Видеть Бога как Он есть - Сахаров Софроний - Страница 24

Итак, если в начале христианства Дух, Который влагал в уста и сердце Павла эти слова, то Тот же Дух и до сего дня не перестал двигать сердца верующих на подобную молитву о всем мире, чтобы всякий человек познал всем существом, что Господь призывает всех и каждого «в Свой чудный Свет» (1 Пет. 2, 9).

Мы не охватываем нашим умом, что значит спасение мира; или как понимать воскресение из мертвых (ср. Мк. 9, 10); но в молитве и нам дается иногда состояние, приоткрывающее тайны будущего века. Верим, что придет такой момент, который именуется «исполнением времен» (Еф. 1, 10), как завершение всего, что мыслил Творец о нас.

Вечность не имеет длительности, хотя и объемлет все протяженности веков и пространства. О ней можно говорить как о «вечном мгновении», не поддающемся никаким определениям или измерениям: ни временным, ни пространственным, ни логическим. В нем, в этом неизъяснимом мгновении, и мы, по дару Духа Святого, в едином непротяженном бессмертном акте всего нашего существа любовно обнимем все сущее от века, и Бог будет всяческая во всех (ср. 1 Кор. 15, 28).

Бытие разумной твари должно стать совершенным: по образу Триединого Божества. В этом смысл, и цель, и задание Церкви Христовой: «да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино...» (Ин. 17, 21). Ясно, что каждый член Церкви должен достигнуть полноту подобия Христу, даже до тожества, иначе не осуществится единство Церкви по подобию единству Святой Троицы.

О духовной свободе

«Стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства» (Гал. 5, 1).

Начало нашей жизни в теле, от земли взятом (Быт. 2, 7), дает нам опыт зависимости от природных сил и вообще космических энергий, с которыми связана необходимость и детерминизм. Лишь чрез Христа познаем мы Царство свободы Духа Божьего (ср. 2 Кор. 3, 17), а затем и духа человеческого (ср. Ин. 8, 31–32). Последний, дух человеческий, как образ Первого, непостижимым путем творимый Богом, зарождается как бы в материи тела нашего, но по природе своей он, дух человека, стоит выше космической материи. От встречи со Христом вырастает он в своем ипостасном сознании до той зрелости, когда перестает зависеть от естественных законов земли и начинает действенно воспринимать дыхание Божественной вечности.

Свобода человека, уверовавшего в Божество Иисуса Христа и пребывающего в сфере слова Его, принадлежит плану иных измерений: она, сия свобода, ничем не детерминирована извне. Такой человек — приближающийся к мере полного возраста Христова (ср. Еф. 4, 13) — хотя и является тварью Бога, однако Творец обращается с ним не как со Своей «энергией», но как с определенным фактом даже для Него: Бог ничего не навязывает ему насилием, даже любви к Нему, как к Отцу. Он открывается человеку, «как Он есть», оставляя человека реагировать в свободе его. Так Церковь отклоняет даже Божественный, т.е. «оригенистический» детерминизм: якобы благость Божия найдет пути, не нарушая принципа свободы, спасти всех и все.

Свобода сия, опыт которой дается человеку-христианину, принадлежит персональному началу в человеке. Эти два — Персона и свобода — соединены неразрывно: где нет свободы, там нет и Персоны; и наоборот: где нет Персоны, там нет и свободы. Этот род вечного Бытия, свойственен исключительно Персоне, и никак не индивиду (ср. 1 Кор. 15, 47–50).

Созданы мы Богом «по образу Его» для жизни «по подобию Ему», т.е. ради конечного обожения нас: сообщения нам Божественной Жизни во всей ее полноте. Отношения между Богом и человеком — основаны на началах свободы: в наших заключительных самоопределениях пред Богом — мы самовластные персоны. Когда в свободе нашей мы склоняемся к греху, тогда мы разрываем с Ним союз любви и удаляемся от Него. Возможность отрицательного самоопределения нашего по отношению к Отцу Небесному доставляет трагический аспект свободы. Но сие роковое самовластие все же является необходимым условием для тварной персоны при восхождении для восприятия Божественной Жизни.

Да, мы свободны, но не в той абсолютной мере, в какой свободен Сам Бог: Он во всем определяет Свое Бытие. Мы же, тварные из «ничто», в самих себе бытия не имеем: мы не можем созидать какое бы то ни было бытие, которого хотели бы мы по разуму нашему или безумию. Пред нами факт Первого Самобытия Бога, Кроме которого ничто самобытное не существует. Нам предстоит выбор: или наше усыновление Богом и Отцом нашим, или отход от Него во мрак небытийный, — среднего нет.

Христианин признан к дерзанию поверить, что мы можем быть введены в обладание Божественным Бытием. Оно не принадлежит нам, потому что мы тварь; мы не располагаем силами создать сие бытие; оно может быть дано нам как чистый дар любви Отчей.

О чем говорю я сейчас? Я пытаюсь найти некоторую параллель из нашей обыденной жизни, которая объяснила бы, что происходит с нами, когда Господь вселяется в нас... Человек рождается слепым, беспомощным младенцем. Его орудие борьбы за свое существование — плач, которым он выражает свое недовольство или страдание, каким бы путем сие ни пришло. Родители, и прежде всего мать, по любви к плоду чрева своего, спешат ему на помощь. В начале жизни младенец прилепляется к матери: руками охватывает ее шею; жмется к ее лицу, плечу, груди, ногам, когда он стоит на полу, и подобное. Постепенно научается он различать вещи, произносить некоторые слова, усваивает некоторые понятия, становится более сильным, способным стоять, ходить и бегать, наконец достигает своей зрелости — физической, моральной, умственной; сам может быть отцом или матерью; вступает в самостоятельную жизнь. Все, что испытал он в младенчестве, выпадает из его памяти; он знает, кто его отец и мать, но не имеет более ощущения своей зависимости от них; живет, как бы ни от кого не исшедший; свободный в своих движениях и решениях; видит себя как некую полноту, как целостную индивидуальность; словом — «я живу». Как это случилось, не знаю, но факт этот до конца убедителен для меня самого... Только разум мой знает, что та жизнь, которую имели мои родители, сообщена мне, потекла в моих жилах, стала моею, нашла свой путь.

Так у нас обстоит с Богом: «... как Отец имеет жизнь в самом Себе: так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе» (Ин. 5, 26)... «Как послал Меня живой Отец, и Я живу Отцом: так и ядущий Меня жить будет Мною» (Ин. 6, 57–58). «Я живу и вы жить будете» (Ин. 14, 19). Когда сия Жизнь сообщается нам бытийно, то мы ощущаем ее как нашу собственную жизнь. Мы знаем из предшествующего опыта, что эта жизнь нам дана Богом; она не наша по существу своему; но данная в неотъемлемое достояние спасенным, она становится действительно нашей жизнью. О ней можно говорить словами Апостола Павла: «И уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2, 20). Опять повторю: я знаю, что он живет во мне, но Его жизнь стала ядром, самым внутренним, всего моего существа, так что я могу говорить о ней, как о моей жизни: живет Господь, живу и я.

«Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцом Моим; и Я возлюблю его, и явлюсь ему Сам... и Мы придем к нему, и обитель у него сотворим» (Ин. 14, 21–23). Сотворят, конечно, не на время, а на вечность.

Вхождение наше в обладание сей бессмертной жизнью обусловлено хранением заповедей Господних.

«Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики. И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8, 31–32).

Подобие природы нашей Богу естественно порождает в нас жажду познать Истину, стремиться к Божественному совершенству. Оно, сие совершенство, не в нас самих, а во Отце, Источнике всего существующего. Следование Ему во всем никак не имеет характера подчинения диктату внешней для нас власти: это есть влечение любви нашей к Нему; мы непрестанно томимся по Его совершенству. И Христос дал нам заповедь: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48).

Святая воля Отца, от века сущая в Нем, не чужда нам, Его «образу». Она родственна нашему духу, хотя и превосходит наше тварное естество. Превосходство Отца объясняет необходимость борьбы за полное освоение Его нами; мы свободно идем на сей подвиг, одновременно мучительный и вдохновляющий. Чрез молитву нисходит на нас сила Вышнего. Святой дух совершает в нас искомое и чаемое, а не наши потуги. Мы скорбим до великой боли, потому что не вмещаем полноты Его в себе самих. И болеем, и страдаем, но и блаженствуем в самом сем страдании; и почитаем Его, и поклоняемся Ему в любви нашей. В своей наиболее чистой форме молитва наша есть ни что иное, как восторг нашего духа пред ним.