчилль и в котором лейбористы и либералы, решившие не создавать ему конкуренции, не были представлены, никому не известный и ничем не примечательный кандидат набрал аж 10 тысяч голосов против 28 тысяч, отданных Черчиллю!

Существует много версий о том, как повел себя Черчилль, внезапно сброшенный в пропасть с вершины политического олимпа. По словам одного из его приближенных, тогда уже бывший премьер-министр принимал ванну, когда ему сообщили печальную новость, и вот что он сказал: «Что бы там ни было, а избиратели имеют полное право сыграть с нами такую штуку. В этом и заключается демократия. За нее-то мы и сражались. А теперь дайте мне, пожалуйста, мой халат»[367]. Жена Черчилля была единственным человеком в его окружении, кого полученное известие в какой-то степени обрадовало. Клементина пыталась утешить мужа. «В конце концов, — говорила она ему, — в этом можно найти скрытое благо». На что муж ей с горечью ответил: «Если в этом есть скрытое благо, то скрыто оно так хорошо, что мне его вовек не отыскать!»