Черчилль - Бедарида Франсуа - Страница 54

Что же до самого Гитлера, отношение к нему Черчилля определилось далеко не сразу, как это утверждалось в его официальной биографии. Достоверно известно лишь то, что Черчилля приводила в ужас гитлеровская диктатура, его пугала циничная жестокость, агрессивность доктрины национал-социалистов, расправлявшихся с оппозицией и люто ненавидевших евреев. Потому Черчилль и называл Гитлера «гангстером» и «деспотом». Придя к власти, Черчилль стал открыто клеймить нацистский режим. Он говорил о «всплеске кровожадности и воинственности, безжалостном отношении к меньшинствам», о том, что «огромное количество людей лишено прав, предоставляемых цивилизованным обществом человеку, лишь на основании их расовой принадлежности»[212].

Тем не менее, пойдя на поводу у своего богатого воображения, Черчилль зачастую ошибался в оценке личных качеств Гитлера. Так, в 1935 году он посвятил фюреру статью, которую затем включил в свой сборник «Великие современники». В этой статье Черчилль расхваливал «мужество, упорство, энергию» фюрера, позволившие ему взять власть в свои руки, устранив все препятствия на пути. И Черчилль продолжал: «Конечно, последующие политические шаги, сколь бы справедливыми они ни были, не оправдывают совершенных ранее неправедных деяний. Тем не менее, история полна примеров, когда людей, достигших вершины власти путем жестоких, страшных мер, возводили в ранг великих, оценивая в целом их жизнь, и считали этих кровавых героев украшением истории человечества. Возможно, так будет и с Гитлером»[213]. Еще в 1937 году Черчилль задавался вопросом: «Чудовище или герой Гитлер? — и сам же отвечал: — История покажет»[214].

И если даже человек такого тонкого и такого искушенного ума, как Черчилль, заблуждался, то происходило это оттого, что европейцы еще слишком хорошо помнили об ужасах Первой мировой войны. Эти воспоминания усыпляли бдительность, делая их рабами бессознательного, неосознанного пацифизма. Правительство Болдуина не желало идти наперекор общественному мнению. Впрочем, никто наверняка не знал, где был выход из создавшегося положения, ведущий к примирению и согласию.

Черчилль же, в двадцатые годы без особого энтузиазма относившийся к Содружеству Наций, теперь стал поборником идеи коллективной безопасности и международного права как средства улаживать разногласия между странами. Только, по его разумению, для того, чтобы заставить других подчиняться закону, нужно самому обладать силой, а кроме того, обеспечить собственную безопасность в любых обстоятельствах. Такого же мнения придерживался и генерал Де Голль.

Вот почему Черчилль активно выступал в защиту перевооружения — второе направление его общественной деятельности в тот период. Однако, говоря о перевооружении, он имел в виду лишь авиацию, поскольку не сомневался в надежности британского военно-морского флота, а о сухопутной армии, подвергшейся значительным сокращениям, не думал вовсе, надеясь на французскую пехоту. Его вера во французскую сухопутную армию, остававшаяся непоколебимой вплоть до мая 1940 года, не перестает удивлять. «Врагу не удастся прорвать французский фронт, где бы он ни пытался это сделать», — заявил Черчилль, осмотрев линию Мажино в августе 1939 года[215].

Третий рейх в нарушение Версальского договора восстановил мощь своей военной авиации, а потому мысль об опасности, грозившей с воздуха, не давала покоя мирным гражданам. Больше всего люди боялись, что целые города будут сметены с лица земли одним ударом немецкой авиации. А потому задачей номер один было уравнять силы немецкой военной авиации, быстро набиравшей силу, и королевских военно-воздушных сил. Черчилль, понимая это, бил тревогу. Он постоянно говорил о необходимости одновременно пустить на полную мощность авиационную промышленность, экипировать военно-воздушные силы по последнему слову техники и начать ускоренную подготовку военных летчиков. Однако для того чтобы заставить правительство осуществить этот грандиозный план, одного красноречия было мало, нужны были веские аргументы. И тогда Черчилль в течение трех лет — с 1935 по 1938 год — тайком собирал информацию с помощью надежных людей, занимавших высокие посты в британской администрации и разделявших его опасения относительно Германии, а также его мнение о необходимости перевооружения. К тому же их, как и Черчилля, беспокоило бездействие властей.

Его основными осведомителями были дипломат Ральф Виграм и офицер авиации Торр Андерсон. Оба они действовали, соблюдая строжайшую тайну, и даже частенько самолично наведывались в Чартвелльское поместье, чтобы без помех переговорить с Уинстоном. Ральф Виграм, руководивший департаментом Центральной Европы в министерстве иностранных дел, сообщал Черчиллю секретную информацию, получаемую непосредственно из Германии, о ходе перевооружения и о достижениях немецкой военной авиации. Свою информацию он подкреплял полученными шифровальными письмами. Торр Андерсон, высокопоставленный чиновник в министерстве авиации, информировал Черчилля о положении дел в королевских военно-воздушных силах, о летчиках и самолетах. Третьим осведомителем Черчилля был Десмонд Мортон, загадочный руководитель Центра промышленных исследований (Industrial Intelligence Centre). Во время войны он стал одним из ближайших соратников премьер-министра. Мортон дополнял получаемую Черчиллем информацию об авиационном производстве двух стран.

Не стоит забывать, что Черчилль был членом Комитета исследований в области противовоздушной обороны да к тому же имел статус независимого парламентария, а потому он и сам мог следить за ходом дел в Англии и за ее пределами. Вооружившись всеми этими сведениями, подкрепленными статистическими данными, Черчилль постоянно обращал внимание правительства на слабые стороны королевских военно-воздушных сил и настоятельно требовал ускорить темпы перевооружения, чтобы нагнать упущенное время. И нередко власти бывали удивлены и обескуражены осведомленностью этого докучливого ходатая.

В действительности же цифры в отчетах Черчилля были сильно завышены, а правительственные данные и официальная статистика грешили неоправданным оптимизмом. Тем не менее Великобритания все же начала перевооружаться в 1935 году. Была ли в этом заслуга Черчилля? Ведь он сражался как лев, пытаясь предотвратить беду, готовую обрушиться на головы англичан буквально с неба, он изо всех сил старался доказать соотечественникам, что немецкие национал-социалисты проводят захватническую, воинственную политику. Вероятно, британское правительство одумалось в какой-то мере и благодаря усилиям Черчилля. Однако надо признать, что он больше походил на «вопиющего в пустыне»: как политик Черчилль не пользовался доверием, порой в отношении к нему проскальзывала враждебность. В стане консерваторов он больше не находил поддержки ни у самых правых, вставших на его сторону во времена борьбы за Индию, но не веривших в реальность нацистской угрозы, ни у молодых тори, которым Гитлер внушал некоторые опасения, но они не доверяли Черчиллю. Антифашисты, и в частности лейбористы, считали Черчилля паникером и забиякой. И зачастую он обращался со своими предупреждениями к полупустому залу палаты общин или к слушателям, которых споры специалистов и экспертов, ловко манипулировавших цифрами, лишь сбивали с толку и оставляли совершенно равнодушными.

Черчилль не жалея живота своего сражался с амбициями гитлеровской Германии, но в то же время не пренебрегал и компромиссами. Некоторые принятые им с 1935 по 1937 год решения были если не в духе политики умиротворения (в широком смысле слова), то уж, по крайней мере, в духеRealpolitik. Его склонность к компромиссу проявилась во время трех кризисов, разразившихся на мировой арене за эти три года.